Андрей Иванов - Славное море. Первая волна

Остановились у бара на почтительном расстоянии, опасаясь, чтобы не выбросило на мелководье.

Сразу же откуда-то взялись два тюленя. Они были похожи на плывущих собак, только круглоголовые. Сде­лав несколько кругов возле теплохода, звери   исчезли.

Антон Сахно спустился в каюту и принес баян.

Ветер сносил звуки баяна за корму, и Антону при­ходилось жать на все басы. Музыка снова привлекла тюленей, и они долго кружились на волнах возле судна.

Пришел радист с горькой вестью. Плоскодонные ко­лесные пароходы на Великой радировали, что не могут войти в море из-за шторма. Через день сверху придет винтовой пароход «Лена», он и доставит воду.

Баян замолк. Поиграли и исчезли разочарованные тюлени.

— Сколько же нам еще придется быть без воды? — спросил Геннадий радиста.

— Сколько придется, столько и будем, — хмуро отве­тил радист и ушел к себе.

Капитан прочитал радиограмму команде. Помолчал, ожидая, что скажут матросы. Но ни от кого не услышал горькой жалобы. Некоторые пытались улыбаться, словно полученная весть вовсе не была тревожной, но веселых улыбок не получилось. Они были неясными, вя­лыми и быстро гасли.

Капитан пошарил глазами группу матросов.

— Кок!

— Есть капитан! — громко отозвался кок и, попра­вив белый колпак, выступил вперед.

— Уменьшить норму хлеба до четырехсот  граммов.

— Есть уменьшить норму хлеба! — не по-уставному, скучно ответил кок.

У всех вырвался тяжелый вздох и замер.

— И еще... Постарайтесь приготовить что-нибудь сносное и на этой воде.

— Старался, Сергей Петрович, много раз старался.

— Постарайтесь еще столько раз, но сделайте.— И, повернувшись в другую сторону,   позвал: — Доктор!

— Есть! — односложно отозвался судовой врач, по­жилой человек с широким пухлым лицом. Даже в шторм он ходил без фуражки, хотя голова у него была почти голая, только с висков чуть прикрытая легким пушком.

— Чем вы можете помочь команде? Тот удивленно развел руками:

— Я не могу сделать морскую воду пресной, Сергей Петрович.

— Верно, этого вам не сделать, — повысил голос ка­питан. — У вас есть на медпункте вода?

— Тринадцать литров дистиллированной воды.

— Два литра оставьте себе, а одиннадцать раздайте команде. Понятно?

— Слушаюсь! — немного взбодренный резким раз­говором с капитаном, сказал врач.

Возвращаясь в каюту, Геннадий зашел на корму, чтобы посмотреть на кулика. На этот раз при виде ма­троса отдохнувший кулик сразу выпорхнул за борт и низко над водой полетел в сторону берега.

«Знает дорогу, шельма», — подумал Геннадий и ис­кренне порадовался за одинокую птицу.

IV

Свою порцию дистиллированной воды Геннадий по­лучил после вахты.

Доктор посоветовал пить воду маленькими глотками, и он пил ее медленно сквозь полусомкнутые губы.  Ему казалось, что у воды привкус меда. Ее едва хватило, чтобы смочить пересохший рот.

С тоскующим желудком он шел мимо камбуза. От­сюда всегда пахло вкусным борщом, котлетами, румя­ными пирожками.

Но в эти дни в камбузе было тихо, и он прошел ми­мо, даже не взглянув на знакомую дверь.

— Эй, Серов! — окликнул его кок. — Зайди! Геннадий нехотя зашел в камбуз.

На длинном, обитом белым железом столе стояли три стакана. Каждый наполовину налит красной жид­костью.

— Ну-ка, попробуй! — пододвинул он один стакан. Геннадий осторожно потянул жидкость.

— Сухофрукты?

— Да. Компот из кураги,— сказал   кок. — Вкусно?

— Нет, соленый, не станут пить.

— Попробуй другой. Второй оказался приятнее.

— Такой ничего, терпеть можно. — И он отпил еще глоток.

— А этот? — кок пододвинул третий стакан.

— Ой, этот совсем не горький!

— Ну вот, таким сегодня и будем кормить команду. У Геннадия не хватило сил   поставить   недопитый третий стакан на стол. Он так и стоял с поднятым ста­каном, нерешительно поглядывая на кока.

Тот понял его мысли и, лукаво потеребив свои корот­кие усы, разрешил:

— Пей до дна!   -

Залпом выпив компот, Гена вдруг, расхрабрившись, опрокинул в рот содержимое и второго стакана.

— Молодец! — похвалил кок. — А теперь поработай со мной. Мой помощник слег, на него нет надежды. Бу­дем вместе растирать курагу.

В этот день Геннадию пришлось выстоять допол­нительную вахту в «амбузе, зато вечером все ели снос­ный компот, хотя он и был   приготовлен   из   соленой воды.

— Что, опять компот? — удивился боцман.

— Да вы покушайте, понравится, — сказал кок.

— Пейте, Иван Демидович, очень вкусно, — попро­сил Геннадий.

Боцман сделал глоток, потом другой и вдруг начал торопливо пить мелкими глотками.

— А ну-ка еще один, можно?

— Маловато у нас теперь, — притворно жаловался кок, — но для вас всегда найдется.

Боцман первым закончил ужин и торопливо вышел из столовой. Он чувствовал себя неловко перед коман­дой и старался забыться за каким-нибудь делом.

В столовой сразу же начался злой разговор о нем.

— Проморгал, старая кочерыжка.

— Вся команда из-за него мучается. Геннадию стало не по себе.

Лица у матросов исхудалые, морщинистые. У каж­дого синие круги под глазами. Полуголодные, без воды, в шторм, они исправно держат свою вахту. Да, они име­ют право сердиться на виновника их беды.

Теплоход качало, по столу ерзали стаканы, из носка чайника при каждом крене выплескивалась вода.

Геннадий пытался собрать стаканы, поставить их по­средине стола, но у него от волнения дрожали руки. Не­послушные стаканы ускользали из-под пальцев.

Сутуля плечи, как боцман, он молча вышел из столо­вой.

«Ну, почему, почему я такой? — с горечью думал Ген­надий. — В школе все было хорошо. Там я не боялся го­ворить правду и о друзьях и о себе. А тут? Почему? Мо­жет быть, там были ребята, друзья, а тут взрослые?

И все они разные: одни добродушные, мягкие в словах, другие сухи в разговоре и раздражительны».

На палубе было холодно. В проходах и в надстрой­ках бился пронзительный ветер. Через борт летели соле­ные брызги и хлопья пены.

Иногда теплоход ложился на борт особенно круто, тогда под кормой оглушительно завывали в воздухе об­нажившиеся правый   или левый винты.

Без бушлата, в одной робе Геннадий обошел всю па­лубу и нигде не мог остановиться. Поднялся на мостик к штурвальной рубке. Здесь было еще прохладней. Ве­тер свирепствовал, море кипело.

К горлу Геннадия подкатил теплый горький комок.

— Ты что, Серов? — раздался сзади голос капитана. Геннадий испуганно повернулся к нему.

Снова задрожал подбородок.

— Зачем, зачем они ругают боцмана? Не он, а я ви­новат во всем.

Волнуясь и спеша, Геннадий рассказал капитану, как видел плывущие по реке щепки — верный признак на­чавшегося прилива — и никому не сказал об этом.

Капитан слушал молча.

Стоять на одном месте в шторм труднее, чем ходить. Когда волны поднимали судно, казалось, поднимались и они. Когда же теплоход сползал с волны вниз, палуба уходила из-под ног.

— На судне за все и больше всех в ответе капитан. В этом деле мы виноваты все, а я особенно. У моря есть много своих законов, Серов. И все — от капитана до рядового матроса — должны познавать их. Море не тер­пит людской беспечности и зло мстит за это.

Капитан круто повернулся и пошел в рубку. «Не легко и ему, — глядя  вслед  капитану, подумал Геннадий, — даже согнулся...»

V

Суровый разговор капитана не огорчил Геннадия.

На душе стало легко, как бывает легко человеку, сбросившему непомерную ношу.

Он спустился в каюту, машинально открыл иллюми­натор, сел на стол, стал смотреть на встречные волны.

Труд матроса уже перестал быть ему в тягость. Раз­говоры с Юсупом научили его еще больше уважать то­варищей. И сам он чувствовал, что в матросском коллек­тиве он теперь не лишний.

Ветер занес соленые брызги, и Геннадий не утер их. Что-то особенное, большое и радостное пришло сейчас к нему. Вот он и на Севере. Сейчас шторм. На него бе­гут волны, и летят в лицо брызги холодной морской воды.

Кто из молодых моряков не чувствовал такого подъ­ема, ощутив на губах брызги соленой воды в первом шторме!

— Вот шторм, а мне не страшно, — шепчет Генна­дий.

Мелкие прозрачные капли морской воды висят у него на бровях, на лбу, скатываются по пухлым щекам. Корабль клонится носом ниже, волны встают выше, гуще летят в иллюминатор брызги.

Что ж, пусть! На то море, на то Арктика. Будет что вспомнить, когда он вернется в Леногорск.

Чуть перевалившись с боку на бок, «Полярный» глу­боко зарылся в волну. Перед глазами матроса встала почти черная плотная завеса.

Правая рука Геннадия сама вскинулась к тяжелой бронзовой раме, чтобы закрыть иллюминатор, но было уже поздно. Широкий фонтан воды с большой силой ударил его в висок. Геннадий кубарем свалился на пол, на несколько секунд потеряв сознание.

Придя в себя, он увидел, что стоит на четвереньках. Ноги почти по колено и руки до локтей находятся в воде. Перед лицом плавали смытые со стола ручка, ка­рандаш, трубка боцмана и коробка с табаком.