— Спасибо, Катя,— сказала Анка.— Я уже сыта...
— Запоздала я немножко... — Катя налила бульон в чашку, на блюдце положила пирожки.— Заботы всякие. Продукты привезли... Ты все это должна съесть.— Девушка села возле Анки и посмотрела на меня ясными, доверчивыми глазами, бестрепетно, с любопытством.
Елена сказала, представляя меня:
— Это наша подруга, Женя Токарева, жена Алеши.
Девушка невольно, вместе с табуреткой отодвинулась от стола и, казалось, чуть побледнела. Потом протянула мне руку:
— А я Катя Проталина. Ты из Москвы, студентка?
— Да.
— Я по одежде узнала. В столовую уже приходили в таких же костюмах, студенты, говорят. Один с бородой, свирепый, как зверь, хохочет, зубы белые, точно снег. Все, говорит, съедим у вас, и тебя заодно: питаюсь, говорит, одними молоденькими девушками...
— Это Аркадий,— сказала Анка.— По всему видать, он. Его же исключили из комсомола, из института отчислили.
— Остался,— ответила я.— Сумел. Учиться стал хорошо. В активистах теперь ходит. Боря Берзер его защищает.
Анка сокрушенно покачала головой.
— Поди ж ты... А как же бороду-то ему разрешили носить?
— Упросил. Без бороды, говорит, я вроде бы голый — привык...
— Вот сатана!—Анка всплеснула ладошками.— Всего добьется, чего бы ни захотел! Теперь держись, Лена. Настиг он тебя. Как бы чего не сотворил с тобой. Надо предупредить ребят.
— Не надо.— Зеленые глаза Елены непримиримо сузились.— Не боюсь, Анка. Много чести для него — бояться.
— Сказал, на Берег Слоновой Кости уедешь, и там найдет,— заметила я.
Катя внимательно и чутко прислушивалась к нам, ничего не понимая, лишь догадываясь о прежних наших взаимоотношениях. Она почти не отрывала от меня взгляда, взгляда прямого, взыскательного, и я невольно ощущала какую-то неловкость.
— Это вы про того бородатого студента разговариваете? — спросила Катя.— По-моему, он только хочет казаться страшным, а на самом деле он веселый, смеется. И борода ему идет... — И сразу же безо всякого перехода обратилась ко мне: — А почему ты не вместе с Алешей?
Вопрос привел меня в замешательство.
— Не получилось как-то,— сказала я сбивчиво.
— Не получилось! — Она удивленно пожала плечами.— Ну и жена! Ну и семейная жизнь, семейное счастье: один на одном краю земли, другой — на другом. Куда как хорошо!..
— Он же временно здесь,— пролепетала я, оправдываясь.— Вернется.
— Временно? — Она подалась ко мне, ясные глаза распахнуты, в них мельтешили насмешливые светлые пятнышки.— За это время в Ангаре знаешь сколько воды утечет? Вон она как несется, пойди взгляни-ка...
Елена, выручая меня, встала.
— Мне пора, девочки. Перерыв кончился. Ты идешь со мной, Женя?
— Да, да... — Я заторопилась, вылезая из-за стола.— Спасибо, Анка. Вечером зайду обязательно.— Я поцеловала ее в ямочку на щеке.
Елена шла чуть впереди меня, высокая, прямая, как всегда, гордая, легко переставляя стройные, сильные ноги: изредка и норовисто взмахивала головой, откидывая белую прядь. Она рассказала мне о том, что произошло с Анкой, и я опять расплакалась — теперь уже от жалости к подруге, от сочувствия к ней и отчаяния: почему это горе выбирает в жизни самых добрых, бескорыстных и доверчивых людей, чтобы навалиться на них всей своей тяжестью, а подлых, злых обходит стороной, словно боится?
— Долго что-то не поправляется Анка,— сказала Елена.— От этого еще больше тоскует. Увяла она как-то вся.
Я спросила ее:
— А кто эта Проталина? Забавная, вроде солнечного зайчика на волне...
— Повариха. Славная девчушка, добрая, веселая. Еще в дороге прибилась к нам. Теперь вроде наша стала. Везде успевает, всем угождает. Мы полюбили ее, даже Трифон. Жених у нее был, служил в армии, приехал сюда за ней, да и остался... Карьеру делать. Виктор Ненаглядов, ты, возможно, увидишь его, он у Алеши в бригаде работает. Этакий демагог с тупой, самодовольной мордой. Катя заявила ему со свиданьицем, что он дурак и уши холодные. И послала его к черту...
Я засмеялась.
— Неужели так и сказала?
— Конечно.— Елена, взбежав на пригорок, небрежно, как бы между прочим, произнесла: — Кажется, влюблена была в Алешу.
Я приостановилась, не успев взбежать по тропинке вверх.
— Вот как... Теперь мне понятно, почему она так внимательно осматривала меня. А я в такой робе... Может быть, сбегать переодеться? Пока мы рядом с палатками?
— Не стоит,— ответила Елена.— Идем.
— Она и теперь влюблена в него?
— Кто?
— Катя. В Алешу.
— Не знаю. Спроси сама.
Мне вдруг расхотелось идти дальше. Слова Елены я восприняла болезненно и показалась себе в этот момент маленькой, заброшенной, никому не нужной. К сердцу тонкой иголочкой прикоснулось незнакомое чувство — ревность. Я растерялась: не могла понять, как моему мужу могла нравиться другая женщина, кроме меня, совсем чужая, незнакомая. И эта чужая женщина могла любить моего мужа... Нет, надо увозить его отсюда во что бы то ни стало!.. И скорей.
Возле управления Елена попросила меня подождать — пошла предупредить начальника отдела о своей отлучке. Вскоре она сбежала со ступенек крыльца, увлекла меня за собой.
— Выйдем на дорогу, схватим попутную машину..,
Первый же грузовик остановился, хотя мы и не просили.
— Куда, девчата? — крикнул шофер, высунувшись из кабины.
— На котлован,— ответила Елена.
— Залезай!
Мы взобрались в кузов, сели на скамеечку вдоль борта — лицом к реке. Машина свернула влево и помчалась под гору по недавно прорубленному в лесных зарослях коридору. По обе стороны высились могучие деревья: сосны, лиственницы, а среди них, ослепляя взгляд, светились березы, необыкновенно белые, будто просвечивающиеся на солнце, как дорогой фарфор. День был жаркий и безоблачный; солнце, поднявшись в самую высь, томилось и точно таяло, не смея сдвинуться с места. Нагретая хвоя исходила густым и терпким благоуханием. Навстречу, вползая в гору, ревели большие грузовики с тяжелой кладью. За ними взвивалась пыль...
Наша машина спустилась к реке и понеслась вдоль береговой кромки у самой воды. Река бурлила, ударяясь о камни, и до нас долетали прохладные капли брызг. А справа угрюмо нависал каменный массив скалы, и, чтобы увидеть ее вершину, надо было сильно запрокинуть голову.
— Сейчас приедем! — крикнула Елена.
Я так стремилась увидеть Алешу, так рвалась к нему и так подгоняла время, что, когда момент встречи стал близок, я вдруг оробела, захотелось оттянуть этот момент. Шофер, притормозив, вынырнул из кабины и крикнул нам:
— Слезайте! Дальше пешком пойдете. Тут недалеко. А мне туда!.. — Он махнул в сторону работавшего экскаватора.
Мы не спеша двинулись по дороге. От реки веяло прохладой, несло водяной пылью. Обогнув выступ, мы сразу увидели впереди скопление людей и машин на берегу. На воде, чуть покачиваясь, стояла баржа, поодаль от нее тарахтел мотором буксир. От баржи к длинному срубу, собранному из белых брусьев, были натянуты, подобно струнам, металлические тросы. Вокруг ряжа, у автокранов, у лебедок и на барже густо копошились люди. Подойдя ближе, я различила знакомых ребят: Трифон Будорагин в одной майке-безрукавке закреплял трос за угол сруба, Илья Дурасов, балансируя, перебегал по верхнему краю сруба, «судья» Вася укреплял настил от берега к барже. Неподалеку стоял, наблюдая за работой, Петр Гордиенко в белой рубашке с короткими рукавами, а рядом с ним я заметила встретившегося мне в управлении человека с седой прядью.
— Это главный инженер Верстовский,— объяснила мне Елена.
Но Алешу среди них я не нашла. Где он мог быть? Мы придвинулись еще ближе, и тогда я его увидела совсем близко. Он выступил из-за угла сруба, нетерпеливый, озабоченный, со спутанными волосами и потным лбом. Только теперь в памяти со всей отчетливостью отпечаталось его лицо, неповторимое, самое дорогое, другие лица с этой минуты я уже не замечала. Мне хотелось кинуться к нему, но отяжелевшие ноги не отрывались от земли. Я могла лишь позвать его.
— Алеша,— сказала я тихо. Он не услышал, и я позвала громче: — Алеша!..
Он оглянулся, но будто не увидел меня и, опять повернувшись к срубу, закричал что-то Илье Дурасову, расхаживающему по верху ряжа. И тут же обернулся снова, я увидела его расширенные, словно от ужаса, глаза, омытые бледностью щеки, полураскрытый рот. Сделав шага два ко мне, он вскинул левую руку — его вдруг качнуло в сторону.
АЛЁША. На рассвете, когда солнце, блуждая за косматыми сопками, отыскивало прогалину, в которую можно было выкатиться на простор, и развесило по вершинам деревьев, напоказ, полотнища зари, алые, текучие и, казалось, шуршащие, как шелк, на среднем островке посреди Ангары прогрохотал мощный взрыв. Река будто на секунду изумленно приостановила свой бег, алые полотнища зари колыхнулись, распоротые вдоль и поперек, и над островком встал, вздымаясь все выше и выше, черный столб дыма и пыли, похожий на гигантский гриб. Этот взрыв возвестил миру о начале еще одной великой стройки в нашей державе.
