Артель единодушно согласилась, и комсомольцы отправились к городским водоемам. Евгенушка выехала тоже, занятия в школе она на неделю поручила Душину. Не удержалась и Анка. Оставила дочку на Панюхая.
— Да как же я с ней? — протестовал Панюхай. — Чем кормить буду?
— Молоком из соски. А допекать будет, Марфуньке снесешь, она грудью покормит.
— А ежели согласу не даст?
— Дала. Я с ней договорилась.
— Эх, зря… — ворчал Панюхай, покачивая подвесную люльку.
Первая ночь прошла спокойно, а вторую Панюхай провел на ногах, не прилег ни на минуту. Мусоля кулачками розовые губы и суча ножками, девочка заливалась пронзительным криком. Панюхай давал ей соску, чмокал губами, слегка щекотал пальцем, смеялся, брал на руки, но ничто не помогало. На рассвете старик укутал ребенка в одеяло и отправился к Марфуньке. Та, охая, лежала в постели, прикладывая ко лбу примочки.
— В горячке, что ли?
— Ох… Недуг накрывает.
— Зря…
Панюхай потоптался у порога и пошел обратно. У своих ворот остановился, оглянулся. На перекрестке показалась женщина и скрылась за углом. Панюхай окликнул ее и пустился вдогонку; останавливался, подбирал сползавшее одеяльце и снова бежал.
— Эй, баба! Погоди!
На углу перевел дух, сплюнул:
— Смылась, дьявол.
— От чего так горько, что плюешься? — окликнула его грудастая женщина, выходя из калитки.
Панюхай бросился к ней и выпалил:
— Живо сказывай: титьки добрые у тебя?
Женщина откинула голову и, обхватив руками живот, разразилась хохотом.
— Да ты что? Про молодость помянул, а?
— Дура баба! Дитю надобно! На! Угомони его!
— Ох, уморил… — Ее тело все еще колыхалось от смеха.
Успокоившись, она взяла ребенка, расстегнула кофточку.
— Отворотись, старый хрен.
— Ну, ну… Зря ты… Зря… — Панюхай покорно отошел и присел под стенку палисадника, сердито проворчав: — От-во-ро-тись… Не таковские титьки видали мы…
XXXI
Моторный бот «Соревнование» неуклюже рылся тупым носом в бурунах, разглаживая их широкой кормой. Вокруг бота подпрыгивали баркасы, заскакивали вперед, оставляя его далеко позади. Кондогур махал шляпой, и баркасы, крепясь, заворачивали и возвращались к боту.
Показавшийся вдали «Комсомолец» быстро сокращал лежавшее между ними расстояние, ведя на буксире восемь баркасов. Кондогур поглядывал на приближавшееся судно, без нужды ковырял гвоздем в трубке, торопил моториста:
— Эй, машинист! Прибавь ходу!
— И так всем духом идем!
Настигая бот, Сашка дал команду, и «Комсомолец», занеся кормой, прошел почти вплотную мимо него. Кондогур соскочил с чердака, перегнулся через борт.
— А-а-а, бронзокосцы! Злые рыбалки! Куда путь-дороженька лежит?
— К городу! — ответил Дубов. — А что?
— Так спросил. Без интересу… Чтой-то промеж вас не вижу того парня, что дважды спасал я…
— К батьке сплыл! — махнула рукой Анка. — Руль отбило полосой!
— Как?
— А так и запарусил! Кровь родимая покликала!
— Хе-хе… Жалко. Здо-о-о-ровый парень. Хоть против бури ставь.
— А вы куда путь держите? — спросил Сашка.
— Куда ветер понесет. Гуляем!
Сидевший у руля парень засмеялся:
— Разве невдомек? Туда же, куда и вы. Из газеты узнал про вашу затею, ну, и понравилась она ему…
— Ляскай! — прервал его Кондогур. — Руль бы крепче держал.
Над «Комсомольцем» вскинулась задорная песня. Баркасы бронзокосцев заскользили мимо бота. С последнего Кондогуру улыбнулся Зотов, кутая в винцараду голубоглазую девушку.
— Давай канат, деда! Цепляй свою черепаху! Довезем! А то к сроку до места не доползешь!
— Наша черепаха вашего скакуна на двадцать шагов обогнала! Известно тебе, а? Хе-хе-е! Ерши! — И Кондогур опять бросился к мотористу: — Нельзя ли духу прибавить?
— Во весь идем.
— Ладно. Слышал… — сердито буркнул старик.
Кумураевцы все время держались в километре от бронзокосцев. «Комсомолец» и «Соревнование», доставляя улов на городской пункт, часто встречались в порту и по пути в море. И если бот уходил с поста раньше на час-два, «Комсомолец» обгонял его, сдавал рыбу и, возвращаясь в море, снова приветствовал Кондогура за маяком или при входе в порт. На веселые окрики молодежи Кондогур не отвечал, посасывал трубку и заволакивал лицо дымом. А когда «Комсомолец» удалился, он пробормотал:
— Ерши… Поглядим, как вы на пятки наступите…
Последняя неделя эстафеты была на исходе. Рыбаки, забывая о пище и отдыхе, не прерывали работ, ставили сети полусырыми: некогда было просушивать. Всех охватила конкурсная лихорадка. Старались выкачать из моря побольше рыбы, первыми прийти к финишу.
Кондогур подбадривал своих:
— Бронзокосцы спокон веков позади всех были. А теперь видите, какую прыть взяли? Наперед заскочить норовят. Не сдавай. А то… хоть в море головой со стыда. Жарьте до упаду. Не посрамите Кумушкин Рай…
Разбитый усталостью, он валко ходил по палубе, садился на чердак, растирал простуженные еще в молодости ноги.
В предпоследний день конкурса в город прибыл Жуков. Он предложил комсомольцам сняться с городских водоемов и вернуться на Косу.
Ребята запротестовали:
— Еще денек.
— Рыбы много. Жалко терять.
— Нельзя. Послезавтра к нам приезжают делегаты от артелей и конкурсная комиссия. Премии будут присуждаться на Косе. Вы должны быть на этом празднике.
— Читали. Знаем.
— Эх, те-е… Так мы можем двух зайцев убить. Завтра черпанем еще малость, а в ночь выйдем на Косу. К утру поспеем.
Жуков согласился.
На второй день «Комсомолец» отправился в последний рейс к рыболовецким постам. Встречный ветер гнал высокие буруны; над взморьем всплыли свинцовые тучи, заполоводили небо. Сашка, глядя на белые гребешки волн, досадливо щелкнул пальцами.
— Не к добру запрыгали барашки. Надо полный ход дать.
На полпути повстречался бот. Он шел весело, подгоняемый ветром, и видно было, как Кондогур удовлетворенно поглаживал бороду. Когда поравнялись, Сашка тревожно спросил:
— А где же баркасы?
— На месте, — спокойно ответил Кондогур.
— Как?… Ведь море бурей грозится.
— Мы не ерши. Для шипов это только ветерок в освежение. Пройдет. Еще раз вернуться успеем и к вам на Косу пожалуем к сроку. Нас не запугаешь…
Чувствуя приближение опасности, ребята выбрали улов, поломали перетяги. Снялись и кумураевцы, присоединились к бронзокосцам. Не успел «Комсомолец» подойти, как хлынул дождь, вокруг потемнело. Рыбаки опустили паруса, бросились к веслам. Но высокие волны выбивали весла из рук, кружили баркасы на месте. «Комсомолец» скользнул между баркасами, и с его палубы раздалась команда Сашки:
— Ребята! Даешь на буксир! Цепляй, мигом дело! И кумураевцев тоже! Живо-о-о! — Он бросил рыбакам бечевку. — Вяжи! Подавай канат другим!..
С баркаса на баркас метнулись веревки, зазвенели железные кольца, и вскоре ветер донес до Сашки обрывки слов:
— … то-о-ов-о!.. ро-гай!..
Сашка выровнял баркасы и дал полный ход.
Веревки то натягивались, то погружались в воду, и баркасы, подталкиваемые волнами, бились друг о друга.
— Шибче! Шибче!
— Перекинет! Эй! — кричали рыбаки.
Не уменьшая скорости, «Комсомолец» шел на парусах и на моторе. Город заметно плыл навстречу, уже виднелся маяк. Зоркий глаз Евгенушки вдруг наткнулся на чернеющее впереди пятно. По мере их приближения оно увеличивалось, превращаясь в темно-серый шар. Евгенушка всплеснула руками:
— Бот!
— Кумураевский бот за бугор зацепился! — закричали одновременно и на баркасах. — На помощь кличут!
— Сашка! — кинулась Анка. — Бот на мели!
— Эх… И как его угораздило?
Сашка секунду подумал, измерил взглядом расстояние до города и скомандовал:
— Расцепляйся! Ставь паруса и крой без опаски. Берег близко, рукой подать! Люди погибают!
И опять зазвенели кольца, заметались веревки. Рыбаки стали на полпаруса, и баркасы стремительно понесло к берегу. Сашка ободряюще крикнул рыбакам:
— Не робей! Никакая буря не догонит!
…Вскипая и пенясь, глухо стонало море. Волны ныряли под киль, поднимали корму, сотрясали бот. Уцепившись за мачту, Кондогур раскачивался из стороны в сторону, видимо что-то кричал, но голос его тонул в шуме и грохоте моря. Ветер сорвал с его головы шляпу, швырнул в воду и рассыпал по лицу бороду.
— Принима-а-ай! — Сашка бросил канат. — Крепи!
— Есть крепи! — отозвались с бота.
Сашка перевел мотор на большую скорость, но бот не сдвинулся с места. Попробовал второй раз, третий — и плюнул.
— Хоть взорви, не возьмешь так! Много груза у вас?
— Пудов полтораста!
— Придется на себя взять! Ну, братва, налегай!
