Слепой, улыбаясь, согласно кивал головой.
— Пусть сам угадает, а так каждый может,— крикнул мальчик.
Ольга не обращая внимания, продолжала шептать.
— Пароль: «безбородый».
Ольга незаметно сунула в руку слепого бумажку и на шаг отошла от него.
Слепой взял карты и, подняв глаза вверх, стал по одной карте выкладывать их к себе на колени, ощупывая каждую.
— Получишь ты письмо, красавица, из казенного дома... и радостное письмо... А скоро, скоро ты будешь среди друзей своих и получишь вести большие. Потеряла ты своего любезного, не печалься. Жив он и здоров... Ну, а вот одну тайность нельзя при людях говорить... Я чую, что возле тебя народ любопытствует. Наклонись ко мне, красавица, я тебе на дух скажу.
Ольга сдвинула назад шаль, открыла ухо и наклонилась к слепому.
— Павлу скажи, что люди все по местам...— прошептал слепой.— Все в порядке. Что он говорил, все узнано...— и уже громко продолжал: — Верно ли я говорю, красавица?
— Немного верно.
— Ну вот. Будешь богата и будешь счастлива, а твой благоверный вернется к тебе.
Ольга, счастливо улыбаясь, подала слепому рублевку и отошла от него. Она издали слышала, как он снова запел под гармонику тягуче, печально:
С невыразимой тоскою во взоре
Мужа жена обняла,
Полную чашу великого горя
Рано она испила.
Когда немного погодя, Ольга подошла снова к обжорке, слепого на месте уже не было. Она его догнала у входа на базар. Он медленно шел, нащупывал ногами и палкой землю, за спиной висела на ремне его гармоника. Ольга прошла мимо него и оглянулась. И опять что-то знакомое ей почудилось в его лице. Ей казалось, что, если бы он открыл глаза, она сразу узнала бы его.
Ольга торопилась домой. Она шла и думала о том, как обрадуется Добрушин тому, что она так удачно выполнила его поручение. Ей было весело, хотелось даже тихонько запеть. Ни шум бурана, ни жгучий ледяной ветер, который осыпал лицо колющим снегом, не трогали ее.
Не доходя квартал до своего дома, она испуганно остановилась. Возле их дома толпился народ, и ей показалось, что ворота их двора раскрыты. Было мгновение тревожного раздумья. Идти или нет? Она решила идти. Подойдя ближе, он увидела, что тревога ее напрасна. Люди стояли возле дома соседа Денисова и о чем-то жарко спорили. Какая-то женщина сердито проговорила, отходя:
— К чорту баран, да и ободран.
— В чем дело?— спросила Ольга.
— А ты иди-ка, да и посмотри.
Возле палисадника Денисова в канаве лежал человек, полузанесенный снегом. Из-под снега торчали тупые носки серых валенок. Ольга наклонилась над канавой и отшатнулась. Из-под снега высовывалась голова Попки Голубкова. Всклокоченные рыжие его волосы побелели. Лицо было цвета льдины. Впадины глаз и щек были запорошены снегом и казалось, что на лице застыла злобная усмешка.
К Ольге подошел Денисов — высокий бородатый мужик.
— Под окном мертвое тело, а мы ничего не знаем. К нам придираются,— хмуро сказал он.— А мы что, обязаны торчать на улице да караулить? Странно. Чорт его сюда принес, рыжего пса... Странно... Попка Голубков. Знаешь его, Ольга Савельевна?..
— Слыхала.
— Ну-у, гадина... Ушли где-то по лошадь... Странно! Кокнули должно быть, а может самогоном, а то денатуратом обожрался, свалился и замерз. Странно! С вечера-то было тепло, а к утру-то, видишь, как погода взъярилась.
Пришла лошадь. Двое милиционеров уложили мертвеца на дровни и увезли. Они взяли с собой и Денисова. Толпа постепенно растаяла.
Ольга пошла домой. Добрушин беспокойно ходил по комнате.
— Что это там?..
Она сбивчиво, волнуясь, рассказала. У Добрушина дрогнуло лицо.
— Ну, значит, скоро и к вам заявятся. Пойдут спросы и расспросы...
Она торопливо рассказала, как выполнила поручение.
— Все это хорошо, Оля. Но мне надо уходить. Я пойду. Ты хорошо придумала. У Лукерьи Андреевны будет покойней.
— Павел Лукояныч, я самовар поставлю. Вы же есть хотите.
— Потом на досуге попьем чаю. Проводи меня.
Они вышли. Ольга выглянула за ворота. Улица была пустынна. Буран густым снежным облаком стремительно летел вдоль улицы. Добрушин спустил уши шапки, поднял воротник пальто и скрылся за белой завесой метелицы.
Слова Добрушина сбылись. Через полчаса явились двое милиционеров и увели Ольгу.
В коридоре контрразведки Ольга встретилась с Денисовым. Тот сидел на скамейке.
— Все-таки и тебя притащили,— сказал он вполголоса.— Меня уже таскали туда.— Он указал на дверь, за которой был слышен невнятный говор.— Допытываются, кто и когда Попку убил. Он ведь не замерз, а убит. Я видел, сзади череп у него весь развален. Должно быть, зараз решили... Ухлопали и оставили, чтобы подальше куда-нибудь бросить, а мы теперь возись вот с ним, с рыжим дьяволом... Да все равно и других бы таскать стали... Про вас расспрашивали,— после минутного молчания продолжал Денисов.— А что я скажу худого, коли не знаю. Говорю, мол, живут мирно, никого не задевают...
Ольгу ввели в обширную комнату. За большим письменным столом сидел гладко выбритый, в новом мундире с золотыми погонами, человек. Увидев Ольгу, он сощурил глаза и, вскинув пенсне на нос, спросил:
— Кто такая?
— Привели по вашему распоряжению, ваше благородие,— отрапортовал солдат.
— Откуда?
— Ас того места, где обнаружили убитого.
— Ага. Так, так, так... Выйди.
Солдат круто повернулся, щелкнул каблуками и вышел.
Офицер утомительно долго рылся в бумагах. Ольга не спускала с него глаз.
Наконец, он откинулся на спинку кресла, закурил и молча стал рассматривать Ольгу. Взгляд был тяжелый, неприятный.
— Вы замужняя или девушка?.. — спросил он, стряхивая пепел с папироски. Его тонкие губы дрогнули еле заметной улыбкой.
— Замужняя.
— А где ваш муж работает?
— Его нету.
— А где он?
— Он ушел...
— С красными?
— Да.
— Как ваша фамилия?
— Сазонова.
— А ваша девичья фамилия?
— Ермолаева.
— Ну, хорошо... Вы знаете Степана Голубкова?
— Знаю.
— Вы знакомы с ним были?..
— Почти что нет.
— Вы ничего не слышали у себя под окном в ночь на двадцать седьмое января?..
— Нет. И не слышала и не видела.
— А когда вы узнали, что у вас под окном его убили?
— Уже днем. Я из дома ушла утром на базар и ничего не видела.
Офицер порылся в папке, достал из нее пачку фотографических карточек.
— Что же вы стоите?.. Присядьте,— сказал он, указывая на мягкое кресло возле стола.
Ольга села на край кресла. Офицер достал из пачки карточек одну и подал ей.
— Скажите, вы знаете этого человека?
С карточки на Ольгу смотрел Добрушин. Широкая борода прикрывала часть кожаной тужурки. Рот его был немного полуоткрыт, будто он хотел что-то сказать. Вверху на карточке были два креста, жирно написанные красными чернилами.
— Как фамилия этого человека?..— пристально смотря на Ольгу, спросил офицер.
— Не знаю.
— Не знаете? Очень жаль, что не знаете,— сказал офицер и добавил, меняя тон: — а, по-моему, вы знаете.
— Я не знаю.
— Ну, как хотите.
— А этого человека знаете?...— подавая вторую карточку, проговорил офицер.
На фотографии был Миша Пермяков. И над его головой также были вписаны два красных креста.
— Тоже не знаю.
— Гм. Оказывается мы больше знаем о вас, чем вы про себя знаете.
— Это ваше дело.
— Да-а. Это-о... дело наше. Вашего дела теперь нет.
В комнату вломилась толпа солдат в сопровождении рыжего офицера. Впереди их со связанными руками шел рабочий. Волосы на голове его были спутаны. Правый глаз припух, а с правого виска из темной раны стекала на щеку струйка крови. Рыжий офицер взял его за воротник ватного полупальто и толкнул к столу.
— Попал, сволочь!
Ольгу оттолкнули в сторону.
— Выведите ее, возьмите Денисова и туда...— приказал офицер в пенсне.
Чернобородый солдат вывел Ольгу. Денисов увидел их, побледнел. В конце коридора навстречу им шел смуглый человек в серой шинели и в черной лохматой папахе. Человек бросил на Ольгу беглый взгляд и вдруг остановился, раскрыв черные большие глаза.
— А-а-... Вы...— улыбаясь, сказал он.— Не узнаете?..
Это был тот чех, которому Ольга когда-то вынесла ковш холодной воды.
— Здравствуйте... Не узнаете? А для меня хороший человек всегда помнится... Вы что? — и, окинув с ног до головы солдата, спросил строго: — Куда их?
Тот вытянулся, сделал под козырек.
— Его благородие приказал шомполами...
Чех, перебив его, сказал строго:
— Иди обратно. Я устрою сам.
Когда солдат ушел, чех спросил Ольгу, как она попала сюда. Она рассказала. Немного подумав, он сказал:
— Идите спокойно домой. А вы? — обратился он к Денисову.
