— Слышу, — ровным голосом отозвался Сергей и вышел из-под темного крыла щита, стал между Херувимом и Барановым, давая понять, что он не намерен уходить.
— В чем же дело? — нетерпеливо спросил Баранов, искоса поглядывая в сторону Ритиного дома.
— Да все в том же!
— Упрямый ты, однако… — Баранов стрельнул сигаретой. Она описала в воздухе красное полудужье и, осыпав искры, упала на вытоптанную траву откоса. — Русским же языком тебе говорят: топай.
Херувим молчал, неспешно докуривая сигарету. Баранов примолк, поглядывая на дружка. У Сергея нехорошо заныло под ложечкой. Начинали бы уж! Чего тянуть? Позиция его была не из удачных. И справа могут наподдать и слева добавить. Молчком, резко пригнувшись, Баранов сильно толкнул плечом, и Сергей, не устояв, отлетел к Херувиму, который подставил мосластое плечо и двинул его вновь к Баранову. Старый банальный прием «маятника». Сергей увернулся из-под удара Баранова и, слегка пригнувшись, снизу ребром ладони двинул ему по подбородку. Удар вышел смазанным, не таким, на который рассчитывал Сергей. У Баранова лишь клацнули зубы. Удар не столько ошеломил, сколько раззадорил его.
— Ну ё-моё! — придушенно воскликнул он и сильно двинул ногой в пах. Сергей присел от боли, но тупой удар в лицо с другой стороны снизу повалил его навзничь.
— Что вы делаете? — услышал над собой чей-то испуганный крик.
Опершись на локоть, сел, чувствуя в голове, во всем теле тяжелую тупую боль.
— Тебе больно, Сережа?
Рита? Он отстранился, отвел в сторону протянутые к его лицу ладони и, слегка покачиваясь, встал, отыскивая глазами Баранова с Херувимом. Те спокойно стояли, привалившись к щитам, и покуривали. Сергей зло сплюнул кровь, шагнул навстречу.
— Сережа, не надо. Прошу!
Рита заступила дорогу.
Он еще раз зло сплюнул.
— Давай провожу тебя!
— Спасибо, — сказал угрюмо Сергей, стараясь не глядеть на нее. — Как-нибудь сам дойду!
— Ты прости, Сережа!
Он махнул рукой и, отряхнув локти пиджака, вяло побрел вниз с откоса. «Это ничего, бывает хуже», — твердил он про себя, стараясь заглушить боль, хотя в эту минуту не мог представить, что может быть еще хуже, и позорнее, и обиднее.
— Сережа! — услышал он с откоса. — Сережа!
Она что-то хочет сказать ему? Зачем? И так все ясно.
— Сережа, подожди. Прошу тебя, слышишь!
Но он не остановился, а лишь прибавил шагу.
— Динка, глупая, ты ждала меня? Ждала. Да ты сначала поешь. Смотри, что я принес!
Но Динка не проявила интереса к еде, она пласталась у ног, довольно пофыркивала, выражая восторг от встречи. Старалась как можно дольше задержать подле себя, то и дело заступая дорогу к двери барака, которая всегда разлучала их.
— Ничего, теперь все лето наше. У меня каникулы. Понимаешь ты это? Не понимаешь. И сегодня я возьму тебя к себе. И ты всегда будешь жить у меня. Слышишь?
Собака радостно замолотила хвостом по земле.
— А сейчас ступай и ешь, что я тебе принес.
Сергей сбросил с двери петлю и, приставив лестницу, быстро забрался на чердак. Всю длину чердака занимали крылья, глянцевито поблескивающие зеленой краской. Ярко горели на концах две красные звездочки. И хотя все это: и крылья, и хвост — были сделаны им самим, он видел их сейчас как бы впервые, и острое, волнующее чувство охватило его. Осторожно спустил с чердака на веревке части летательного аппарата.
Динка, управившись с едой, влетела в темные сени барака. Но, завидев нечто непонятное, яркое, громоздкое, попятилась к порогу, залившись громким лаем.
— Да замолчи ты; глупая! — сердито прикрикнул Сергей, боясь, что отчаянный лай собаки привлечет посторонних. На счастье, дорога была пустынна.
Пока он был на чердаке, по воскресному шоссе проскочило всего две машины. Видимо, в город, на базар.
От заброшенного дорстроевского барака до горки, откуда он собирался совершить первый испытательный полет, было каких-нибудь полкилометра.
Он погрузил на велосипед крылья, хвост, аккуратно приторочил все это к раме и, позвав Динку, двинулся с громоздким скарбом к горке. Везти было непросто. Другое дело, если бы рядом был Юрка Полосин. Но Юрка, как и другие ребята, ничего не знали о его новой затее. Да и к лучшему. Неизвестно еще, как все обернется. Так что по крайней мере зубоскалить будет некому. В субботу был последний день занятий в школе. И теперь до осени, до сентября, он не хотел вспоминать о Херувиме, Баранове, даже о Рите. Хотя, как ни смешно, мастеря все это, он думал о ней, и не кто-нибудь, а именно она подбила его на этот полет. Но что теперь говорить об этом. Та злополучная встреча у щитов на откосе все поставила на места. Будь счастлива, Рита! Живи как хочется, встречайся с кем тебе угодно.
Перед самой горкой был солидный тягунок, затем ровная, как стол, площадка — метров двести пятьдесят — триста в длину и затем у старой раскидистой ветлы — крутой отвесный спуск.
Сердце Сергея радостно забухало. Каждый шаг приближал к тому главному, чем жил долгие месяцы. При мысли, что это случится через считанные минуты, он почувствовал во рту горьковатую сухость.
Он вытолкал велосипед с драгоценным грузом наверх и перевел дух. Динка, следовавшая неотступно за ним, выскочила вперед, обежала широкую открытую поляну и, став на краю оврага, вновь залилась отчаянным лаем. Он на этот раз не стал струнить ее.
— Ну как, хорошее место выбрал? То-то же!
Сергей откинул подножку, которую накануне приделал для устойчивости велосипеда, отвязал веревки, высвободил крылья, снял привязанные к багажнику стойки, стабилизатор. Затем в очередности закрепил металлическими кольцами на толстом бамбуковом шесте, протянутом вдоль велосипедной рамы.
Динка тихонько повизгивала, вертясь возле странной машины, собачьим чутьем догадываясь о том, что должно сейчас произойти.
Сергей обошел летательный аппарат, проверил крепления крыльев, стабилизатора. Все держалось надежно.
Он вытянул из кармана за резинку мотоциклетные очки с большими стеклами.
Динка не сводила с него глаз. В них одновременно сквозил и ужас, и удивление. Сергей усмехнулся, видя, как та, бедная, переживает за него.
— Ну что, Динка, пора!
Он подлез под крыло, перебросил ногу через раму, не спеша натянул очки, как бы по-новому окинул поляну и лежавшую перед ним дорогу, которая вела на взлет.
Медлить нельзя. Он решительно отбросил подножку и что было сил толкнул машину вперед. Он знал, что скорость решает все, абсолютно все, и потому хотел взять ее с самого старта, с первого прокрута педали. Триста метров разгона, и там, над обрывом крепкие надежные крылья возьмут его на себя.
Динка с лаем бросилась наперерез.
— Уйди! Пошла прочь! — закричал Сергей, боясь, что собака может испортить все, более того, попасть под колесо.
Динка, ошеломленная столь непривычным окриком, испуганно отскочила в сторону.
Колеса крутились быстрее и быстрее, и уже не чувствовалось первоначальной тяжести плоскостей. На последней сотне метров, на последнем отрезке разбега он внезапно ощутил легкий ток воздуха над головой и трепетное нетерпеливое подрагивание крыльев. Справа, навстречу ему, вылетела старая раскидистая ветла, и в ту же секунду все его существо пронзило ощущение пустоты, сходное с тем, что испытывал он во время прыжков с трамплина. Он глянул вниз и обомлел, увидев внизу под собой, в логу, коричневые кусты орешника, медленно подавшиеся назад. Стало быть, он летит. Значит, полет вышел! Голова его была горяча, тело гудело от возбуждения. «Спокойствие!» — внушал он себе, стараясь не забыть последовательность операций.
Держа свободно, спокойно ручку управления, он потянул ее на себя, и нос его летательного аппарата покорно поднялся. Руль высоты действовал безотказно.
Летательный аппарат не имел мотора, поэтому этот прекрасный полет не может продолжаться бесконечно, значит, нужно подумать, где и как лучше приземлиться, чтобы не повредить машину. Внизу, по дну лога, тускло петлял в траве ручей. И ему не хотелось барахтаться в его холодной воде.
Над велосипедными педалями были и другие, которые могли свободно изменить направление полета. Он нажал левую педаль, уверенный, что его машина повернет в нужную сторону. Но тут над головой что-то крякнуло, рыкнуло. Крыло? Гадать не приходилось. Для этого не было и секунды. Мимо лица бешено проскочила сорвавшаяся стойка, остро чиркнув по щеке. Аппарат резко завалило на правый бок, и земля кинулась ему навстречу. Удар был резким, жестким, опрокинувшим его в странную холодно-мокрую темень, где, сплетаясь и расплетаясь, пронзительно верещали зловещие, упругие, студенисто-зеленые струи, источавшие болотный запах.
Он понял, что теряет сознание. Но ему важно было знать, жив он или его уже больше нет на белом свете.
