— Господа! Я хочу обратить ваше внимание на несоответствие в речах уважаемого обвинителя. За ночь черное стало белым! То, что вчера говорил я, сегодня повторил мистер Притл. Логика требует, чтобы меня провозгласили победителем.
— Мы не на ринге, мистер Тонрад, — возразил Притл. — Да и не можем быть друг против друга, потому что мы с вами в разных весовых категориях, — удачно пошутил он и тут же стал серьезным. — Разве преступление, что мы несколько приблизились к мнению защиты? Если адвокат прав, я не стесняюсь признать это. Для меня главное — поиски истины! Вам трудно угодить, Тонрад…
Зал разразился аплодисментами. Для публики важна не логика, а впечатления, — вспомнил Тонрад наставления своего учителя. И он прав. Суд — это схватка обвинителя и защитника. Тот, кто крепко стоит на ногах, кто ловко ускользает от ударов противника, а сам их активно наносит, — тот и будет увенчан лаврами. И если даже удар нанесен ниже пояса, то разве от этого лавры тускнеют? Важно любыми путями — к успеху! Как все пропитались ложью. Сколько хитрости в глазах, сколько коварных замыслов в головах под чопорными цилиндрами! Мистер Притл — величавый, непреклонный законник, как распинался перед учениками, уверяя, что его не интересует, кому на пользу приговор. Важна истина. Истина! Ха-ха! Где же твоя истина, папаша Притл? Ты круто повернул свой парус. Не под ветерком ли: «Прочь от истины»? У него есть цель. Он не станет говорить правду ради правды. Я должен узнать, в чем загвоздка. Нельзя быть пешкой в его руках.
— Я прошу обвинение сообщить, наконец, нам, что же заключено в этом конверте с вензелями. — потребовал он.
Притл обрадовался этой просьбе. Казалось, что он ждал ее.
— Конечно, конечно, — закричал он, демонстрируя всему залу свою готовность сотрудничать с защитой, если это ведет к раскрытию истины. — Пожалуйста! — он со страшным акцентом, коверкая немецкие слова, зачитал несколько отрывков из письма и перевел: — «Милый Вольфганг, мужайся, сыночек. Я должна сообщить тебе страшную весть. Мы больше не увидим моего мужа и твоего отца. Мы больше не услышим его голоса. Мы осиротели. Он погиб на поле брани. В России. Русские всадники на грянули на немецкие позиции, когда отец твой находился в блиндаже. Он бросился к пулемету, но один из всадников на гнал его и с силой воткнул в него пику. Она прошла насквозь через него. Ужасно! Этот изверг еще пытался ее вытащить, пока Ганс Форман не пристрелил его…» — и далее вот что: «Будь прокляты эти славяне! Уничтожать их надо всех подряд, этих извергов россиян! Всех!»
В зале ахнули. Притл выждал паузу, чтоб еще более усилить напряженность в зале, а затем шепотом провозгласил:
— Таков был наказ трем немцам, находившимся на ферме мистера Роллинса. Но россиянин, этот мужественный человек, дал бой их гнусным намерениям. И выиграл его!
— Он победил! — прогремел мощный голос под высокими сводами зала.
Все оглянулись. В дверях зала стояли, гордо выпрямившись, генерал Обаз и английский офицер. Притл оживился, потребовал:
— Суд должен выслушать еще одного свидетеля. Господа, рад вам представить высокого гостя нашей страны, полковника, англичанина, героя войны в Европе, мистера Коллинса!
Бушующий зал стоя приветствовал необычного свидетеля. Коллинс не стал дожидаться, когда ему предоставят слово. Взмахами обеих рук он поприветствовал публику и, жизнерадостно улыбаясь, обратился к присутствующим:
— Дамы и господа! Я счастлив видеть вас. Я пожелал побывать на этом сенсационном процессе. Мы там, в Европе, не жалея своих жизней, бьем немцев. Я лично убил четырнадцать врагов, из них двое были офицерами! Когда я приехал сюда и узнал о подвиге мистера Великого убийцы, я несказанно обрадовался. Значит, и у вас, в Новом Свете, есть наши союзники! Я сказал «подвиг» и не откажусь от этого слова. Несколько сот таких храбрецов, — и я за неделю доберусь до Берлина!
Что творится?! Тонрад зажмурился. Не суд, а какой-то фарс. Зал обезумел…
— Вам следует подкрепиться, — заботливо сказал бармен, ставя перед Тонрадом коньяк, и, замявшись, печально произнес: — Значит, война…
Коллинс разглагольствовал о родственных связях англичан с американцами. К чему бы это? — мучительно обдумывал Тонрад. И слово, сказанное барменом, не сразу вошло в его сознание.
— Война? Что — война? — машинально спросил он бармена.
— Выходит, наша война с Германией…
Наконец, смысл сказанного барменом пронзил Тонрада громом. Он встрепенулся, повернулся всем телом к бармену:
— Что?! Где ты это слышал, Джордж?
— У бармена слух должен быть отменным, — подмигнул ему бармен. — Мало ли что? Может пригодиться. — И пояснил: — Вчера Большой мистер беседовал с генералом, — кивнул он на Обаза.
Зал снова зааплодировал Коллинсу. Воспользовавшись паузой, Тонрад вскочил, резко замахал рукой:
— Я протестую! Я заявляю, что существует заговор против мира! Мистер Притл, для чего здесь находится мистер Коллинс? Не желаете ли вы воспользоваться этим процессом для разжигания военного психоза?
В зале поднялся гвалт. Публика угрожала Тонраду, она обвиняла его в зазнайстве, в вызывающем поведении, в отсутствии гостеприимства… Но Тонрад потребовал, чтобы суд его выслушал.
— В то время, когда в Европе идет война, здесь, в Соединенных Штатах Америки, за тысячи километров от мест сражений, тоже появились два лагеря: германский, в лице трех батраков-немцев, и российский, представленный горцем. Не надо быть особенно проницательным человеком, чтобы сделать вывод: ссора произошла из-за военного психоза, из-за этой дрянной болезни…
— О моем ученике рассказывают анекдоты, — деланно засмеялся Притл. — Всерьез уверяют, что когда Мистер Тонрад лежит с женщиной в кровати, то и тогда он ищет связи между борьбой полов и войной в Европе.
Генерал Обаз вдруг шагнул вперед и развел руками:
— А зачем вы возмущаетесь, мистер Притл? Молодой защитник совершенно прав! И я так думаю, что, не будь войны в Европе, — не было бы и этого процесса, потому что не было бы и боя на ферме. Об этом же и письмо в конверте с вензелями. Видимо, и у мистера Тонрада есть факты весомые…
— У меня есть свидетель, — подтолкнул вперед бармена Тонрад. — Он подтвердит, что определенным кругам нашего общества хочется, чтобы наша страна… вступила в войну!
Бармен побледнел, попытался спрятаться за спину Тонрада. Но тот упорно подталкивал его к трибуне, прося:
— Джордж, поведайте всем, что вы слышали вчера в баре. О вступлении США в войну.
Публика замерла. Неужели сейчас выяснятся новые странные подробности? Но бармен загнанно оглянулся, отрицательно покачал головой:
— Я ничего не слышал.
— Джордж, надо остановить преступную руку, ввязывающую нас в бойню, — взмолился Тонрад. — Вы не были на войне?
— Слава богу, нет.
— А я две недели находился на передовой. И я скажу вам — это ужасно! Миллионы людей стреляют друг в друга. За что? Омерзительно. Посмотрите в зал, Джордж, здесь не знают, что такое война, они смотрят на нее, как на забаву. Там льется кровь, гибнут люди, а нам кажется, что мы в стороне, что это нас не касается, и мы с той же энергией кутим, пьем, флиртуем! Опасное заблуждение! Эхо войны отзывается и в наших краях! Так помогите же мне, бармен, рассказать людям о той опасности, что подстерегает нас. Еще можно остановить войну.
— Я ничего не знаю! — в отчаянии закричал бармен и взмолился: — Мистер Тонрад, за что вы ко мне так несправедливы? Хотите, чтоб мою фамилию склоняли в газетах? Хотите меня разорить? Чтоб я закрыл бар? Я не самоубийца! — Джордж решительно направился к выходу.
Зал опять зашумел…
— Все! Я смят! — усаживаясь, сказал Тонрад Караеву. — Меня больше не существует…
— Простите за откровенность, мистер Тонрад, но я рад за земляка. Притл спасет его.
— Они даруют жизнь одному, но отнимут ее у тысяч, десятков тысяч! — простонал Тонрад.
Коллинс, четко чеканя шаг, приблизился к Таймуразу, с умилением оглядел его с ног до головы и закричал в восторге:
— Силен! Именно таким я представлял себе тебя: высоким, широкоплечим, отчаянным!
— Дамы и господа! — восторгнулся генерал. — Смотрите на них! Как они похожи друг на друга! Два победителя! Два героя!
Зал вновь поднялся на ноги, приветствуя Коллинса и Таймураза. Горец с удивлением оглядывался по сторонам. Он давно уже не понимал, о чем идет речь на суде. Он думал о том, как далеко забросила его судьба от дома, как все нескладно получилось. И в этом никто, кроме его самого, не виноват. Давно уже его тяготит совесть. Он сам задумал похищение. А потом сам же решил бежать от девушки, которая его любила. И с Муратом распрощался, не поняв, что в этом мире нельзя одному. Много было в его жизни ошибок. И за них надо платить. Старый Асланбек так и говорил: сколько ни петляет ложь, а все равно дорожка ведет к правде. И он, Таймураз, петлял, а теперь пришла пора держать ответ. Как много говорят эти люди, кричат друг на друга, по всему видно, тоже стараются петлять, чтоб скрыть свои грязные мысли. Зачем этот военный здесь? Почему так смотрит на него? Герой, — сказал о нем Караев — Четырнадцать немцев убил…
