— А как они оказались у тебя?
— Это пока тайна.
— Очень интересно, — сказал Робинсон задумчиво.
— Стивенс хочет сделать на всем этом хорошие деньги, — продолжал Ветлугин и вдруг предложил: — Поедем ко мне, Джеффри, я тебе все расскажу по порядку. Но главное — я хочу, чтобы ты узнал Купреева как человека.
— Пожалуй, я готов, — несколько поколебавшись, согласился Робинсон.
— У меня единственная просьба: пожалуйста, при встрече со Стивенсом и Маркусом никак не покажи, что ты знаешь больше того, что они захотят тебе рассказать.
— Хорошо, Виктор, джентльменское соглашение. Ну, а водкой и икрой угостишь?
— Конечно, Джеффри.
Робинсон похлопал Ветлугина по плечу, улыбнулся, подмаргивая:
— Мы напоминаем с тобой заговорщиков, не правда ли?
— А мы и есть заговорщики, — мучительно улыбнулся Ветлугин.
III
В тот день с самого пробуждения у Рэя Грейхауза было прекрасное настроение. Накануне он выпустил очередной номер газеты, который получился интересным и боевым. Он успел раздать свежую двадцатистраничную газету членам профсоюзного исполкома как раз перед их ежемесячным заседанием. Все сразу принялись ее читать, хвалили публикации, спорили, и из-за этого работа исполкома началась с опозданием. Рэй был доволен, потому что все, что связано с газетой, принимал близко к сердцу. Он и газета были неразделимы.
Утром Рэй неторопливо брился, неторопливо поджарил яйцо с бэконом, долго пил кофе, с удовольствием просматривая газеты, а «Дейли миррор» прочел почти без пропусков все тридцать страниц. Особенно внимательно вчитался, вникая в каждое слово, в предсказания на сегодняшний день своему знаку Зодиака (Стрельцу) в гороскопе «непревзойденной» Джун Пенн. Миссис Пенн писала:
«По неожиданной причине с новой силой вспыхнет старое пламя. Нет причин гасить его. Вы в созидательном настроении, и у вас все будет получаться. Ваши звезды хорошо расположены также на будущее. Однако будьте осторожны в делах, хотя удача вам сопутствует».
Предстоящая неделя для Рэя как редактора была спокойной: особых забот с газетой не было — впереди целый месяц. Сегодня он с нетерпением ожидал намеченных встреч, дел и разговоров. Его, пожалуй, могла бы беспокоить встреча с мистером и миссис Стивенс, могло бы пугать знакомство с картинами Купреева, точнее сказать, боязнь разочароваться в них, но ничего этого не было. А была уверенность, утвердившаяся в нем со вчерашнего дня, с его редакторского успеха, и спокойная вера в правоту затеянного дела, желание разоблачить Стивенса и восстановить доброе имя Купреева. И, возможно, не допустить распродажи его картин. Правда, его знакомый юрист очень сомневался в последней возможности.
Рэй уже глубоко втянулся в купреевскую историю. Ему нравилась роль, которую он играл, и ему хотелось сыграть ее еще лучше. Он верил, что ему это удастся, потому что это была борьба за истину и справедливость, к чему он всегда стремился как левый лейборист.
Купреев Грейхаузу нравился, и он постоянно о нем думал, особенно после того, как Виктор Ветлугин перевел для него тетрадь крымских записей художника. Пламя любви просто обожгло Грейхауза. Ему захотелось, чтобы и его сердце запылало таким же пожаром. Он вдруг понял, что ему очень нужна и очень близка Джоан. Рэй позвонил Джоан, она обрадовалась его звонку, и они договорились, что вечером он к ней придет. В подсознании Грейхауз уже знал, что он стал другим, каким-то новым, и он подумал, что это влияние Купреева. Он как-то еще не мог облечь свою внутреннюю перемену в слова, чтобы выразить, объяснить ее и себе, и Джоан, и даже Ветлугину, но эти слова уже зрели, поднимались из душевных глубин, и просто нужен был какой-то толчок, чтобы они вырвались наружу. Их рождение уже стало неизбежностью.
Веря в безошибочность «непревзойденной» Джун Пенн, Рэй с убеждением, что «все получится», принялся за книгу Уильяма Клауда «Власть тред-юнионов», которую торопливо прочел неделю назад. Теперь он решил поразмышлять над помеченными страницами и абзацами и написать рецензию, заказанную ему леволейбористским еженедельником. С редким вдохновением он быстро написал даже не рецензию, а страстную статью, в которой изложил свои размышления над положением дел в профсоюзном движении, над тем, как лучше тред-юнионам отстаивать экономические и социальные права.
На это ушло часа три. Но и закончив статью, он продолжал размышлять над своими аргументами и утверждениями, а также над тем, все ли он сумел сказать, не забыл ли чего. А одновременно и как-то незаметно приготовил свой нехитрый холостяцкий обед; подогрел луковый суп из консервной банки, поджарил бифбургер (что-то вроде рубленого бифштекса), открыл для гарнира банку зеленого горошка. Пообедав, пил кофе и опять читал газеты. И вдруг с тревогой сообразил, что едва успевает к четырем часам в галерею Стивенса.
IV
Корнфилд-клоус — старинная узкая улочка, мощенная булыжником. В прошлом веке, да и предыдущие века здесь был каретный ряд, и живописные двухэтажные домики, прижатые один к другому, состояли из нижнего каретного пространства и небольшой квартирки над ним. В двадцатом веке, когда кареты исчезли, первые этажи, превратились в антикварные лавки, или в книжные, преимущественно букинистические магазинчики, или в небольшие художественные салоны.
Галерея Стивенса находилась в самом центре этой старинной улочки и занимала спаренное пространство двух домов тюдоровского стиля — белый верх пересекали крестами черные бревна. Вход находился между домами, а в двух огромных стеклянных витринах были выставлены две картины Купреева — «Озеро Неро» и «Андроников монастырь». Сквозь стекло Грейхауз увидел, что внутри никого из посетителей нет. Лишь за столиком в дальнем углу одного из залов сидела молодая женщина и читала книгу.
Рэй не торопился входить внутрь. Его прямо-таки остановили, притянули к себе выставленные в витринах картины. Он вглядывался в них, задумчиво постигал.
Его поразил упавший на воду монастырь, искаженный движением волн. Он удовлетворенно отметил мастерство Купреева и удивился, что чувствует, насколько картина печальна. Такой пронзительной, безысходной, бесконечной печали, изображенной на полотне, ему не приходилось еще видеть.
«Андроников монастырь» был тоже мастерской работой, но совершенно иной по жизнеощущению — радостной! Едва намеченный воздушный образ («Да, конечно, это Варенька!» — обрадованно узнал Грейхауз) делал картину лирической, но и таинственной, будто бы причастной к инобытию.
«Да, он настоящий мастер», — обрадованно подумал Грейхауз.
— Я вижу, вам нравятся картины, мистер Мэтьюз? — услышал Рэй и даже вздрогнул. Ведь здесь он был Джоном Мэтьюзом из книжной фирмы «Экшн букс лимитед», а не Рэем Грейхаузом.
Около него стояла та женщина, которая сидела внутри галереи Стивенса и читала книгу. Она оказалась высокой брюнеткой с прекрасной фигурой. Длина ее ног подчеркивалась черными бархатными брюками, а легкая открытая кофточка — очень открытая! — демонстрировала высокую грудь. Женщина, конечно, знала свои достоинства, и потому в темно-карих глазах поблескивала снисходительная усмешка. Она протянула ему руку, представилась:
— Миссис Стивенс. Эн Стивенс. Просто Эн.
— Очень приятно.
— Идемте, я вас проведу по галерее. — Она говорила спокойно и уверенно, четко произнося слова, но с акцентом. — Хью просил извиниться, — продолжала она. — Если у вас есть время, то мы можем попозже заехать к нам. Хью дает интервью журналисту Джеффри Робинсону. Вы знаете такого?
— Кажется, припоминаю, — ответил Грейхауз.
— Он будет писать о выставке для вечерней газеты.
— Вы, похоже, иностранка? — осторожно спросил Грейхауз.
— Выдает акцент? — засмеялась она.
— Нет, вы прекрасно говорите по-английски, — Рэй поспешил сказать комплимент.
— Да, я иностранка.
Эн Стивенс вопросительно смотрела на Грейхауза, ожидая дальнейших расспросов, но он решил промолчать, а спросил о другом:
— И много было посетителей сегодня?
— О нет, — отвечала она откровенно. — Несколько эмигрантов и мистер Робинсон. Нам не удалось добиться хорошей рекламы. Но я думаю, что после статьи Джеффри Робинсона публики заметно прибавится.
Рэй чувствовал себя скованно с Эн Стивенс. Он не знал, о чем ее расспрашивать, что с ней обсуждать. Он не был подготовлен к встрече с ней наедине. С Хью Стивенсом и Дэвидом Маркусом у него уже выработалась форма отношений, а тут он интуитивно понимал, что должен проявить осторожность. Он чувствовал, что Эн Стивенс его изучает, а ее спокойная приветливость, похоже, ловушка, попытка вытащить его на откровенность, на неосторожные расспросы. Но нет, решил Рэй, он будет ей подыгрывать, не больше.
