— А литература — отражение жизни, да? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Вот и договорились… — закончил он.
— Не понимаю, почему вы шутите? — спросила Дарья Тимофеевна. — А вы, Людмила Федоровна, директор, не забывайте. Директор! А поощряете Андрея Андреевича легкомысленными разговорами!
— А что тут делать? Что придумать-то? Вы знаете? — уже строго, по-директорски спросила она Дарью Тимофеевну.
— Нн-нет…
— И мы все нет. Давайте думать…
С тем и разошлись.
Может быть, оттого, что последнее время больше всего приходилось заниматься событиями в интернате, мысли Андрея все чаще обращались к собственному детству. «Наверное, надо родителей проведать… или съездить на Кольский полуостров, посмотреть, что там от детства осталось… или самому пора уже обзаводиться домом и семьей… время-то неумолимо. Совсем немного пройдет, оглянуться не успеешь — и о поселении, и об этом интернате, и о деде Киеме с Людмилой Федоровной будешь вспоминать как сейчас о детстве. Все уйдет в прошлое, останется память… Память — удел стариков».
У всех учеников школы их военного городка одинаковыми были пеналы. Пеналами служили круглые продолговатые коробки из черного картона от снарядов к американскому истребителю «Кобра», на которых летали наши летчики. Каких только боеприпасов не хранили мальчишки в своих арсеналах тех лет! Остался без руки Жора Величко, оторвало два пальца Гене Грошеву, покалечило Диму Ронкина, с обгоревшим лицом от взрыва ракетного пороха доставили однажды и Андрея в санчасть. Это все еще давала о себе знать война.
А там, за аэродромом, у дальних сопок на перевале были остатки разрушенного склада с боеприпасами. Большие артиллерийские снаряды. Мальчишки добрались и до них. Отвинтили несколько головок, вытащили мешочки с порохом. Порох — длинные коричневые макаронины с дырочками.
И повели ребята этим порохом дорожку вниз по склону, длинную дорожку до самых валунов у подножия. Подожгли и затаились. Помчался огонь к вершине как по бикфордову шнуру. Ахнул взрыв!
Лежали ребята за валунами ни живые ни мертвые. А когда пришли в себя и осмотрелись, увидели, что к сопке, окружая ее со всех сторон, идет плотная цепь матросов с автоматами, идет медленно, внимательно посматривая вперед.
Надо бежать, а некуда. Один путь — через озеро.
— Лежите тихо в кустах, — сказал Андрей. — Мы с Артуром поплывем.
Они разделись, каждый взял одежду в левую руку и, гребя правой, на боку, поплыли к противоположному берегу. Их сразу заметили. И когда их дрожащих от холода со свертками мокрой одежды вытащили на том берегу, никто не мог даже говорить.
В казарме отпоили чаем, растерли, одели в сухое.
— Моего там не было? — спросил штабной капитан, он вел допрос. («Как же, там он, там в кустах Пашка Колтыпин!»)
— Не было, — мотнул головой Артур.
— Конечно, — согласился капитан. — А то вы скажете! Узнаю, выдеру как Сидорову козу!
— Попало? — спросил Пашку на другое утро Андрей.
— Еще как! — мрачно буркнул Пашка. — А вам?
— Нет.
— Ну да?! — удивился Пашка.
— Да… поговорили, — вздохнул Артур.
За все время не мог вспомнить Андрей, чтобы отец хоть раз поднял руку на него или на брата. Странно, думает он сейчас, совсем как в чукотских семьях, где детей не бьют, не ругают.
Вот мать-то могла отшлепать, попадись ей под горячую руку. Андрей помнит, однажды (он был уже в четвертом классе) схватила мать ремень, начала хлестать без разбору обоих, братья переглянулись отобрали у матери ремень, зашвырнули подальше. Оторопела она, села на кровать и разревелась от обиды и отчаяния.
Это больше всего потрясло братьев. Ушли они на улицу, поклялись друг другу вести себя так, чтобы мать никогда не плакала, вот только не помнит сейчас Андрей, удалось ли им сдержать клятву.
— А вы часто вспоминаете свое детство, Людмила Федоровна?
— Я не вспоминаю… мне кажется, это было вчера…
«Вспоминать тебе еще не настало время», — подумал Матвеев.
Она заглянула к нему в сельсовет на огонек. Он поставил чай, очистил стол от книг и журналов.
— А это что за литература? — полюбопытствовала она. — И девушки на фото все заминированы…
— Как? — не понял он.
— Ну, в мини… — рассмеялась она.
— Кинодивы… А вот другой журнал. Обозреватель Анна пишет: «Почти каждая женщина хочет быть блондинкой». Вот так.
— Вас все волнует проблема перекраски наших девочек?
— Нет, — ответил он. — Пусть это волнует Дарью Тимофеевну. А я просто всесторонне овладеваю предметом. Читаю все, что касается блондинок. Учебный материал.
— Ну, и как успехи?
— Кое-что есть… — Он нашел отчеркнутый абзац и прочитал: «Добиться желаемого эффекта можно и домашним способом. Для этого необходимо смазать волосы 6–10-процентным раствором перекиси водорода с добавлением 15–20 капель нашатырного спирта, а затем, примерно после 30 минут, сполоснуть их теплой водой с добавлением небольшого количества уксуса или лимонного сока».
— Какой уж там лимонный сок, не до хорошего… — вздохнула она.
— К сожалению, — сказал. Матвеев. — Вот и к чаю даже не могу предложить. Не завезли…
— Ой, вы напомнили мне один случай. Ведет практику в школе девушка из анадырского педучилища и объясняет ученикам, мол, то, что растет на дереве, это фрукты, а то, что в огороде, — овощи. Яблоки — фрукты, морковь — овощ. К чему относятся лимоны? Девочки, к чему? Вот ты, Маша, скажи, к чему лимоны? К чаю, — отвечает проснувшаяся Маша.
— А вот тут еще один совет, — он достал другой журнал, нашел — «Современная женщина не обязательно должна быть всю свою жизнь брюнеткой или рыжеволосой. Время от времени она может существенно изменить цвет своих волос. Следует, однако, помнить, что частая окраска портит и высушивает волосы».
— Вы этим озабочены? — спросила она.
— Представьте, да. Как мне, не посвященному во все таинства, определить, крашеная блондинка или натуральная?
— Это действительно проблема, — засмеялась Людмила Федоровна. — Могу вас успокоить, натуральных почти нет. Перевелись, как динозавры.
— Не говорите, — завозражал Матвеев. — Возьму путевку в Швецию или в Норвегию, проверю. А то вот с этой целью я лет пять назад в Прибалтику ездил. А там шатенки и брюнетки. Что делать?
— Вам не повезло.
— Конечно. Где уж нам…
— Не переживайте…
— Я и не переживаю, я оптимист.
— Завидная черта характера…
— Учусь у англичан. У меня тоже хорошие перспективы.
— Почему «тоже»? — спросила она.
Он открыл толстую книгу, выбросил закладку. Прочитал:
— «Джентльмены любят блондинок, но женятся на брюнетках. (Английское правило.)»
— Ну, я вижу, вы совсем подкованы, — засмеялась она. — А это что, дайте-ка! «Всякая женщина моложе 70 для меня цветочек», — прочитала она. — А где нашли?
— В нашей библиотеке…
— Наверное, вы все-таки больше интересуетесь политикой, — улыбнулась она.
— Вы правы. Да и хотелось вам помочь. А то ведь с Дарьей Тимофеевной шутки плохи. Попробуйте ее перекрасить в блондинку, рецепты я вам нашел.
Она расхохоталась:
— Легче тигра перекрасить в белого медведя… А рецепты я все-таки перепишу…
— Пожалуйста, их тут у меня целая куча!
— Не бойтесь за девочек, — вдруг серьезно сказала Людмила Федоровна. — Никто их не тронет. Я все-таки директор как-никак. И за Катю Рультынэ не бойтесь, никто ее не обидит.
— Давайте я чай подогрею, а то он совсем остыл.
Урок был как урок и ничем не отличался от других, если бы не перемена и игра в снежки. Начался южак, теплый влажный ветер, и снег был мокрым, дети резвились, и к ним выскочила на улицу Людмила Федоровна.
Несколько комьев снега в общей перестрелке угодили и в нее, но тут раздался звонок, перемена закончилась, все ринулись в классы.
Людмила Федоровна в учительскую не забегала, отряхивалась в классе, а класс еще не остыл, весело гудел, и когда холодная струйка воды потекла по ее лицу, она, поняла, что это растаял снег на прическе, подошла к окну привести себя в порядок, и тут класс затих. Она не заметила, как автоматическим движением сняла с головы парик, резко встряхнула его, капли воды забрызгали пол и юбку, и только хотела водрузить его на место, как до нее дошло…
Она растерянно смотрела в притихший зал.
Оторопевшие школьники во все глаза смотрели на новую учительницу.
Кто-то на задних рядах тихо хихикнул. Чукотские школьники впервые в своей жизни видели парик.
Людмила Федоровна свернула его, положила на подоконник, в угол, причесала свои короткие темно-русые волосы и вернулась к столу и классному журналу.
