после смены, шла домой в поселок. — Не могу я больше так. Будто враг какой всем. Знаю, что виноват. Но давайте уж лучше пропесочьте на наряде или даже на участковом собрании, чем в молчанки играть! Будто вечное пятно на мне…
— Спешить некуда, — не сразу отвечает Андрей. — Пахому ребята уже дали, как следует, но это цветочки, ягодки еще впереди.
— Чего же ждать? — покусывает губы Кораблев, и Кузьма Мякишев не выдерживает:
— Ничего, мы тебя, Лешенька, целую смену ждали — и терпели.
— Хватит вам, в конце концов! — морщится Леня. — За глупого меня, что ли, принимаете! Ты, Кузьма, в прошлом году прогулял, так тебя сразу на следующий день разобрали, а я чего должен ждать? Да если хочешь знать…
— Не горячись, Леонид, — останавливает его Андрей. — Вопрос не только о тебе и Пахоме обмозговываем…
И он коротко пояснил Кораблеву, о чем раздумывают в последние дни многие ребята из бригады. Леня слушал внимательно, он всегда с любопытством воспринимал новое, и всю дорогу до поселка шел раздумчиво-молчаливый. И в общежитие ушел, едва приметно кивнув Андрею и другим ребятам на прощание.
На следующий день перед сменой подошел к Андрею.
— Бригадный кодекс — дело, конечно, хорошее, — сразу начал он. — Но… как бы это сказать… Свои традиции в бригаде нам надо создавать, вот что!
Андрей улыбается.
— А для чего, думаешь, мы этот кодекс и решили составить? Будем выполнять его — традиции сами собой появятся. Привычка, брат, это великое дело…
— Хм… Пожалуй, так и есть. Слушай, я с ребятами в университете поговорю об этом, у нас знаешь какие башковитые есть! На голом месте ни теории, ни практики не бывает, надо расспросить, может, где-нибудь уже похожее было.
И каждый день перед нарядом приносил теперь в бригаду очередные новости, касающиеся волнующего всех вопроса, и как-то незаметно стал одним из главных заводил разговоров о бригадном кодексе. Поэтому Андрей однажды и сказал:
— Знаете, ребята, надо поручить этакое… редакционное оформление, что ли, кодекса Кораблеву, Игнашову и Кузьме. Пусть в окончательном виде представят его на собрание.
Пунцовый от смущения Леня пробормотал:
— Так ведь… А мой-то вопрос… о прогуле?
— Ничего, — засмеялся Андрей. — Одно другому не помешает.
И ясно видел, как радостно дрогнули губы Кораблева: доверие ребят очень, конечно, его взволновало.
Встреча была совершенно случайной. Лушка в рабочей спецовке, проходя мимо, коротко бросает:
— Здравствуйте…
Вера машинально отвечает ей, но тут же, узнав Лушку, окликает ее:
— Подожди-ка, Луша.
Та останавливается, хмурая и настороженная, и ждет, пока Вера подходит. Время послеобеденное, мимо возвращаются со смены горняки, людей на дворе много, и Вера предлагает:
— Пойдем, Луша, ко мне в маркшейдерское. Там сейчас никого нет.
Та нерешительно мнется.
— А чего мне там делать?
— Интересный человек, — улыбчиво смотрит на нее Вера. — Раньше частенько у меня бывала, а теперь почему не хочешь? Разговор у меня к тебе есть.
— Мало ли что было раньше, — с неприязнью поглядывает Лушка. — А сейчас мне некогда расхаживать по кабинетам.
— Брось, Луша, — обрывает ее Вера. — Ты знаешь, что без дела я тебя не позову.
Лушка хмурится.
— Ладно, идемте ненадолго, — соглашается она и первая шагает на крыльцо.
В маркшейдерском пусто. И Вера, чтобы не затягивать разговор, сразу же, едва захлопнулась дверь, говорит:
— Догадываешься, о чем хочу поговорить?
— Конечно, — кривит губы Лушка. — Почему напрасно сваливаю вину на Макурина. Об этом, чего ж не понять.
Вера изумленно смотрит на Лушку.
— Откуда тебе это известно? — тихо спрашивает она.
— Да так… Знаю ведь, что выгородить своего Макурина хотите, за счет меня проехаться хотите.
— Ох, и огрубела ты, Луша, за последнее время. Как это — проехаться? Да если ни ты, ни Макурин не виноваты — кто вас будет обвинять?
Лушка с любопытством глядит на Веру.
— Но… отвечать-то кто-то один должен, так ведь?
— С чего ты взяла? — остро смотрит на нее Вера. Она начинает догадываться: Лушка только потому и обвиняет Андрея, что твердо уверена — из них двоих кто-то один должен держать ответ.
— Значит, если не Андрей, то ты должна отвечать за братишку, так полагаешь?
— Конечно, — без раздумья отвечает Лушка.
— Глупости это, Луша! — восклицает Вера. — Никто не виноват — никто и не ответит…
— Ладно, — усмехается Лушка и отводит глаза. — Незачем меня уговаривать, понимаю, что Макурин для вас ближе…
— Да перестань ты об этом! — возмущается Вера, но Лушка твердо стоит на своем: уговаривать ее не надо, знает, что к чему.
— Пойду я, дома ждут, наверно, — произносит, наконец, она хмуро. — Чего без толку-то нам время тратить. Как я в протоколе подписала, так все и на допросе скажу.
Она уходит, и Вера в замешательстве шагает по комнате. Что же делать? Ведь ясно, что Андрей совершенно невиновен в смерти мальчика! Как заставить Лушку сказать следователю чистую правду?
И вот Вера — у Александра Владимировича Сойченко, рассказывает о своих сомнениях и разговоре с Лушкой.
— Интересные подробности, — любопытно смотрит на нее Сойченко. — Надо сообщить об этом в милицию, следователю. Чувствуется, тут что-то неладно, коль эта Лыжина так ведет себя…
Но ни Каминского, ни Лизунова в горотделе милиции не оказывается. Подумав, Сойченко набирает квартирный номер телефона капитана Лизунова.
— Видите ли, товарищ парторг, — недовольно отвечает тот, — я благодарен за сообщение, но в обеденный перерыв трудно сориентироваться в делах, которые остались в горотделе.
— Извините, конечно, но дело-то очень важное.
— У нас почти все дела важные. Хорошо, учтем при следствии ваше замечание.
— Не замечание, — восклицает Сойченко, — а тут же все факты в другом свете начинают выглядеть!
— Хорошо, хорошо… Мы это учтем.
Александр Владимирович слышит в трубке щелчок и усмехается, глянув на Веру:
— Знать-то, к тяжелому на подъем человеку попало дело Макурина…
— Свадьба у него готовится, будущая теща сказала, — вспомнила Вера.
— У кого свадьба?! У Макурина? М-да, подождать бы, пожалуй, надо…
Проходит день, второй… Вызова к следователю все нет, и Устинья Семеновна начинает торопить Андрея со свадьбой.
— Если что и будет потом, — недвусмысленно говорит она Любаше, — все равно ты останешься замужней, никто языком трепать в поселке не станет, коль дитя появится.
Любаша бледнеет, услышав такие слова. Она с испугом смотрит в лицо матери, стараясь оправдать ее тем, что та просто пытается пошутить. Но шутки не получилось — Устинья Семеновна говорила серьезно, и Любаша молча отходит прочь.
Тяжело сознавать, как жестока к Андрею мать, и все же решает, что перечить матери пока ни в чем не будет.
Свадьба… Залихватское веселье шествующих по улице поглупевших от водки и самогона поселковых мужиков и баб,
