— Конечно, с разрешения Февронии Лукьяновны, — Крапивницкий поклонился в сторону Бессоновой.
Поблагодарив за приглашение, Феврония заметила:
— Не пора ли нам, господа, домой?
Посидев еще немного, гости стали собираться в обратный путь.
— Хотя вы и пели, что про вашу любовь никто не знает, а может быть, не так? — многозначительно заметил Дегтярев, подавая Бессоновой шубку.
— Ну и пускай. Мне какое дело. Из песни слов не выкинешь.
«Золотая рыбка уходит в глубь, — подумал с досадой Дегтярев. — Но ничего, подождем удобного случая...» — успокоил он себя.
На следующий день за утренним чаем Строчинская заявила мужу:
— У меня сегодня будут гости. Ты не располагаешь временем принять их вместе со мной?
— Кто?
— Из мужчин Крапивницкий, Дегтярев и Халчевский. Дамы — Феврония Лукьяновна Бессонова, между прочим, весьма богатая женщина из Камагана.
Глаша, перетиравшая посуду в буфете, чуть не выронила тарелку из рук и вся превратилась в слух:
— А-а, Бессонова? Помню, помню. Это та дама, которой ты интересовалась на новогоднем балу? Что ж, не возражаю. А еще кто?
— Высоцкая. Я не хотела приглашать, взбалмошная девчонка, — продолжала Строчинская, — но поручик Халчевский — ее жених — иногда бывает тебе нужен.
— Высоцкая, кажется, дочь местного коммерсанта?
— Да.
— Не возражаю.
Закрывая дверцу буфета, Глаша думала: «Что делать? Встречи с бывшей золовкой не миновать. Феврония ненавидит меня за Васю. Может что-то сказать хозяйке, и меня тут же выгонят. Но я должна быть здесь, у Строчинского, выполнять, что мне поручено Иваном Васильевичем и его товарищами. А может, Феврония и не подаст вида, что знает меня. Богатая, гордая». Размышления прервал голос хозяйки:
— Глаша, вот тебе деньги. Сходи на базар.
— Хорошо.
Оставшись вдвоем с мужем, Строчинская продолжала:
— Бессонова — интересная женщина. Если бы ты знал, как она зажигательно пляшет, чудо. Это какая-то цельная натура, не похожая на наших городских дам. Правда, у нее нет культуры, но она умеет держать себя с достоинством.
— Помню, помню. Еще на балу генерал Тимонов обратил на нее внимание, даже сожалел, что уже не молод. Мне кажется, что Крапивницкий имеет на нее виды?
— Не знаю, не знаю, — рассеянно ответила Строчинская.
— Ну хорошо, Крапивницкий образованный молодой человек, умен, тактичен, но я не пойму, как мог оказаться в твоем обществе Дегтярев?
— Он мне нужен.
Муж пожал плечами. Немолодой, сухопарый, с продолговатым, узким лицом аскета, впалыми щеками, резко выраженными скулами, с уныло свисающим носом над тонкими, бескровными губами, он ни в чем не перечил своей миловидной, привыкшей повелевать жене. На увлечения своей супруги он смотрел как на что-то временное. «Все эти женские хитросплетения, черт о них ногу сломит», — подумал Строчинский и, поцеловав руку жены, вышел из столовой.
Приготовления к приему гостей так увлекли хозяйку, что она не заметила встревоженного вида Глаши.
Вечером у парадного входа раздался звонок. С бьющимся сердцем Глаша пошла открывать. В Дверях стояла Феврония с Крапивницкий. Увидев бывшую сноху, Бессонова на какой-то миг растерялась, лицо ее вспыхнуло, она хотела что-то сказать Глаше, но, заметив идущую к ней с распростертыми руками хозяйку, с усилием улыбнулась Строчинской.
— Милочка, да как вы разрумянились, ну просто картинка, — целуя Февронию, затараторила хозяйка. — Глаша, помоги раздеться Февронии Лукьяновне! Алекс, раздевайтесь, — обратилась она к Крапивницкому.
Принимая от Февронии шаль, Глаша почувствовала на своей руке легкое пожатие Февронии, глаза их встретились. В одних отражались испуг и волнение, в других — спокойствие человека, умевшего владеть собой.
Снова послышался звонок. Вошли Сусанна, Халчевский и Дегтярев.
— Проходите, господа, — пригласила Строчинская своих гостей и провела в большую комнату, где уже был накрыт стол.
Вошел хозяин. Офицеры поднялись с мест. Приветствуя поочередно каждого из гостей, Строчинский остановился перед Февронией.
— Я очень рад познакомиться с вами как с исполнительницей ярких народных плясок, выражающих, так сказать, дух народа, — произнес напыщенно Строчинский.
— Ну, какая я плясунья, — улыбнулась Феврония, — так себе.
— Жена мне рассказывала о вас. Она в восторге от вашей пляски.
— Господа, прошу к столу, — послышался голос хозяйки.
Гости чувствовали себя непринужденно. Лишь Дегтярев держался особо, он в душе побаивался хозяина.
Феврония, заметив Глашу в коридоре, извинилась и, вышла якобы за платком. Сказала ей торопливо:
— Приходи завтра в полдень к городскому саду. Встретимся у главного входа. — И поспешно вернулась обратно.
Глаша вздохнула с облегчением. «Должно, переменилась характером-то. А может, застыдилась, что сноха в прислугах живет. Про Васю, похоже, забыла. Ишь как возле нее офицерик крутится», — заметив Крапивницкого с Февронией, подумала она.
Ночь спала неспокойно. Тревожила мысль о предстоящей встрече с золовкой. «Подвоха со стороны Февронии ожидать еще можно. Если не признала меня при хозяйке, стало быть, есть на это причина. Хитрая баба. Сычевская порода. Должно, вся в отца». Глаша долго ворочалась на постели и уснула уже перед утром.
На следующий день отпросилась у хозяйки на часок, в полдень вышла из дома. Прошла стороной кладбище и быстро зашагала к городскому саду. Февронии еще не было. Глаша тихо побрела по заснеженной аллее, посмотрела на опушенные изморозью деревья. Взглянула на тусклое солнце, зажатое в «рукавицы», на облака, края которых переходили с ярко-оранжевых на нежно-розовые тона. Тяжело вздохнув, она направилась обратно к выходу из сада.
«Одна в большом городе, никому не нужная, всеми забытая. Нет! — Глаша вскинула голову. — Не одна. Разве плохо ко мне относятся Шмаковы? Какой Иван Васильевич душевный человек, и люди, с которыми я встречалась у него, всегда скажут доброе слово».
Послышались торопливые шаги и скрип снега.
— Давно ждешь? — Феврония подошла вплотную к Глаше. — Ну здравствуй, сношка, — поздоровалась она суховато. Пытливо посмотрела в глаза Глаше. — Не думала тебя встретить в Челябинске, да пришлось. Давно из Косотурья?
— С лета. Я ведь жила на кордоне у дяди Леонтия.
— Никого из наших здесь не встречала?
— Нет, — Глаша отрицательно покачала головой, — не приходилось.
— А мне кажется, я видела Прохора. — Помолчав, добавила: — В какой-то не нашенской форме.
— Не знаю, не встречала.
Обе женщины оттягивали мучительный для них разговор о судьбе Обласова:
— А про Василия ничего не слыхала? — после длительного молчания спросила Феврония.
— Нет. — Глаша опустила голову. Вновь наступило тяжелое молчание. — Похоже, на войне он, — устремив сглаза на верхушки деревьев, промолвила задумчиво Глаша.
— У красных или у белых?
— Не знаю.
— Ну а ты как думаешь дальше жить?
— Как жила, так и буду жить. Деваться мне некуда. В Косотурье, сама знаешь, показываться нельзя. У дяди Леонтия тоже боязно жить, да и в лесу тошнехонько.
— Может, пособить тебе деньгами?
— Нет, не надо. Хозяйского жалованья хватает. Правда, чужой-то кусок порой в рот нейдет, но что поделаешь, война, жить чем-то надо. А как там, в Косотурье? — перевела Глаша неприятный для нее разговор.
— Я живу на заимке в Камагане. В селе бываю редко. Чуяла, что летось свата и Андриана Обласова камышинцы шибко избили, а за что, не знаю.
Глаша свела брови. Она знала, что зачинщиком избиения отца и Андриана был Лукьян. Но промолчала. Ссориться с Февронией ей не хотелось: «Неизвестно, что у ней на уме. Сегодня ласкова, а завтра может сказать хозяевам, что прислуга не в ладах с новой властью, и что тогда?..» Обратилась к Февронии:
— Взамуж не собираешься?
— Найдется жених — выйду. Ты поищи-ка мне его здесь в городе, — уже с улыбкой сказала Феврония.
— Искать не надо. Вчера поглядела на одного офицерика, шибко он вертелся возле тебя, фамилию его забыла.
— Крапивницкий. Избави бог от таких женихов. А хотя, с кем бес не шутит, особенно в нашей вдовьей доле. Ну ладно, — перешла она на серьезный тон, — перед отъездом увидимся. Буду у твоей хозяйки, дам знать. — Круто повернувшись, Феврония зашагала из сада.
В начале марта 1919 года к перрону станции Челябинск подошел, пассажирский поезд Уфа — Челябинск. Из классного вагона показался богато одетый мужчина в шубе на лисьем меху с енотовым воротником и круглой бобровой шапке, которую обычно носят купцы и крупные чиновники из гражданского ведомства. Крикнув носильщика, пассажир передал ему увесистый чемодан и огляделся. Заметив пожилого железнодорожника, приезжий обратился к нему:
