— Вот и отлично. Веселей будет, — обрадовался Жуков.
— Не будь Дубов в море, мы избрали бы его делегатом.
— Ничего, Ваня, и тебе полезно побывать на конференции.
— Само собой разумеется, — сказал Кострюков.
Жуков сел в машину, пригласил Орлова:
— Садитесь, к посадочной площадке подкинем вас. И ты, Анка, садись. Проводим до самолета Якова Макаровича.
…Через несколько минут самолет поднялся в воздух, сделал круг над Бронзовой Косой и взял курс на Темрюк. Жуков и Анка провожали его долгими взглядами.
— А у тебя жених стоящий, — сказал Жуков, пожимая на прощанье Анке руку. — Правда, застенчивый немного, однако… ей-богу, молодец!
V
Павел проснулся с тяжелой, как чугун, головой.
Бирюк уже был на ногах. Он стоял перед осколком зеркала, вмазанным в саманную стену, и приглаживал расческой мокрые после умывания косматые рыжие волосы. Бирюк обернулся на скрип расшатавшейся старой деревянной кровати. Павел сидел, свесив с кровати ноги и обхватив руками голову.
— Что, муторно?
— Башка трещит, — простонал Павел.
— Сейчас я тебя полечу. Идем, — Бирюк прихватил ведро, вывел Павла во двор. — Нагинайся! — скомандовал он и опрокинул на голову приятеля ушат холодной воды. — Ну, что, легчает?
— Хорошо! — потряс головою Павел. Во все стороны полетели сверкающие на солнце брызги.
— Самое верное средство против головной хвори, — назидательно сказал Бирюк. — А теперь утрись, рушник там, в прихожке, на гвозде висит, допей водку, что осталась в посудине, и еще поспи. А я на работу.
Уже на улице Бирюк вспомнил о чем-то и быстро сунул руку в карман. Нащупав новенькие хрустящие бумажки, с облегчением вздохнул:
«Тут… на месте… Богатый, аспид!..» — с завистью подумал про себя, перебирая дрожащими пальцами бумажки. Но в голове шевельнулась неприятная мысль: «А ежели… дознается? — и Бирюк замедлил шаги. — Вдруг пересчитает деньги… На кого подумает?.. На меня, не иначе…» Он постоял в раздумье, потом двинулся решительным шагом: «Не заметит. Денег у него, аспида, побольше, чем бумаг в моей канцелярской папке. Вчера даже сдачу не брал. Богатей!..»
В обеденный перерыв Бирюк забежал домой. Павел, разбросав на кровати руки, с присвистом похрапывал. Бирюк растолкал его.
— У тебя документы в порядке?
— А в чем дело? — зевая и протирая кулаками глаза, вопросом на вопрос ответил Павел.
— Хозяйка спрашивала.
— Анка?..
— А кто же еще? Велела явиться вечером в сельсовет.
— Вот как! — криво ухмыльнулся Павел. — Строгая атаманша. А почему бы ей не пригласить меня к себе домой? Зазнаваться стала?
— Это дело не мое. Документы, говорю, в порядке?
— Не беспокойся! — сердито бросил еще не совсем протрезвившийся Павел. — У меня порядок морской, дружище. Я ей такие документы покажу, что она ахнет и присядет. Скажи ей, что вечером буду.
— Смотри, не подведи, — предупредил Бирюк и хлопнул дверью.
Павел сел за стол, склонил на руку голову, усмехнулся: «Вот как, значит, милашка, встречаешь меня…»
Томительно тянулось время. Павел слонялся из угла в угол, ложился на скамейку, снова вскакивал, меряя шагами комнату. Не такой встречи ожидал он от Анки. Когда плыл на «Тамани», думал: Анка обрадуется его приезду, бросится на шею, обожжет горячими губами, будет жарко шептать на ухо: «Как я скучала по тебе, Павлушенька… Днями думала, ночами не спала, извелась вконец… так хотелось видеть тебя!..»
А ее, оказывается, интересует совсем другое: документы!
«Брешешь, гордячка, скучаешь. А то зачем бы звала? Документы проверить? Врешь! Это дело можно было бы поручить любому сельсоветчику. Не затем приглашаешь меня…»
Павел остановился у оконца. Косые лучи заходящего солнца, падая из-за пригорка на море, ломко дробились на белогривых волнах. На горизонте, то ныряя носом, то вздымая корму, кувыркался в бурунах одинокий баркас, будто помахивая кому-то парусом.
«Неужели и моя жизнь проплывет вот так… в одиночестве?!»
Павел отвернулся от оконца и потер ладонью колючую щеку. Потом достал из саквояжа прибор, мыльный порошок, бритву, помазок. Долго и тщательно брился, поворачиваясь к маленькому зеркальцу то одной, то другой стороной лица. Распространяя запах одеколона, он вышел со двора, когда на уличных столбах и в окнах рыбацких куреней заиграли ярким светом веселые огоньки.
«Ишь, голодранцы, электричеством обзавелись», — хмыкнул Павел, не разжимая губ.
Он шел с приподнятой головой, сдвинув на затылок шляпу и тихо напевая…
У сельсовета невольно замедлил шаг и смолк. Наигранное веселье пропало, точно его ветром сдуло. Он как-то сразу обмяк, неприятно засосало под ложечкой.
«А все же… как она встретит меня?.. Все такой же будет холодной и недоступной или улыбнется, обрадуется?..»
— Иди, иди, — тихо позвал его через открытое окно Бирюк, — ждет.
«Ждет? — встрепенулся Павел, смутная надежда несколько подбодрила его. — Да чего же это я раскис, дурень. Мне ли робеть перед бабой?» — Он вошел в приемную, гулко прошагал по дощатому полу к кабинету Анки, решительно постучал костяшкой согнутого пальца в дверь.
— Войдите! — донесся из кабинета знакомый голос.
Рука Павла застыла на дверной ручке, и вся решимость, с которой он вошел в сельсовет, исчезла. Павел в замешательстве посмотрел на Бирюка. Тот приблизился к нему, шепнул на ухо:
— Не ослабляй гайку, иди. Не укусит.
И только хотел Павел потянуть на себя дверь, как она стремительно распахнулась, и он очутился лицом к лицу с Анкой.
— Здравствуй… Анка… — невнятно пробормотал Павел.
— Здравствуйте, Павел Тимофеевич, — чужим, спокойным голосом ответила Анка, и ее глаза стали холодными и жесткими. — Что же это вы заставляете ждать себя?
— Приводился в порядок… — Павел провел ладонью по щекам. — Не мог же я прийти небритым…
— Что ж, это признак культуры, — серьезно промолвила Анка, но в ее голосе Павел уловил нотки больно ударившей по сердцу насмешки.
«Издевается!» — вскипая от обиды, нахмурился Павел.
— Проходите, — кивнула головой через плечо Анка.
Павел вошел в кабинет, осмотрелся.
— Садитесь.
Несколько минут они молчали, изучая украдкой друг друга. Анка чертила карандашом что-то на листке бумаги, а Павел вертел в руках шляпу, сбивая с нее пальцем невидимые соринки. Молчание тяготило обоих, но никто не решался начать разговор первым.
«Да, он повзрослел, возмужал, вон какой нарядный… Еще интереснее стал… — отметила про себя Анка. — В него нетрудно влюбиться… Да что же это я?..» — опомнилась, поймав себя на этой мысли, Анка и с такой силой нажала на карандаш, что он с треском сломался.
Павел вздрогнул, вскинул голову, и глаза его встретились с ничего не говорящим, холодным взглядом Анки.
«У-у-у, черт! Она еще красивее, когда злая… Не зря я по ней сохну…»
«Нет, — вздохнула Анка, — хоть и отдала ему свое первое чувство, родила от него ребенка, а все же мы чужие… Да, когда-то я любила его. Ради него… позор какой вытерпела…»
— Ты интересовалась моими документами? — прервал ее мысли Павел и положил на стол паспорт, красноармейскую книжку и справку об отпуске. — Вот они…
Анка внимательно просмотрела документы.
— На заводе работаешь? — спросила она, незаметно для себя переходя на «ты».
— На заводе.
— Мне Кострюков говорил. Еще тогда, давно, когда на запрос дирекции завода ответил, что ты дезертировал из колхоза… Как же тебя на завод приняли?
— Рабочие руки нужны были. К тому же я все ж таки колхозником был, а не кулаком.
— Лжеколхозником, вот это вернее, — спокойно сказала Анка, возвращая документы.
— Загибаешь, Анка.
— Известно, правда-матка глаза колет…
Опять воцарилось неловкое молчание. Слышно было, как за дверью, в приемной, хрипло кашлял Бирюк.
— Ты, оказывается, в Красной Армии служил?
— Три года, — самолюбиво вскинул голову Павел. — Награжден грамотой за отличную боевую и политическую подготовку.
— И политическую? — переспросила Анка.
— Да, — с вызовом посмотрел ей в лицо Павел.
— Вот ты какой герой!
— И на заводе такой. Вот, посмотри… — он достал из кармана газету, развернул ее, положил на стол. На первой полосе заводской многотиражки красовался снимок улыбающегося Павла.
«Передовик токарного цеха, стахановец П. Т. Белгородцев», — гласила подпись под портретом.
— Надо полагать, ты уже и в партии? — в упор посмотрела на него Анка.
— Я?… — застигнутый врасплох неожиданным вопросом, Павел пришел в замешательство.
— Вопрос ясен, чего же переспрашивать?
— Пока я …непартийный большевик. Готовлюсь к вступлению в партию.
— Понятно, — Анка поднялась.
