у своего широкого носа. — Ох, темните, директор. Что-о-о это вы задумали, бедовая головушка? Или мне заранее подать заявление, а? По собственному желанию. И возраст пенсионный.
— Не стоит, Раиса Карповна, — в тон проговорил Тарутин. — Если что ревизия обнаружит, то какое там собственное желание! По статье уволю. И дело передам куда следует.
— Вот оно как. — Голос Муртазовой твердел. — Сами видите, какое хозяйство. Песок. При охоте всегда упущение найти можно.
— Разные бывают упущения… Как вашего зятя зовут? Игорь? Игорь Черенков? Вы, надеюсь, в курсе, что его задержали с покрышками и коробкой скоростей? Со склада нашего таксопарка… Только в милиции не знали, что Игорь этот зять ваш. И до сих пор не знают. Я им об этом не сказал. Мало ли, вдруг проверка ничего не обнаружит? Зачем же вашу фамилию зазря трепать? Работаете в коллективе. Поэтому я и придумал для всех в парке этот «зимний сезон».
— Спасибо, спасибо. И верно, проработала в парке без малого два десятка лет. Муж сорок лет шоферил. И умер за рулем. Друзей-товарищей — полон парк. И вдруг в жулики меня выставлять! Да мало ли где и с кем этот молокосос, зять мой, ходил-кувыркался?
— Я и говорю, Раиса Карповна. Возможно и совпадение. — Голос Тарутина звучал спокойно и сухо. — Действительно, доход ваш рублей сто пятьдесят на круг, верно? Быт устоялся — квартира, хозяйство. Ну зачем вам на преступление идти, а? Логично… А я, Раиса Карповна, как всякий нормальный человек, ненавижу жуликов, казнокрадов, фарцовщиков, взяточников и спекулянтов. Ох как ненавижу! Дело даже не в том, что они государство разворовывают. Они смуту сеют в душах людей. Соблазн. А соблазн как зараза. И порядочный человек в искушение может войти. Ведь всегда найдется чему позавидовать, жизнь-то проходит. Вот они, как гниль, сволота эта чванливая, это хамское племя, подтачивают душу. Вся эта погань, жулики всякие, ухмыляются пастью своей золотой над честным человеком. Мол, дураки, жить не умеют. У них наглые сытые морды, глазки хитрющие. Лапы липкие. Хоть внешне они такие же, как и все. В толпе не отличишь. Но жить с ними в одном городе, дышать одним воздухом унизительно для каждого человека. Руку пожимать, здороваться, в товарищах и знакомых числить. Унизительно… Понимаю, жизнь сложная штука, могут быть всякие варианты, танком через нее не прорваться. Иной раз и приходится идти на компромисс… Но разница есть, разница…
Муртазова одобрительно кивала тяжелой головой, всем своим видом показывая, что она целиком и полностью разделяет точку зрения директора. И готова в чем угодно оказать помощь. Но, видно, не хватило у нее сил сдержаться, отказать себе в удовольствии высказаться по этому поводу. Хоть и надо было промолчать, надо было. Умом понимала, а вот язык не слушался.
— Я вот и думаю, Андрей Александрович… Один, например, в водяной будке сироп разбавляет, а другой так на своем рабочем месте трудится, что вконец это рабочее место разваливает. Честно разваливает, без всяких там шахеров-махеров. Оттого что способностей к работе нет. Убытков на миллион принесет, хотя себе лично от этого и куска не перепадет. Первого, ларечника нашего, в кутузку, по закону. А второго на другой объект переводят. Или даже в чинах повышают. С первым вы и здороваться брезгуете, а со вторым, значит, на собраниях встречаетесь. Кофе в буфете пьете… Вот я и думаю. Ведь первый-то рядом со вторым — агнец божий… Где же ваша справедливость?
Муртазова с усмешкой посмотрела в разгоряченное лицо Тарутина, хитро прищурив глаза.
— Ну… «вторых» тоже не очень-то жалуют. Есть закон… — Тарутин смутился. Этого еще не хватало. — Вы, Раиса Карповна, не меня ли имели в виду, когда вторых вспоминали?
— А вы, Андрей Александрович? Вы кого имели в виду, когда речь про жуликов держали? Не меня ли?
— Пока не вас. Пока! Дальше будет видно.
— Ну а я… именно вас и имела в виду. Парк-то разваливается. Люди твердой руки не чувствуют. Каждый на себя одеяло тянет. Не слепые мы, видим. Вот вы и ищете виноватых, стало быть… — Рыхлые щеки Муртазовой тряслись. — Хотите на меня свою неумелость свалить, да? Запчастей из-за меня, дескать, не хватает! Не выйдет, голубчик. Скольких я директоров пересидела, пальцев на руках-ногах не хватит пересчитать. То-то… Но чтобы кто-нибудь безо всякой подготовки склад закрыл! Это не магазин — перешел улицу и купил каравай… Да водители завтра полпарка разнесут в простое…
Муртазова что-то еще говорила, громко и зло. От высоких стен склада пахло сыростью. Тарутин почувствовал усталость. Он вспомнил, что так и не успел сегодня пообедать. И вроде бы есть не хотелось, а сейчас внезапно пробудилось тупое чувство голода. И отдохнуть не мешало бы, если вечером он отправится в гости к Кораблевой…
— Так вот, Муртазова. Закройте склад, опломбируйте. Ключи сдадите мне.
4
Оранжевый «Жигулек» пошел на обгон. Четыре противотуманные фары придавали машине задиристый, петушиный вид. Нарушив сплошную разделительную линию, «Жигулек» выскочил на встречную полосу движения.
Сергачев сбросил газ. Устраивать гонки с автолюбителями он считал ниже своего достоинства. Но сидящий рядом пассажир нервно отреагировал на такое нахальство.
— Уделывает нас «Жигуленок»! — крикнул пассажир огорченно.
Сергачев молчал, глядя на влажный после дождя асфальт шоссе.
— Обгоните его, — умоляюще проговорил пассажир.
— Не надо, прошу вас, — перебила пассажирка с заднего сиденья.
— Обгоните, обгоните! — взмолился пассажир.
— Будет стоить, — усмехнулся Сергачев. Он ничего не имел в виду, просто сказал, да и все. Вырвалось по привычке…
Пассажир воспринял это должным образом — достал из кошелька металлический рубль и хлопнул им по торпеде. Сергачев удивился, но отступать было не в его правилах, и он чуть прижал акселератор. Красная полоска на спидометре миновала цифру сто. «Жигулек» некоторое время шел рядом, но потом отстал, пропуская встречный автобус. Пассажир резво обернулся и показал ему нос.
Сергачев рассмеялся.
— А вы, дядя, азартный человек. Кем служите?
— Ветеринар. На ипподроме, — охотно ответил пассажир.
— Значит, у вас профессиональное. Дубль-экспресс?
— Знаете терминологию, — общительно проговорил пассажир.
— А что это такое? —
