Дни, вечера, ночи — зимнего февраля, ранней весны, начала лета. Они встречались в театральной библиотеке, на улице. Нередко Сергей заходил за Татьяной домой. Они бродили по берегам Мсты, уходили в лес и, держась за руки, возвращались тихими ночными улицами Глинска. Небо было выше, земля — шире. В этих чувствах заново осмысливалась вся жизнь. Она, как никогда, работала увлеченно, потому что все стало для нее как бы частью Сергея. И белые ночи Татьяна полюбила потому, что они были неотделимы теперь от Сергея, и его радости были ее радостями, и она не вспоминала о прошлом, потому что там не было Сергея. Все было окрашено любовью к нему, эта любовь смягчила ее и даже примирила с Сандой.
Весенним вечером они ушли далеко за Раздолье и остановились у обрыва. Взошла луна, тени от старых ветел, когда-то посаженных здесь, чтобы не было оползней, падали на дно оврага. Сергей и Татьяна стояли рядом. Их тени слились в одну и, казалось, скользили вниз. Татьяна почувствовала, что Сергей ее тянет туда, вниз, откуда в вечерней тишине доносился шум ручья. Ей чудилось, что это шумит у нее в голове, что стоит ей поддаться, сделать хотя бы один шаг, и они упадут с обрыва, а там опасно, потому что разобьются не они, а их любовь. Она тихо отстранилась от Сергея и пошла к Раздолью. Он догнал ее, взял за руку. Он был смущен, просил прощения без слов, глазами. Она пригнула к себе его голову, поцеловала в ухо и тут же тихо прошептала:
— Сереженька, ты храбрый, а я трусиха. Давай лучше уйдем.
— Нет, это ты храбрая, а я трус, — сказал он, когда они уже подходили к Раздолью.
Она обернулась к нему и крепко обняла. Но тут же отпрянула и сказала совсем буднично и подтрунивая над Сергеем:
— Пойдем к нам чай пить.
В доме Тархановых никто не называл Сергея женихом, но смотрели на него как на своего человека, как на будущего мужа Татьяны, и на этом основании Лизавета считала само собой разумеющимся, что он иногда помогал ей по хозяйству, а Игнат не прочь был поговорить с ним весь вечер о земле, которую Танюшин кавалер, как выяснилось, знал не хуже его самого. Что касается Санды, она относилась к Сергею по-простому и очень дружелюбно, хотя не знала, как его примет Василий, который еще ни разу не видел будущего мужа своей дочери — он вместе с бригадой слесарей пятый месяц был на Урале, куда уехал монтировать новый завод огнеупоров. Никто из Тархановых ни разу не заговаривал с Сергеем — думает ли он жениться на Танюшке, но однажды в присутствии Сергея Игнат спросил:
— А вы, ребята, где думаете жить? В Глинске или поедете куда?
Татьяна смутилась.
— Разве мы обязательно должны жить в одном месте?
— Конечно, — ответил за Игната Сергей.
— Это еще неизвестно...
— Чего же тут неизвестного, — усмехнулся Игнат и посмотрел сначала на Татьяну, потом на Сергея. Сергею подмигнул: «Не спорь, мол, с девчонкой. Поедет, когда надо будет!» И был очень доволен, что затеял этот разговор. Пусть подумают! Важное дело! Кто думает, как жить завтра, не наделает глупостей сегодня.
А вечером за общим столом Сергей уже вел разговор о том, что осенью вместе с Таней он обязательно переедет в Ленинград.
— Ты не спеши. Сначала место обживи, — сказал дед.
— А чего обживать? Комнату? Институтскую столовую?
— К работе приноровись.
— Моя работа — читай, пиши, готовься к экзаменам...
Потом, уже когда сидели вдвоем на крыльце, Таня спросила:
— Ты думаешь, мы приедем, и сразу нам комнату дадут?
— Где-то жить надо.
— Тебе дадут, а мне могут сказать — подождите. Где я буду жить?
— Под мостом, — серьезно, как само собой разумеющееся, ответил Сергей. — Больше негде.
— Одна?
— Со мной.
— Тогда не поеду.
— Постой, постой, Танюшка. А ведь перед отъездом нам придется, как полагается, зарегистрироваться, устроить свадьбу.
— Выдумаешь.
— А как же. Ведь если я буду холостой, то комнату мне не дадут. Разве ты не читала объявления: «Одиноким предоставляется общежитие».
— Тогда дед прав, сначала обживись!
— Посмотрим! — И, не боясь, что кто-нибудь может выйти на крыльцо, Сергей привлек к себе Татьяну.
— Пусти! Увидят!
— Поедешь?
— Только пусти.
Долго они сидели на крыльце и мечтали о том, как будут жить в Ленинграде. А на следующий день Сергей пришел в библиотеку с таким видом, словно он только что с кем-то подрался. Спутанные волосы, съехавший набок галстук, сжатые, подергивающиеся губы. Он протянул Татьяне письмо. Сергей, которому всегда везло, на этот раз потерпел поражение. В письме был отказ. В аспирантуру Сергея не приняли.
Но он не из тех, кто быстро сдается. И разбушевался.
— Они, наверное, думают, что я пешка... Нет, пусть скажут, почему не приняли? Водить за нос два года, а потом захлопнуть дверь перед носом. Это им так не пройдет...
— Сережа, милый, успокойся...
— Я не волнуюсь. Я просто чертовски зол. Ну, хорошо. Мы еще посмотрим! — Он круто повернулся и направился к двери.
— Ты что хочешь делать?
— Еду в Ленинград. Я заставлю их выложить все карты.
Никогда Татьяна не видела его таким. Ему изменило его обычное спокойствие, он потерял присущий ему юмор, перестал быть сговорчивым и добрым. Казалось, в нем проснулась какая-то неведомая Татьяне злая сила, и при всем том, что она сочувствовала ему, жалела его и вместе с ним возмущалась, ей было немного страшно.
Сергей уехал вечерним поездом. Татьяна с вокзала вернулась в театр. Она прошла в кабинет Дроботова грустная, молча присела на край дивана. Дроботов окинул ее ироническим взглядом и спросил:
— Проводили?
— Что же теперь будет с Сережей?
— Ничего страшного.
— Вы думаете, он добьется своего?
— А если и нет?
Татьяна вспылила:
— Как вы можете так спокойно говорить, Иннокентий Константинович? Ведь аспирантура — смысл его жизни.
— Не очень-то велик смысл, за этим желанием я пока вижу только честолюбие.
— Неужели вам все равно, как сложится судьба Сергея?
— Именно потому я так и говорю, что не все равно. Есть неженки — маменькины сынки. А есть еще неженки общественные. Я даже не знаю, чьими сынками их назвать... Их пестуют, они считают естественным, что о них кто-то должен заботиться. Один из таких общественных сынков — Сергей! Ничего, пусть его жизнь немного поучит. Не приняли в аспирантуру? А ты на деле докажи, что скажешь свое слово в науке. А то, видите ли, едва кончил учиться и уже карабкается по ученой лестнице. Лестница званий — это еще не наука.
— Неправда, Сережа много работал. Он сам мне говорил, что собрал много материала.
— Собрал материал... — рассмеялся Дроботов. — Вот именно материал... И заготавливается он Сергеем не для науки, а во имя его кандидатской работы. Личной его работы. Вы понимаете?
Татьяна поднялась и внимательно посмотрела на Дроботова. Не скрывается ли что-нибудь за этой неприязнью к Сергею? Что Сергей ему сделал? И вдруг она подумала о том, что раньше никогда не приходило ей в голову.
— Иннокентий Константинович, я перед вами девочка. Но сейчас я требую уважения к себе. Вы можете быть со мной откровенны?
Дроботов помрачнел. Разве он дал ей основания не доверять ему? И в чем вообще она его подозревает? Он был рассержен, но от нее не ускользнула промелькнувшая в его глазах растерянность.
— Я вас слушаю.
— Вы, наверное, догадываетесь, что мы с Сережей любим друг друга.
— Об этом, кроме меня, знает еще весь Глинск.
— Мы решили...
— Пожениться. Это естественно.
— И вы против? Да? Честно скажите.
Дроботов не ответил.
— Что же вы молчите? — Татьяна слегка вскинула голову и проговорила, смотря куда-то в окно: — Теперь мне все понятно. Вы считаете, что я недостойна Сергея, и черните его, чтобы спасти от меня. Ну что ж, это ваше дело... — Она хотела еще сказать что-то обидное для Дроботова, ну вроде того, что ей все равно, что он думает о ней, но сказать не успела.
Дроботов неожиданно откинулся на спинку кресла и громко, раскатисто рассмеялся.
— Боже мой, в чем вы меня заподозрили, милая Танечка. Наоборот. Вы лучше его, глубже и добрее. Он всего-навсего неплохой, но излишне самовлюбленный парень.
— Я люблю его...
— Видите, даже с вами ему повезло.
— Простите, Иннокентий Константинович, если я вас обидела. Я говорила и, наверное, сама себе не верила. А Сережа очень хороший.
— Не буду, не буду обижать вашего Сережу. — Дроботов подошел к Татьяне, обнял ее за плечи и повел к дверям. — Я только хотел одного: чтобы вы не расстраивались. Поверьте мне, старому, опытному человеку. Если Сергею не удастся поступить в этом году в аспирантуру — не велика беда. Пусть поймет, что в жизни все добывается трудом.
Татьяна увидела Сергея из окна библиотеки. Он шел через сквер, как всегда широко шагая, может быть немного быстрее, чем обычно. Его появление было так неожиданно, что, подчиняясь одному чувству, — наконец-то она снова увидела его! — Татьяна бросилась навстречу. Даже после того, как они спустились к реке и там присели на краю мстинского обрыва, Татьяна не заметила, что лицо Сергея осунулось, а в глазах — суровая усталость, и проговорила весело:
