— Ну и концерт, — сказал Обушенко, но Шмелев все равно не услышал его, потому что грохот стоял ужасный.
...Дыбом встают автострады и рельсы, взлетают на воздух мосты, рушатся тоннели, падают навзничь столбы и почтовые ящики, лопаются изоляторы и провода трещат — распадаются связи людские, и города превращаются в спекшийся камень, но мы в тот год еще ничего не знали и только начинали привыкать. С вечера пришел приказ на отход, всю ночь напролет мы топали по заброшенной лесной дороге под проливным дождем, а утром прискакал на лошади Борька-адъютант и заорал: «Куда, мать вашу... Поворачивай!» Мы пошли в другую сторону, к реке, но сначала капитан скомандовал привал, мы повалились прямо на мокрую траву, а Борька-адъютант подошел ко мне и сказал: «Там старшина водку везет и письма, три мешка писем и тебе сразу два, я сам видел». Я вышел на опушку и стал ждать, потому что там было письмо с новым адресом, куда она уехала. Дорогу развезло, лошадь еле тащилась. Старшина сидел на мешках, увидел меня и кричит: «Пляши!», а я едва на ногах стою. И тут я сразу присел. Над лесом бомба запела разлучную песню — и точнехонько в повозку. У меня в глазах зарябило, потом дым рассеялся, и уже ничего не было — ни повозки, ни старшины, ни лошади. Только яма — огромная, черная. Прибежали ребята, мы стали шарить в теплой сырой земле, хоть бы клочок бумаги на закрутку, только колесо валялось в стороне и ничего больше, — одной бомбой все в пух и прах, тысячи судеб, надежд — ничего не осталось. Через два часа я лежал на берегу реки с перебитой ногой, и с тех пор она каждый день пишет, тоскует, зовет, но кругом воют бомбы — и никто не слышит одинокого тоскующего голоса.
Игорь Владимирович Быков взял портфель из рук Маркова и стал качать его над столом.
— Интересно, очень интересно, — говорил он, рассматривая портфель. — Натуральная кожа. Замечательный портфель. Открывали его? Доложите.
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Я не открывал.
— Я спрашиваю не про вас. Вообще. Разве вы не понимаете?
— Не могу знать, товарищ генерал, я не видел.
— Кто вам дал его? — Игорь Владимирович отставил портфель подальше, внимательно разглядывая его.
— Капитан Шмелев.
— Что он говорил?
— Что там важные штабные документы. И личные документы убитых немцев.
— Значит, открывали. — Игорь Владимирович положил портфель на стол и осторожно дотронулся до замка рукой.
— Игорь Владимирович, в портфеле может быть мина... — предостерегающе воскликнул адъютант, но командующий уже открыл замок. Запустил в портфель руку, выбросил на стол бумаги и планшет майора Клюева.
— Замечательный портфель, замечательный, — говорил он, ловко, двумя пальцами, перебрасывая по столу тонкие черные книжицы с тисненым золотым орлом, сургучные пакеты и карты. — Вы свободны, можете идти.
Марков отдал честь и вышел. Адъютант пошел за ним, но вскоре вернулся, держа в руке высокую черную бутылку и два стакана.
— Хорошо, Евгений, вы мне пока не нужны.
Адъютант поставил бутылку и стаканы на стол и вышел.
Ровный, приходивший издалека гул плотно заполнял избу. Стены, пол, окна, кровать часто и мелко вздрагивали. Полковник Рясной лежал все это время в кровати, сжимая в руке под одеялом старинные карманные часы. Ладонь стала влажной, Рясному давно хотелось переменить положение руки, но он боялся смотреть на часы и лежал неподвижно. Последний раз он смотрел на часы, когда Марков вошел с портфелем, тогда было тридцать три минуты с того момента, как началась бомбежка на том берегу.
Командующий армией сидел за столом у окна, разбирая трофейный портфель с документами и время от времени заглядывая в немецко-русский словарь. Один раз он налил вино в стакан и тут же забыл о нем.
И вдруг дребезжание кончилось. Рясной вытащил часы из-под одеяла и посмотрел на командующего. Тот отодвинул бумаги, поднял голову и тоже прислушался: снаружи не доносилось ни звука.
— Сколько? — спросил командующий.
— Сорок пять минут, — ответил Рясной.
— Не так уж много. Я дал бы вдвое больше.
— Игорь Владимирович, когда вы начинаете? — неожиданно спросил Рясной.
— Что вы имеете в виду?
— Игорь Владимирович, не надо играть в прятки. Я все знаю. Не знаю только, когда и где.
— А сколько — знаете?
— Вдвое больше. Следовательно, полтора часа.
— Виктор Алексеевич, идите ко мне в штаб. Не понимаю, почему вы упрямитесь. Если операция пройдет удачно, представим вас на генерала.
— Мне уже поздно.
— Никогда не поздно стать генералом.
— Мне стало бы легче, — продолжал Рясной, — если бы я был там, особенно сейчас, когда немцы пошли в контратаку. Если я не смог доказать вам, что батальоны нуждаются в подкреплении, значит — я сам должен был пойти туда.
— Будьте благодарны мне хотя бы за то, что я не приказал отправить вас в медсанбат, а вместо этого сижу и уговариваю. — Командующий взял было бумагу, но потом снова повернулся, посмотрел на Рясного: — Скажите, Виктор Алексеевич, вы подписали бы приказ на операцию «Лед», если бы были моим начальником штаба?
— Наверное, да. И мне остается только пожалеть, что я не ваш начальник штаба. — Рясной посмотрел на часы.
— Сколько молчат? — спросил командующий.
— Четыре минуты.
— Будем надеяться, что они успели закопаться.
— Больше надеяться не на что.
Командующий ничего не ответил, подвинул папку с документами и зашелестел бумагой.
Сорок пять минут на том берегу все рвалось и грохотало — на десятки километров окрест расходился смертоносный грохот. Потом он оборвался. Немецкие цепи пошли в атаку, бой стал глуше, ближе к смерти. На четыре минуты ближе к смерти. А на этом берегу все спокойно: так же шелестит бумага, сизый дымок вьется от папиросы. Лишь сердце старого полковника болит за своих солдат — там стало вдруг тихо, а ведь на войне быть не должно тишины.
Командующий извлек из папки пакет, сломал сургучные печати.
— Важная птица был этот немец, — сказал он. — Личный посланник фельдмаршала.
— Вы полагаете, все это из-за него?
— Судите сами. В девять утра он должен был прибыть в штаб корпуса, к генералу Булю. И почти в это же время перерезали шоссе. Посланник не прибыл в штаб. Не надо быть даже немцем, чтобы сопоставить два этих факта. И Буль привел в движение все силы. Меньше чем за два часа немцы сумели повернуть всю артиллерию, нацелили стратегическую авиацию. Надо было крепко досадить Булю, чтобы он так зашевелился. Возможно, он рассчитывает получить обратно свой портфель? Смотрите. — Командующий выхватил из пакета лист бумаги. — Перед нами появился еще один немец — генерал Фриснер. Что бы это значило? Фриснер, Фриснер... Что-то знакомое.
— В сорок первом, — сказал Рясной, — Фриснер действовал под Смоленском.
— Генерал Прорыв. Вспоминаю. Ему приказано возглавить командование особой опергруппой, создаваемой на стыке немецких армий с целью предотвращения возможного прорыва русских. Они ждут нашего наступления и не знают — где. Тем хуже для них. Смотрите, боже мой. — Игорь Владимирович схватился за голову. — Указаны все танкоопасные места и направления возможных контрударов. Корпус Буля должен быть готов к перегруппировке. Это феноменально. Кто захватил этот портфель?
Полковник Рясной смотрел на часы и ничего не ответил. Командующий снял часы с руки и положил их перед собой.
— Девять минут. Еще есть время. Вы не знаете, кто это сделал? — Игорь Владимирович похлопал ладонью по портфелю.
— Капитан Шмелев и его ординарец. Они вдвоем подбили машину и уничтожили четырех немцев.
— При чем тут немцы? Этот портфель стоит батальона. Евгений! — крикнул Игорь Владимирович. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге появился капитан с белокурыми бакенбардами.
— Заготовьте наградной. Представить командира батальона капитана Шмелева к ордену Александра Невского. Ординарца Шмелева — узнайте его фамилию — к ордену Славы. Майора Клюева — также к ордену Александра Невского.
— Майор Клюев погиб, — сказал Рясной.
— Убит или ранен?
— Убит на льду. Во время атаки. В портфеле лежат его документы.
— Запишите. Майор Клюев награждается посмертно орденом Ленина. Подадим представление в штаб фронта.
Адъютант склонил голову и вышел, плотно прикрыв дверь.
— Одиннадцать, — сказал командующий. — Пора бы...
— Двенадцать, — сказал Рясной. — Еще три минуты, и если ничего не будет, значит — их сбросили на лед.
— Я доложил о захвате берега в Ставку. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
Рясной ничего не ответил и устало закрыл глаза. Дверь раскрылась. Адъютант торопливо пересек комнату, положил перед командующим листок бумаги.
