— Нет, — отрывисто бросил командир, торопясь к выносному индикатору радиолокационной станции. — Самая крупная цель — это либо «Саратога», либо «Америка», остальные — корабли охранения. Ну что ж, со свиданьицем! буркнул он, решительно нажимая рычаг боевой сигнализации.
Некоторое время рубку будоражил разнобой докладов боевых частей и служб. Выслушав всех, Урманов включил циркулярную трансляцию.
— Идем на сближение с авианосной ударной группой шестого американского флота! — сообщил он экипажу. — Радистам приготовиться к обмену позывными, горниста на мостик!
— Спрашивают по международному своду: «Кто такие?» — доложили из радиорубки.
— Ваньку валяют, — едко произнес Урманов. — Давно уже знают про нас, босфорские соглядатаи доложили с подробностями. Дайте еще раз наши позывные.
— Не понимают, товарищ командир, повторяют запрос!
— Дайте открытым текстом: советский корабль!
— Теперь поняли!
— То-то же…
Издали авианосец напоминал опрокинутую панцирем вниз огромную черепаху, по мере приближения он стал больше походить на плавучий железный остров. Сплющенные на правой стороне надстройки авианосца почему-то напомнили Урманову «Ласточкино гнездо» — ажурный дворец на отвесной скале в Крыму. «А здесь гнездо коршуна», — опуская бинокль, подумал командир.
— Ударный авианосец «Саратога»! — доложил вахтенный офицер.
С обоих бортов авианосца тянули пенные борозды эсминцы и фрегаты, казавшиеся стаей щенков возле матерой борзой суки. Чуть впереди чернела бронированная громада крейсера.
— Крейсер «Литл-Рок» под флагом старшего флагмана! — передали сигнальщики.
«Так, — мысленно усмехнулся Урманов. — Командует парадом сам вице-адмирал сэр Уильям Мартин».
«Новокуйбышевск» резал форштевнем желто-зеленые воды Аденского залива, укрытого от ветров и потому большей частью спокойного. Миновали траверз мыса Алула: слева, невидимый за серой пеленой дымки, тянулся берег Сомали, справа — Южного Йемена. Курс был проложен в Баб-эль-Мандебский пролив, соединяющий Индийский океан с вытянутым кишкой между Африкой и Малой Азией Красным морем.
Татьяна слышала, что Баб-эль-Мандеб в переводе с берберского означает «пролив слез», но причину такого скорбного названия не знала. Просветил ее, как всегда, Ян Томп.
— По одной из версий, — рассказал механик, — здесь плакали, бросая последний взгляд на родную землю, нубийские рабы. Негры Нубийской пустыни, нынешнего Судана, славились могучим ростом и выносливостью, потому арабы и турки охотно делали из них евнухов — стражей своих гаремов…
«Да, бедным нубийцам не позавидуешь», — подумала Татьяна, а вслух, без всякой связи спросила:
— Ян, вы когда-нибудь посвящали свои стихи девушкам?
— Еще в школе… — смутился не ожидавший такого вопроса механик. Когда он смущался, то опускал глаза и даже как-то съеживался, казался ниже ростом.
— А мне никто и никогда стихов не писал, — усмехнулась Татьяна. — Все мои кавалеры были людьми прозаическими.
— Это потому, что они не любили вас по-настоящему! Большая любовь способна самого скучного человека сделать поэтом! — убежденно воскликнул Ян.
— А у вас была большая любовь?
— Моя любовь — это море, — снова опустил глаза Ян.
— Ждете, когда из пены морской выйдет новая Афродита?
— Дум спиро, спэро — пока дышу, надеюсь, как говорили древние, поборов смущение, пошутил Томп.
— А я думала, вы скажете, что все Афродиты давно переселились на остров Сааремаа, — улыбнулась Татьяна.
— У нас в Эстонии много красивых девушек.
— Чего же вы тогда ждете? Женитесь на одной из них, и она родит вам сына. Такого же русоволосого, синеглазого! Вы не представляете, Ян, какое это счастье — иметь сына!
— Моя невеста еще через веревочку скачет, — пробормотал Томп.
— Скоро два месяца, как мы вышли из Находки, — вздохнула Татьяна. — А кажется, уже целую вечность тащимся через моря и океаны. Даже Хакодате и Сингапур остались в памяти красивыми снами… Что-то давно мне никакой весточки не приходило. Как там живут мои горемыки?
Томп не успел успокоить ее. По трапу навстречу им мчался взъерошенный Юра Ковалев, размахивая над головой бланком радиограммы:
— Только что принял экстренное сообщение! Дают почти все радиостанции мира! Правда, трудно разобраться, кто прав, а кто виноват, но началась война! Израиль против Египта, Сирии и Иордании! Израильтяне бомбили Порт-Саид, Исмаилию, Суэц! Суэцкий канал объявлен зоной военных действий! Нам дано распоряжение стать на рейде сомалийского порта Бербера и ждать дальнейших указаний!
Капитан собрал комсостав в кают-компании. Семен Ильич был, как всегда, хорошо выбрит, надушен, говорил спокойно, без малейших признаков волнения:
— Итак, товарищи, на Ближнем Востоке вспыхнула война. Нам велено зайти в Сомали. Порт Бербера не приспособлен для приема крупных судов, имеет всего три небольших причала, стоять возле которых с нашей осадкой можно только во время прилива. Потому бросим якорь на внешнем рейде порта. Сообщение с берегом по согласованию с местными властями. Сколько будем стоять — пока сказать трудно. Но если началась настоящая война, то, я думаю, Суэцкий канал закроется.
— Семен Ильич! — выкрикнул с места Юра Ковалев. — А в этой самой Бербере нас не разбомбят, как «Туркестан»?
— Во-первых, Сомали пока не участвует в конфликте, а во-вторых, израильские летчики увидят наш флаг — не посмеют.
— Но американцы же в Хайфоне посмели!
— А израильтяне не посмеют, — уверенно заявил капитан.
Потом он перешел к обыденным судовым делам, распорядился во время стоянки привести в порядок верхнюю палубу и корпус, пошкрябать, зашпаклевать и покрасить ржавые места, экономнее расходовать пресную воду, которой осталось очень мало.
— А все-таки у них война началась или новый пограничный конфликт, каких после сорок девятого года было немало? — задумчиво произнес Томп.
— Поживем — увидим, — спокойно ответил Сорокин.
— Арабы расколотят израильскую армию в два счета! — воскликнул маркони. — Их же сто миллионов против трех миллионов израильтян.
— На руке тоже пять пальцев, но их надо сжать, чтобы получился кулак, — заметил Томп.
— Тихо, товарищи! — поднял руку Воротынцев. — Необходимо тщательно проверить средства пожаротушения и химической защиты. Вахтенным усилить бдительность. Так я говорю, Семен Ильич? — обратился он к капитану.
— Все верно, — подтвердил тот.
Старпом Алмазов этим же вечером сыграл сначала водяную, а затем химическую тревогу. Татьяна долго протирала тальк с вывороченного наизнанку химкомплекта, путаясь в тугих кнопках застежек, кое-как надела тесный, слежавшийся комбинезон, завязала на ногах голенища прорезиненных бахил. Духота сразу же тисками сжала все тело, по спине меж лопаток заструился горячий пот. Через пропотевшие стекла противогаза ничего не было видно, противнее хрюкающие звуки издавал дыхательный клапан маски. Тяжело топая, она выбралась на палубу определять характер боевого отравляющего вещества.
Как-то не верилось в серьезность всего происходящего. Они пока что играли во взрослые игры, а где-то там, за горизонтом, шла война, рвались бомбы, рушились дома и погибали люди.
«Почему нельзя жить в мире? — размышляла она, взламывая индикаторные ампулы. — Чего только не напридумывали: и ядерные бомбы, и смертоносные газы, и бактериологическое оружие, а рак победить не могут…»
За ужином в кают-компании звучали незнакомые раньше имена арабских и израильских руководителей: Сидки Махмуд, Солейман Эззат, Моше Даян, Ицхак Рабин…
— Самый главный ястреб у израильтян, конечно, министр обороны Даян. Этот прославился еще во время тройственной агрессии против Египта в 1956 году. «Спасение нации — в пролитой крови!» — вот его политическое кредо, говорил Томп.
— Но египетский президент Насер — человек умный, волевой и решительный, это показал тот же самый 1956 год! — горячился Юра Ковалев. Он-то сумеет организовать отпор захватчикам! Да и оружие у него современное, не хуже израильского!
— У нас в Эстонии говорят: в бурном море один не рыбак, — возражал скептически настроенный механик. — Если вы внимательно следили за развитием событий в ОАР, то могли заметить, что даже в правительстве не все с восторгом принимают социальные реформы Насера. Есть немало людей, которые готовы пойти на поражение, чтобы свалить «красного пашу», как недруги называют президента.
— Арабы всегда были воинственным народом! Когда-то они завоевали почти весь Пиренейский полуостров. Только тогда их называли маврами. А хорошо обученная, вооруженная до зубов французская регулярная армия так и не сумела победить алжирских повстанцев. Перед лицом опасности весь арабский мир должен объединиться!
