Покраснел так, будто сам совершил что-то невыносимо постыдное. Он даже не нашёлся, что сказать, и, круто повернувшись, пошёл вон из комнаты.
— Это ты, ты сам... довёл меня до этого! — крикнула Анна, но Андрей даже не оглянулся.
* * *
Она не поняла, что говорила ей появившаяся в дверях Клавдия. Но Клавдия явилась снова, и только тогда Анна разобрала, что её требуют к телефону. Она и у телефона переспрашивала несколько раз, пока трубка голосом Ветлугина не довела до её сознания, что на гидравлике разорвало обогатитель, а на руднике второй час простой из-за поломки компрессора.
— Хорошо, — безучастно ответила Анна, положила трубку, села у стола и, подперев лицо кулаками, проговорила тихонько: — Как бы мне хотелось заплакать! Почему это я не умею плакать?
Что там у них поломалось?! Разве это можно сравнить с тем, что сломалось у неё? Компрессор остановился... Только-то и всего! Тысячу раз его можно починять и пустить снова. А вот как наладить её отношения с Андреем? Где найдётся такой чудесник? Уж не та ли ревность, о которой она говорила Ветлугину, которая «не должна унижать человека», которая, как и любовь должна толкать людей на большие дела.. На большое же дело толкнула она её Анну! И почему это ей, такой несчастной, ревнивой, слабой до ничтожества женщине, сообщают о каком-то разорванном обогатителе? Что она может?
Гидравлика... Золото, брошенное Анной под струю монитора, выдержало испытание, а любовь её — нет. Ох, если бы она могла заплакать! Анне вспомнилась полузабытая сказка о прекрасном мальчике, который никогда не плакал и не видел слез. Счастливый, он полюбил; вся его жизнь была золотым сном. Но однажды он увидел свою подружку на руках другого, и по лицу его потекли слёзы. Ему показалось, что это свет уходит из его глаз...
Свет уходил и из глаз Анны, но слёз не было: и она просто задыхалась под навалившейся на неё незримой тяжестью. Так задыхаются буры рудника, когда прекращена подача сжатого воздуха. Как злится, наверное, бурильщик Никанор Чернов, первым перешедший вчера на бурение сразу четырьмя молотками!
Он приехал весной вместе с Валентиной Саенко. Анна вспомнила солнечный берег, толпу, оживление, радостные лица, свою первую встречу с Валентиной. Как сразу угадала она беду! Сердцем — не умом — угадала. Ведь никогда раньше не ревновала она Андрея. И как она ждала этот пароход...
Да... на этом же пароходе приехал человек с огромной жаждой труда — Никанор Чернов. Он ходит сейчас по камере, по её просторной «десятине», и его жесткие, рабочие, жадные руки сжимаются в кулаки от досады и нетерпения.
Через час Анна сидела у себя в конторе. Надо было итти на шахту и на гидравлику, где лопнул обогатитель, но она медлила. Она понимала, что откровенный разговор с Андреем теперь неизбежен, и всё в ней ныло от ожидания. Но он не шёл и не звонил, и Анна с трудом заставила себя осознать, что в разгар рабочего дня некогда заниматься разговорами о своих сердечных делах.
Стараясь сосредоточиться, она нервно перебирала деловые бумаги на столе.
Потом она резко оттолкнулась от стола и с минуту сидела неподвижная, строгая, прямая, но внутренне развинченная донельзя.
«Так-то вот! А кто работать будет?»
— Надо итти на шахту, здесь сидеть сейчас невозможно, — сказала Анна вслух и подошла к окну.
Первое, что она увидела, была бочка под водостоком. За время летней жары деревянные обручи покоробились, разошлись и свалились, разошлись и клёпки, позеленевшие и тёмные от последних дождей, и вся бочка, скреплённая только в уторах, как будто скалилась, нахально усмехаясь. Анна посмотрела ещё и вспомнила, как весной в такой же бочке, но полной до краёв, блестело солнце и как радостно было тогда смотреть на этот солнечный блеск. Всё развалилось.
«Безобразие! — как-то машинально отметила Анна. — Неужели завхоз не видит? Говорим о противопожарных мерах, а бочка рассохлась, и никто не замечает!»
Анна глянула ещё в сторону конюшен и вдруг увидела Андрея.
Андрей шёл в осеннем плаще с тощим рюкзаком, перекинутым через плечо: он куда-то уезжал. Вцепившись в раму окна, Анна смотрела ему вслед. Она вспомнила, что он собирался на Звёздный. Вот почему он вернулся утром домой... Она представила его неожиданное возвращение, и её снова кинуло в жар и холод. Он уезжал, даже не позвонив ей; её поступок, повидимому, совсем оттолкнул его.
* * *
Андрей действительно уезжал на Звёздный. Поздно вечером его вызвал к телефону Чулков и сказал, что на канавах рудной разведки встречена очень интересная жила кварца, в голосе Чулкова Андрей угадал радостную тревогу и сразу заволновался. Нужно было ехать. Но как уехать, не предупредив Валентину?
В короткое время после возвращения Андрей извёлся от беспокойства и тоски. То ему хотелось быть с Валентиной и он рвался к ней, то его охватывал страх перед сближением с нею и гнетущее раскаяние в том, что уже произошло, что уже невозможно было поправить. Во всяком случае, думал он о ней непрестанно — и чем больше думал, тем больше беспокоился.
Сегодня мысль о том, что он не увидит Валентину не меньше трёх дней, привела его в отчаяние и, придя утром на работу, он сразу позвонил в больницу.
— Попросите врача Саенко, — сказал он чужим, охрипшим голосом.
— А кто спрашивает?
— Ну... значит нужно... Вам-то что?
— Как что? Это же я, Саенко.
— Ох! — вырвалось у Андрея. — Это я, Валентина... Ивановна... Уезжаю сейчас на Звёздный. Дня на три. Вы ничего не будете посылать туда? Чулков что-то говорил... Вы обещали. Да. Аптечка... Тогда вы приготовьте, а я заеду, — говорил Андрей, уже весь сияя.
Он забежал домой: нужно было переодеться, взять кое-что. И вдруг у себя в кабинете он увидел Анну. Её жалкое лицо, разбросанные и перевёрнутые в ящиках стола бумаги, рассыпанные письма — всё это ошеломило Андрея.
Но сознание собственной, ещё большей вины удержало его от столкновения с Анною. Он взял только плащ и рюкзак и, не переодеваясь, поспешил в больницу.
В приёмной врача сидела у стола ещё одна женщина в белом халате и звучно, на всю комнату, скрипела пером. Андрей сразу почувствовал неловкость присутствия лишнего человека, но увидел он сначала одну Валентину, поднявшуюся ему навстречу. Увидел и просто обомлел: так холодно посмотрела она на него. Он не представлял, сколько она выстрадала после приезда, потому что сам тосковал о ней, не зная её сомнений и ревности.
Что-то он говорил, что-то невыносимо холодно говорила она. Зачем-то оказался в его руках длинный картонный ящичек. Ещё кто-то пришёл тоже в белом, и пожимал руку Андрею и говорил с ним. А потом уже всё время в комнате толпились люди. Всё было как в нелепом сне.
«Что же это такое? — тоскливо думал он уже в дороге. — Может быть, она совсем не так любит меня, как мне показалось? Чужая... совсем чужая».
Только вид Долгой горы, медленно выраставшей на горизонте, вывел Андрея из хмурого, беспокойного раздумья. Лесистая долина ключа Звёздного стала светлее от порубок и как будто шире, и от этого вытянутый массив Долгой горы казался ещё внушительнее. Кое-где темнели крохотные бараки, срубленные из неотёсанных брёвен. Андрей не был здесь больше месяца, и всё теперь представлялось ему по-иному. Он подстегнул лошадь и поехал крупной рысью.
Вернувшись из поездки, Чулков решил «окопаться» по-настоящему. Может быть, его подвинуло на это долгое ненастье, размывшее земляную насыпь старой крыши, а может быть, тоска «о доме», вдруг одолевшая его там, в тайге? Разведчики перекрыли свой барак, врубили новые косяки для окон, подбили мох в пазах, настелили пол и даже вкопали возле барака длинный стол, чтобы обедать и пить чай на вольном воздухе. Но последняя затея не привилась: мешали то комары, то дождь, да и стряпка наотрез отказалась таскаться с посудой на улицу.
— Конечно, ей и так дела хватает, — говорил Чулков, хлопоча у железной печки с чайником. — Вот полоскать бельё ушла... Нагрузилась — смотреть страшно.
Он поставил на стол стаканы, ловко открыл консервы, «напахал» целую гору хлеба и, налив чаю себе и гостю, долго цедил из банки загустевшее молоко.
— Я на Светлом никому не сказал о вашем сообщении, — говорил Андрей, поразивший его своим угрюмым видом. — Зачем опять преждевременно будоражить всех? Надо найти что-нибудь более определённое, настоящее.
— И найдём! — сказал Чулков весело. — Теперь мы на верном следу. Начинает уже проклёвываться кое-где. Спасибо Виктору Павловичу: поддержал он нашу линию, когда комиссия составляла заключение, а теперь мы сами с усами. Сплошная жила пошла! Самостоятельная!
Андрей встрепенулся.
— Надо посмотреть.
— И посмотрим! Вот только чайку напьёмся. Теперь оно в наших руках, никуда не уйдёт. А насчет того, чтобы пока помалкивать, это вы верно. Подождём, чтобы заранее шуму не наделать, а потом враз и объявимся, — Чулков вытер ладонью усы, полез на полку и достал брезентовый мешочек. — Вот образцы. Да вы кушайте, кушайте.
