Заметались лидеры эмиграции. Не скрыть напряженного состояния, испуганных взглядов, тревожных
вопросов.
У становища, что было поначалу тихим, прозвучали гулкие выстрелы.
В тихом переулке просвистел камень.
Они, эти простые люди, шли по следам, вначале крадучись, а потом уже стали сжимать кулаки,
поднимать оружие, хвататься за булыжники. Рождалась месть за свою искалеченную жизнь.
Жаль, что к таким людям Махмуд-бек не может подойти, протянуть руку и поговорить.
Он бы мог им сказать очень многое...
Махмуд-бек вынужден в оставшиеся часы искать еще одного врага.
С Нормухамедом он встретился в ферганской чайхане. У этого человека большая выдержка.
Поздоровавшись, Нормухамед спросил:
- Что-нибудь случилось? - и протянул пиалу с чаем.
Махмуд-бек не скрывал своей тревоги. С хитрым, умным врагом нельзя играть в прятки. Сейчас
необходим откровенный разговор. Махмуд-бек показал глазами в пустующий угол чайханы. Нормухамед
понял и первым поднялся с места.
Услужливый чайханщик перенес поднос с лепешками, изюмом, курагой, чайник, пиалу.
- Так что же случилось, уважаемый Махмуд-бек?
Конечно, ему все известно. И мнение местных властей о лидерах эмиграции, и грызня среди лидеров,
и угроза, которая нависла над всеми, кто был связан с иностранными дипломатами.
- Беда... - сказал Махмуд-бек. - Случилась беда. Наши неосторожные действия обратили на себя
внимание властей. Гитлер очень далеко. А Советы близко. С Советами никто не будет ссориться из-за
нас, чужих, бездомных людей.
Нормухамед понимающе кивнул.
- Вы хотите отойти от борьбы за родину и нацию? - спросил он.
- Нет, уважаемый Нормухамед... Я не отойду от борьбы, что бы ни случилось. Я боюсь, что
оставшиеся на свободе такие люди, как Мубошир, могут испортить дело. Они уже не раз приносили нам
несчастье.
- Вы правы, Махмуд-бек.
- Поэтому я буду откровенен.
- Слушаю, Махмуд-бек.
- Ни на одного человека господин Мустафа Чокаев не может положиться. Люди слишком много
думают о личной корысти.
Нормухамед по-прежнему сохранял удивительное спокойствие, хотя уже понял, к чему клонит
Махмуд-бек.
- Я доложил господину Чокаеву о вашей кандидатуре. Сказал, что только вы способны возглавить
движение народа за освобождение родины.
- Я далеко от этих дел... - уклонился Нормухамед. - У меня, к сожалению, нет опыта.
- Вы сильнее Мубошира... - коротко сказал Махмуд-бек.
Это заверение понравилось Нормухамеду, но он промолчал.
- Нельзя, чтобы такой человек, как Мубошир, способный на предательство, на подлость, решал
судьбу нации.
- Вы правы, Махмуд-бек.
- Поэтому я обращаюсь к вам... Что бы со мной ни случилось, я не прерву связей с нашими
иностранными друзьями. И постараюсь довести до вашего сведения все задания наших друзей.
98
Нормухамед наблюдал за чаинкой, которая не могла прибиться к краю пиалы.
- Но вы в свою очередь должны информировать меня о всех делах. О всех без исключения... - сказал
Махмуд-бек. - Иначе повторится старая история. Наши друзья немцы очень недовольны обстановкой...
Многолетняя грызня в среде руководителей эмиграции создала о нас плохую славу.
Нормухамед и раньше понимал это. Однако он не подумал о простой истине: на шатких, враждующих
между собой руководителей нельзя возлагать большие надежды.
Вот почему Махмуд-бек в трудную минуту обратился именно к нему, Нормухамеду.
- Создание без нашего ведома нового правительства - глупая выходка... - продолжал Махмуд-бек. -
Эта выходка дорого обойдется нам. Мы должны исправить положение.
Заключался союз... В длительность этого союза Махмуд-бек не верил. Но первое время Нормухамед
будет честно выполнять все требования, будет информировать о делах.
И это - очень важно...
Фарида уже не задавала вопросов. Она видела, как изменился муж в последние дни. Он очень редко
бывал дома, мало спал. Женское чутье подсказывало ей о надвигающейся беде. Лишним вопросом
Фарида могла еще больше испортить настроение мужу, а ему и так неспокойно, плохо.
Второй месяц они живут в городском доме. Раньше к Фариде приходила старуха с внучкой. Сидели,
пили чай, вышивали, вспоминали свое детство или слушали рассказы старухи о жизни в узбекских
кишлаках.
Что они видели, молодежь! Четыре серые стены, в чужих домах, на чужой земле... Здесь тополя не
такие стройные, не так пахнут цветы, не такие гранаты, а уж о сладости винограда и говорить не
приходится...
Фарида хотела давно спросить мужа о родине. Он много знает, видел родину.
Этот вопрос Фарида, не сдержавшись, задала сегодня:
- Мы когда-нибудь туда вернемся... - сказал Махмуд-бек.
- Почему мы не уедем сейчас?
Она смотрела на мужа, не скрывая тревоги. Вздрагивали веки, повлажнели глаза.
- Сейчас нельзя. У меня много дел.
- Я боюсь... - призналась Фарида. - Я очень боюсь. Я боюсь за вас.
Махмуд-бек всегда старался избегать таких серьезных разговоров. Теперь он почувствовал,
удивляясь, как повзрослел близкий, родной человек. Фарида давно поняла, что у мужа опасная,
беспокойная жизнь. Как жена, она не имела права вмешиваться в его мужские дела. Никогда о них не
спрашивала. Но за жизнь любимого человека она волновалась и будет волноваться.
- Придет время, - повторил Махмуд-бек, - мы вернемся на родину... А сейчас...
Он замолчал. Сейчас ее надо предупредить о надвигающейся опасности. Может, уже ночью будет
поздно.
- Я прошу тебя помнить об одном... Если со мной что-нибудь случится, ты все равно жди. Знай, что я
вернусь за тобой. Но на всякий случай помни... - Махмуд-бек старался говорить коротко, просто,
повторяя некоторые фразы. - Если меня долго не будет, ты переезжая к отцу. Или к старухе. Или в другой
дом в старую часть города. Тебе помогут. У меня очень много друзей. Ты даже не представляешь,
сколько их.
Она уже не слушала. Она плакала, сжав голову руками, покачиваясь.
Так плачут матери и жены...
Инга Берк не вскрикивала от радости и приличия ради не сыпала вопросами. Зеленые глазки не
сверкали. В них застыл тревожный вопрос: что случилось?
Махмуд-бек смущенно потоптался, откашлялся в кулак:
- Здравствуйте, госпожа Инга. Вот наступило время...
Инга была в плотном, черном платье, строгая, молчаливая, и не спешила приглашать гостя в дом.
- Господин Берк как себя чувствует? Мне бы...
- Проходите, - наконец сжалилась хозяйка.
Берк, развалившись в кресле, курил кальян. Волновался или нет? Лицо его ничего не выражало.
- A-а... Махмуд-бек... Садитесь.
Гость, пренебрегая восточными приветствиями, обеспокоенно заговорил о событиях.
- Неловко получилось, неловко, - пробормотал Берк. - Плохо получилось.
- Неужели всех высылают?
- Всех, господин Махмуд-бек. Остаются только дипломаты. Но они после этого скандала носа не
покажут. - Он выпустил ароматное облачко и усмехнулся: - А вы смелый, господин Махмуд-бек.
- Почему это вы решили?
- Прийти к нам... И вообще - остаться в городе.
- Разве существует опасность и для меня?
Берк хмыкнул. Он опять впадал в спячку. Теперь энергичная Инга не появлялась, и никто не мог
вывести хозяина из этого напускного дремотного состояния. Берк уходил от серьезного разговора.
- Что же делать? - изобразил растерянность Махмуд-бек.
99
- Наших друзей здесь не будет. Им даны сжатые сроки. Квартиры находятся под наблюдением
полиции.
Берк говорил отрывисто и грубо. Он положил мундштук кальяна на изразцовый столик. Тоненькая
струйка дыма поползла, завиваясь над узорами.
- Ваш приход сюда - большая глупость. Вы уверены, что за вами не следят? Правительство не будет
из-за нас ссориться с Советами. - Берк снова окутался дымом и устало закрыл глаза.
- К сожалению, господин Эсандол отсутствует, - тоже грубо сказал Махмуд-бек. - Мне не с кем решать
судьбу эмигрантов.
Это замечание задело турка, и он, наклонившись к гостю, заговорил мягче:
- Я сам растерян, господин Махмуд-бек. Мы не ожидали такого поворота. Придется временно отойти
от борьбы. Мы бессильны что-нибудь исправить. Вам тоже... Боюсь, и турецкий паспорт не спасет.
Повторяю, это правительство дружественно относится к своему соседу - Советам. Если оно и дало приют
