Он посмотрел вниз через левое плечо. Там, под крылом, сверкнула бронзовым отливом в лучах солнца длинная песчаная коса. Показались мотороремонтные мастерские станции, навстречу побежали окраинные домики хутора. А вот и Дом культуры… школа… сельсовет… «Скоро, скоро я увижу тебя, милая, милая, — размышлял си вслух. — У тебя, Анка, такие глаза, каких нет ни у одной девушки на свете… Они впитали в себя все цвета и все краски синего моря и голубого неба, а солнце зажгло в них лукавые искорки».
Вдруг мотор чихнул и смолк. Стрелка бензомера судорожно качнулась.
«Доехали…» — улыбнулся Орлов и, планируя, пошел на посадку.
Он посадил самолет мастерски, на три точки. Когда Орлов, вылезая из кабины, ступил ногой на крыло, к самолету подбежал моторист.
— Опять на соплях тянули до Косы? — с нескрываемой тревогой спросил он.
— Опять, — кивнул головой летчик.
— Ну далеко ли до греха? Хорошо, когда под тобой земля, спланировать можно. А случись это в открытом море?
— На волнах причалил бы к берегу.
— Все шутите, — ворчал моторист, взбираясь на крыло. Он глянул на бензомер и сокрушенно покачал головой. — С пустыми баками прилетели…
— А ты заправь их. Да быстренько, — и Орлов зашагал в хутор.
Обедали в столовой. Акимовна и Анка ели зеленый мясной борщ, Орлов к еде не прикасался. Он выпил только стакан молока.
— Вкусный борщ — похвалила Анка. — Ты хоть попробуй.
— Я сыт, — отнекивался летчик.
— Кушай, кушай, голубь! — настаивала Акимовна. И к Анке: — Прикажи ему.
— А он не под моим началом, — засмеялась Анка.
— Но гость твой… — Акимовна пристально посмотрела на Орлова, вздохнула: — Все один-одинешенек?
— Один, Акимовна…
— Скучно, небось, одному-то?
— Скучно…
— Жениться тебе надо, Яшенька, подругу жизни себе найти.
— Не так-то легко ее найти, Акимовна, — смущенно проговорил Орлов, опустив глаза.
— Хочешь, голубь, подыщу невесту? — и Акимовна, сдерживая улыбку, мельком взглянула на Анку. — Хо-о-рошую, тебе под стать невесту найду.
— Что ж… За хорошую невесту, Акимовна, в ножки поклонюсь. Однако… — он посмотрел на часы, встал, — мне пора вылетать.
— Вылетай, голубь, вылетай, да обратно прилетай.
— Прилечу, Акимовна.
— А к тому времени и невеста тебе будет.
— Я провожу тебя, — сказала Анка.
— Спасибо, Аня.
Шли молча. За хутором остановились. Глаза Анки светились каким-то особенным светом, от которого становилось тепло и радостно на сердце у Орлова.
«Ей хорошо со мной. Но почему же я молчу, как рыба?» — выругал себя Орлов и решительно произнес вслух:
— Аннушка, я много думаю о тебе.
— Хорошо думаешь или…
— О человеке, которого любишь, — перебил он Анку, — думают только хорошо. Я давно люблю тебя… — лицо его залилось краской, он смущенно опустил глаза, пощипывая себя за ухо.
Анка положила свои тонкие руки на его широкие плечи, посмотрела ему в глаза, улыбнулась, горячо прошептала:
— Яшенька… родной ты мой… — и доверчиво припала лицом к его широкой груди.
X
Флотилия МРС вернулась перед вечером с богатой добычей. У холодильника рыбного треста, где разгружались трюмы судов, собралось много народу. Рыбаки сдавали приемщикам десятки центнеров судака, леща, сазана, осетра и севрюги. Больше всех добыла красной, самой ценной рыбы бригада «двухсотников». Трюм «Буревестника» был почти доверху загружен осетром.
— Вот это рыбак!
— Ну и Пронька!
— И впрямь за ним счастье само ходит! — наперебой восклицали женщины.
Пронька стоял у трюма и сдержанно улыбался. Поглядывая на приемщика, следил за весами. Вот он кивнул Дубову, его веснушчатое лицо осветилось улыбкой. Он поднял руки и три раза хлопнул в ладоши. Это означало, что молодежная бригада уже сдала три десятка центнеров рыбы.
«Значит, годовой план завершен», — обрадованно подумал Дубов и ответил Проньке широкой улыбкой.
— Вся, что ли? — спросил приемщик.
— Погоди! — подняв руку, крикнул Пронька мотористу: — Майна помалу… — Он заглянул в трюм и через минуту скомандовал:
— Вира!..
Заработал мотор лебедки, трос натянулся и пошел вверх. Из трюма показалась голова белуги, вздетая под жабры на крюк, а через несколько мгновений над палубой «Буревестника» закачалась ее огромная туша.
— Ух ты… — пронеслось по толпе.
— Ну, что? — засмеялся Пронька. — Как вы думаете, станет ли этакое счастье, — он звонко хлопнул рукой по белужьему брюху, — само ходить за рыбаком!
— Как же, жди!
— Пошло же оно за тобой?
— Эге! — торжествующе крикнул Пронька. — Его сперва найти в глуби моря надо, это счастье, да заарканить. Вот тогда оно поневоле пойдет за тобой.
Панюхай, скребя пальцем в редкой бородке, рассыпался хрипотцой.
— Пронька, не задавайся! Когда-тось Пашка Белгородцев засек на заглот белугу поболе твоей. Не заносись, комсомольский секретарь.
— Да что вы, Софрон Кузьмич, — смутился Пронька. — Нисколько я не заношусь. Не один ведь я, а всей бригадой рыбачили. И причем тут комсомол? — он спрыгнул с палубы на пирс, взял у приемщика квитанцию на сданную бригадой рыбу и стая пробираться сквозь толпу к косогору.
— Пашка заарканил белужину на сорок семь пудов. Не задавайся! Так-то, — твердил свое Панюхай.
Пронька обернулся, покачал головой:
— Все чудишь, Кузьмич.
— А чего? Правду сказываю, — Панюхай повел носом, прищурил слезившиеся мутные глаза и втянул ноздрями знакомый солоноватый запах моря.
Дубов медленно поднимался по тропинке. Анка и Евгенушка жестами подзывали его. Увидев отца, Галя бросилась к нему со всех ног по косогору и упала ему на руки.
— Да разве можно так, доченька?
— Ой папка! Чуть-чуть не споткнулась.
— Глупенькая, — он взял ее на руки и понес, медленно взбираясь по крутой тропинке. Подъем в гору и, тяжелые с высокими голенищами сапоги затрудняли движение.
— Да что ты, Виталий! — крикнула Евгенушка. — Спусти ее с рук, сама взбежит.
— Ничего, Гена, — обливаясь потом, улыбался Дубов. — Ничего, — и крепко прижал к себе дочку. — Она ж моя рыбка. Родная моя… Ну вот, а теперь мы на ножки встанем, — и опустил девочку на землю. Поздоровался с Анкой, поцеловал жену, спросил:
— Что это вы так нетерпеливо махали руками?
— Отдохнуть тебе надо, — сказала Евгенушка. — Завтра в Белужье поедешь.
— Зачем?
— Жуков вызывает.
— По какому такому срочному делу?
— Не знаю. Вот Анке звонил.
Дубов вопросительно посмотрел на Анку. Та пожала угловатыми, как у подростка, плечами:
— Мне известно не более того. Просил передать, чтобы ты и Кострюков обязательно завтра утром были в райкоме.
— Что ж… Тогда поскорее в баню и на отдых, — Дубов взял дочку за руку: — Пошли.
По дороге Анка спросила Дубова:
— Ну, как сегодня отличились «двухсотники»?
— Начали ловить в счет будущего года.
— Вот это здорово! Ну, от души поздравляю!
Анка попрощалась с Дубовым и отправилась в сельсовет. Она позвонила в Белужье, попросила соединить с секретарем райкома. Когда в телефонной трубке послышался знакомый голос Жукова, радостно сообщила:
— Андрей Андреевич… Бригада «двухсотников» завершила годовой план вылова… Да, да, передала… И Кострюков и Дубов завтра утром будут в Белужьем… До свидания, Андрей Андреевич… Что?.. И Краснова?.. Проньку?.. Хорошо, передам… И вы будьте здоровы!.. — Она повесила трубку, позвала: — Харитон!
В кабинет вошел Бирюк.
— Я вас слушаю, Анна Софроновна.
— Сходи к Дубову и скажи, что Жуков велел завтра приезжать в район и Проньке Краснову.
— Это я сей момент, Анна Софроновна, — и Бирюк скрылся за дверью.
Рано поутру Кострюков, Дубов и Пронька выехали на колхозной грузовой машине в Белужье. Выкатив из хутора, машина на третьей скорости помчалась по мягкой дороге, оставляя за собой облака пыли. Кострюков, Дубов и Пронька сидели на поперечной доске в кузове. Кострюков, покачиваясь, о чем-то думал, а Дубов и Пронька любовались открывшейся перед их глазами картиной. Слева дымилось легким туманом спокойное море, справа простирались до самого горизонта колхозные поля.
У высокого древнего кургана, что когда-то в далеком прошлом служил сторожевой вышкой, а нынче в зимнее время огнем огромного костра предупреждал рыбаков о ледоходе, дорога круто сворачивала вправо. По обеим ее сторонам стеной стояли хлеба. Высоко в небе звенели песни жаворонков. Вдыхая пряные запахи созревающих хлебов и полевых цветов, Пронька сказал:
— Хорошо-то как в степи!..
В эту минуту мимо промелькнула встречная машина, обдала удушливой пылью. Дубов, закрыв лицо руками, помотал головой:
