Минуту они стояли молча, занятые каждый своими мыслями:
— А тут еще к дочке потянуло… — вновь заговорил Павел. — Хотелось повидать ее… Что там ни говори, а отец я Валюше кровный…
— Не тот отец, кто породил, а тот, кто воспитал ребенка.
— Вот я и не понимаю Анку. Почему бы нам не помириться хотя бы ради нашего ребенка? Вале нужен отец. Ей нужно дать хорошее воспитание…
— Опоздал ты, Павел.
— То есть, что значит «опоздал»?
— Валя не помнит и не знает тебя. Это, во-первых…
— А во-вторых? — насторожился Павел.
— У Анки есть жених.
— Ага! Так вот оно что?.. С этого бы и начала. Кто же он?
— Летчик один. Замечательный человек!
— Так… — упавшим голосом произнес Павел, понурив голову.
— Да, вот так, Павел Тимофеевич, — сказала Евгенушка. — Невеселые твои сердечные дела.
— Невеселые, Евгенушка… — угрюмо промолвил Павел. — Что же мне теперь делать?
— Уезжать туда, откуда приехал. И глаз своих сюда больше не казать. Тебе здесь делать нечего. На примирение с тобой Анка не пойдет. Не такая твоя вина, чтоб простить можно. Да и есть у нее любимый человек.
— Ох, хоть ты не мути душу! — Павел с силой ударил себя кулаком в грудь. — Ну, черт с ней, с гордячкой. Мне дочь нужна. Я хочу воспитывать Валю. Я хорошо зарабатываю на заводе…
— Напрасно стараешься, — перебила его Евгенушка.
— Анка не отдаст тебе дочь. Валя получит хорошее воспитание, можешь не беспокоиться. Ну, мне пора домой. Спокойной ночи! — и она пошла вдоль улицы, оставив обескураженного Павла одного.
«Теперь ясно, почему она задирает нос… У нее женишок есть… Летчика в сети поймала… Хитрая, шельма…»
Павел в бессильной ярости сжал кулаки и медленно двинулся вниз по улице шаткой разбитой походкой. Все его надежды рушились. Анка была потеряна навсегда.
VIII
Павел запил… На четвертый день, после разговора с Евгенушкой, он почувствовал себя плохо. Все нутро словно было охвачено пламенем, во рту и горле пересохло. Он поставил перед собой ведро и, черпая кружкой, с жадностью пил холодную воду. Наблюдая за Павлом, Бирюк осуждающе качал головой:
— Черт-те что! Из-за бабьей юбки так убиваться! Срамота!
Павел молча пил воду. Ему показалось, что изо рта у него вырывается пламя, и он осушал кружку за кружкой.
— Доведись кому другому, — продолжал Бирюк, — так он бы, чем самому убиваться, ее прихлопнул бы…
Павел уронил в ведро кружку и поднял на Бирюка налитые кровью, злые глаза.
— Ну, что таращишь на меня буркалы? — дернул головой Бирюк. — Прихлопнул бы в темном уголке, камень на шею и — с обрыва в море. Потом ищи-свищи… А как ты думал?
— И прихлопну! — в бешенстве вскричал Павел.
Согнувшись, он сжал руками трещавшую от боли голову и, покачиваясь из стороны в сторону, продолжал:
— Тогда, десять лет назад, прогнала меня… Позора не побоялась… И теперь обидела… отвернулась…
— Дуракам так и надо. Дураков учить надо, — в тон ему проговорил с едкой усмешкой Бирюк.
— Ладно смейся, — махнул рукой Павел, не поднимая опущенной головы. — Мне теперь все равно… Ты бы лучше вот что… Чем насмехаться, показал бы мне Валю… Ведь я еще не видел ее и не знаю, какая она есть…
— Вылитая мать. Копия Анки.
— А ты все же покажи.
— Подвернется случай — покажу, — пообещал Бирюк.
И случай представился…
Вскоре в обеденный перерыв Бирюк вошел в хату и застал Павла за бритьем.
— Кончай наводить красоту.
— А что? — повернул к нему Павел намыленное лицо.
— Идем.
— Куда?
— Дочку смотреть.
— Не шутишь?
— Да ну тебя к черту. У меня только и делов, что с тобой шутки шутить. Идем, мне некогда.
Павел наспех поскоблил бритвой щеки, подбородок, плеснул в лицо горсть воды, вытерся и швырнул на спинку кровати полотенце. Еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала, вделанный в стену.
— Хорош, хорош, красавчик. Хватит волынить. Пошли, — торопил Бирюк.
— Хорош-то хорош, а вот мешки под глазами… Тьфу! Да уж ладно, пошли.
Бирюк привел его в конец улицы. У тропинки, круто сбегавшей к морю, остановился, кивнул вниз.
— Вот она.
На берегу копались на песке Валя и Галя. Обе девочки были в одинаковых цветастых сарафанчиках.
— Которая ж из них моя? — спросил Павел. — С белым бантом?
— Не угадал, то дочка Евгении. Твоя вон — с красными лентами в косичках. Да ты ее по мордашке да по глазам враз узнаешь. Иди, а мне пора в сельсовет.
Павел спустился вниз и тихо приблизился к девочкам. Заслышав шаги, Валя обернулась.
«А ведь и впрямь вылитая Анка!» — чуть не ахнул Павел, но вовремя сдержался.
— Что, девочки, золото ищете? — спросил ласково.
— А тут золота нету, дяденька, — ответила Валя.
— Мы ракушки собираем, — пояснила Галя.
— Вот как! — Павел опустился на корточки. — Занятные ракушки. А что же вы с ними делаете?
— На коробки наклеиваем…
— У меня вот такая коробка! — широко развела руками Валя. — Почти всю ракушками украсила. Только чуточку осталось доклеить.
— А у меня тоже есть коробка. Только чуть-чуть меньше Валиной. Красивая!
— Ишь ты! Да вы настоящие мастерицы.
— Ага! — кивнула головой Валя.
— А в школу вы ходите?
— В четвертый класс перешли, — с гордостью ответила Галя. — Мы уже пионерки.
— Умницы, — похвалил Павел. — Мамы и папы, наверное, довольны вами.
— У меня нету папы, — потупила глаза Валя.
— У нее нету папки, — подтвердила Галя. — Он помер.
— Жаль… А без папы тяжело?
— Не знаю, — вздохнула Валя.
Помолчали.
— Да, с папой легче жить, — сказал Павел.
— Конечно, с папой лучше, — согласилась Галя. — Мой папа рыбу ловит в море. Он маме деньги приносит, а мама обувку и одежку в магазине покупает мне. И конфеты…
Валя, перебирая на песке ракушки, молчала.
— А ты… — глядя в Валины глаза, спросил Павел, — хотела бы иметь папку?
Девочка заколебалась. Она вспомнила дядю Яшу, который часто прилетает на Косу, ласкает ее и приносит подарки, и тихо проговорила:
— Не знаю…
Снова помолчали.
— Вот что… — подыскивая слова, Павел собрал на лбу гармошку морщин. — Тебя, кажется, Валей зовут?
— Валей.
— Так вот, Валюша… Я хочу купить у тебя ту самую коробку… большую, что у тебя дома.
— А зачем покупать? — удивилась Валя. — Я вам ее за так подарю.
— Ты добрая девочка, — Павел ласково провел ладонью по мягким выгоревшим на солнце волосикам.
— У нее мама тоже добрая, — сказала Галя.
— Это хорошо, когда мама добрая… Так вот… скажи маме, что один дяденька купил у тебя коробку… разукрашенную ракушками… И вот, — он вынул из кармана пачку денег, протянул Вале… — Я плачу тебе за нее.
— Ой! — воскликнула изумленная Галя. — Сколько денег!
— Тут столько, сколько стоит коробка, — сказал Павел.
Валя покачала головой:
— Не возьму, дяденька.
— Почему?.. А я коробку твою за так не возьму.
— Мама будет бранить меня.
— Что ты, глупенькая. Ведь ты продаешь мне свою вещь. Ты хозяйка своей коробки. За что же бранить тебя? Раз у тебя мама добрая…
— Добрая! — опять вставила Галя.
— …тогда и бояться нечего, — продолжал Павел. — Завтра в это время ты принесешь мне сюда, на берег, коробку. Бери, бери деньги.
— Возьми, — подтолкнула ее Галя.
Валя больше не упрямилась.
— Вот и умница, — вновь погладил ее по голове Павел. — А я завтра буду ждать здесь тебя с коробкой.
— Лучше пойдем к нам домой. Я вам и отдам коробку.
— Нет, нет! Приходи завтра сюда.
Он попрощался с девочками и стал подниматься по тропинке, унося с собой вновь возникшую смутную надежду на примирение с Анкой.
В тот же день, вечером, Бирюк принес ему из сельсовета туго набитый запечатанный конверт.
— Что это? — спросил Павел, рассматривая чистый, без адреса конверт.
— Не знаю, что. Атаманша наказала передать тебе в собственные руки.
— Анка?.. — он торопливо вскрыл конверт и потемнел лицом. Там: были деньги и записка. Анка писала:
«Самое глупое — это развращать ребенка деньгами. А самое разумное, что ты можешь сделать, это выбросить из головы мысли и надежды на наше примирение и убраться поскорее восвояси…»
Подписи не было, не было и имени Павла. Он швырнул на стол деньги и с остервенением разорвал записку.
— Когда прибывает из Ростова «Тамань»? — внезапно охрипшим голосом спросил Павел.
— Завтра вечером, — буркнул Бирюк. — А что?
— Надо отчаливать отсюда. К черту все!
«Неужели и деньгу с собой увезет?» — с тревогой подумал Бирюк, пожирая алчным взглядом валявшиеся на столе банкноты.
— А пока… тащи водки! Гулять будем! К черту! Все к черту! Гулять будем!
