Надо было уже принимать у монтажников реактивные истребители, а мысли «старичков» были уже далеко — в деревнях, в поселках, в городах. Понимая это, Пучков посылал их в суточный наряд, поручал переоборудовать стоянку, — словом, давал не очень ответственную работу. Старшина Князев воспротивился этому: ему хотелось своими руками прощупать и реактивный самолет.
— А если опять будет война? — спросил он. Пучков не понял, к чему он клонит. — Я-то думаю и об этом. Мало ли что может случиться. И, не освоив реактивного, я домой не уеду... Все время я работал на винтомоторных, а теперь они в армии не понадобятся. Уж лучше я изучу и реактивный — тогда и на душе будет спокойнее.
— Ладно. Ступай на реактивные.
Через неделю бригадир штатских монтажников, офицер, сказал Пучкову:
— Вы нам прислали и техников-офицеров, но должен сказать: машину можно доверить пока только вон тому старшине. С божьей искрой «технарь». За пару дней все освоил...
Сам прожженный «технарь», Пучков знал цену таким, как Князев, и еще задолго до объявления демобилизации пытался склонить его на сверхсрочную службу. Когда же стал формироваться новый полк и было приказано переаттестовать первых механиков на младших офицеров, Пучков аттестовал Князева не на младшего техника-лейтенанта, как других, а на звание выше.
Всем механикам присваивали офицерское звание, разумеется, с их согласия. И стоило Князеву расписаться, он стал бы офицером. Но, поколебавшись, Князев документов не подписал. Тогда принялся его уговаривать командир эскадрильи. Он намекнул, что если Князев останется на службе в качестве техника или механика-сверхсрочника, то личные взаимоотношения его с одной особой получат «желательное разрешение».
— Таких намеков мне от вас не надо! Не тревожьте Лену, — покраснел старшина и ушел курить, давая понять, что разговор окончен.
Когда Пучков возвращался со стоянки в лагерь, ему казалось, что даже стены офицерских домов и брезентовые палатки вопиют ему об измене жены. Поэтому он перебрался жить в город, к Чернову: теперь, в период переформирования, можно было приезжать на стоянку позже.
Вечерами он ходил с Черновыми в театр, в кино. В свою квартиру он не заявлялся.
И у Зины пропала уверенность, что он вернется.
Она знала, где он живет, но пойти к нему не осмеливалась: боялась Чернова, Тот никогда не восхищался ею, а теперь уж и говорить нечего. Ей казалось, что, как скажет Чернов, так Сергей и поступит. Ждать случайной встречи — не входило в ее планы. И она стала выслеживать мужа. Однажды Пучков пошел в кино один. До начала ближайшего сеанса было пять минут, но билеты еще продавали.
— Один билет в середине зала, — сказал Пучков, кладя в окошко пять рублей.
Подруга Зины, мельком взглянув сквозь окно на Сергея, улыбнулась и выхватила из-под скатерти стола тот билет, что ожидал Пучкова.
В зрительный зал Пучков вошел, когда свет был уже погашен. На экране промелькнул Кремль, набережная Москвы-реки... Найдя свой ряд, Пучков снял фуражку и стал сбоку зачесывать на лысину негустые волосы.
Место справа было пустым, а весь ряд заполнен зрителями. Пучков положил фуражку на свободный стул и поглубже уселся.
Когда журнал окончился и на экране замелькали фамилии сценариста, режиссера и артистов фильма, к Пучкову, проталкиваясь между рядами, стала приближаться невысокая женщина.
Прежде чем Пучков успел убрать фуражку, она оказалась в руках той, которая усаживалась на место.
— Сережа! Какими судьбами!..
Пучков узнал жену. Он схватился рукой за козырек фуражки, но Зина так цепко держала ее за околыш, что Пучкову ничего не оставалось делать, как убрать свою руку.
Он встал и пошел к выходу.
— Сережа, что ты, куда ты? — зашептала Зина. На нее зашикали. Она пошла следом за мужем. Пучков ничего не видел во тьме, шел шатаясь, неуверенно, зато у его жены были глаза кошки. Она надела на его голову фуражку и уцепилась за руку.
Сергей попытался освободиться, Зина его не отпустила.
По полуосвещенной лестнице они спустились на улицу.
— Уходи! Я видеть тебя не хочу! — сказал Пучков, встряхивая руку.
Зина ухватилась за нее крепче.
— Сережа! Выслушай меня! Пойдем посидим вон туда...
У скамейки они остановились, сели. Пучков не стерпел, он со злостью, с презрением стал обвинять жену во лжи, в измене, в обмане, в подлости.
Она слушала всхлипывая. Когда Зина почувствовала, что запас его гнева иссяк, она жалобно проговорила:
— Бей меня! Ругай меня! Но я тебя люблю, потому и вернулась!
«Ложь, подлая, сладкая ложь», — с остервенением подумал Пучков. Он выдернул из ее рук свою руку и быстро пошел прочь.
Зина повалилась на скамейку и с деланной болью в голосе простонала:
— Все равно люблю тебя! Все равно!..
В субботу Пучков отправился в областную библиотеку. Он не знал, что Зина опять его выслеживала.
В библиотеке, за дверью с надписью «абонемент», было много народу. Люди, выстроившись друг за другом, стояли вдоль барьера, за которым лежали книги. Пучков пристроился в конце очереди и стал ожидать.
Как ни торопилась библиотекарша, очередь двигалась медленно. Две старушки, стоявшие в очереди у окна, присели на подоконник, и поэтому между ними и последним читателем у стола образовалось пространство, в котором можно было встать по меньшей мере четверым.
Пучкову ни о чем не думалось. Он смотрел в пол, ослабив одну ногу, словно конь после долгой дороги.
Сергей не видел, что дверь позади него распахнулась и Зина, одетая в простенькое, но хорошо пошитое платье, вошла в комнату. Она не стала спрашивать «кто последний?», а сразу же, прямо и решительно двинулась к свободному месту у стола, где должны были стоять старушки, сидевшие на подоконнике. Ей объяснили, что не тут конец очереди. Она поблагодарила и, повернувшись, глазами стала искать последнего.
Когда Пучков встретился с женой взглядом, его ослабленные ноги напряглись помимо его воли, ему захотелось уйти.
— Вы последний? — спросила Зина, подавая ему руку. Секунду, две, три, четыре Сергей в упор смотрел на эту красивую, некогда родную, дружески протянутую ему руку и, по мере того как секунды летели, все крепче сжимал книгу за спиной.
Зина не сконфузилась. Протянутой рукой она взялась за пуговицу его гимнастерки, близко-близко заглянула Сергею в глаза и печально улыбнулась:
— Узнавать не хочешь?
Оттого, что эти слова она произнесла грустно, с оттенком скорби, оттого, что ее светленькое, печальное личико было так близко и, казалось, просило прощения, Пучков почувствовал неловкость.
— Нет, почему же!.. — сказал он. — Становись сюда...
Пучков невольно, сам того не желая, взял ее за локоть и поставил впереди себя.
Зина опять тронула пальцем пуговицу на его гимнастерке и нежной улыбкой, глазами поблагодарила мужа. Лицо ее выражало кротость и смирение, и Пучкову показалось, что он несправедлив к жене.
— Вот, — сказала она, показывая книгу. — «Хлеб» Мамина-Сибиряка. И еще я читала чей-то «Хлеб»...
— Алексея Толстого? — напомнил Пучков, радуясь тому, что жена все-таки читает.
— Правильно, Сережа, Алексея Толстого. Про Царицын...
Зина улыбнулась, виновато посмотрела в его глаза, и Пучков вспомнил лучшие дни своей жизни. Но тут же отвернулся от жены: к чему все это теперь?
Очередь двигалась. Они встали к барьеру. Пучков дал ей место впереди себя и невольно стал смотреть сзади на ее тонкую шею, на волосы, вьющиеся над ушами, на пробор на ее затылке, на красивые линии ее фигуры.
Смотрел и думал, что даже в страшные минуты отчаяния и злобы не мог он внушить себе, что совсем разлюбил эту лживую и все-таки привлекательную и милую женщину.
Пучков почувствовал себя еще привязанным к ней и с ужасом подумал, как трудно будет ему пережить разрыв.
— Сереженька, что мне взять? — спросила Зина, когда библиотекарша списала с нее прочитанную книгу.
— Что хочешь!.. — отчужденно ответил он.
Она обиженно свела брови к переносью. Взяла какую-то книгу, спросила мужа:
— Тебя подождать?
Пучков не ответил. Он уже ругал себя, что позволил себе разговаривать с ней, и решил, что больше не скажет ей ни слова.
Зина притаилась в уголке комнаты, стала ожидать. Пучков, отойдя от стола, невольно окинул комнату глазами. Зина быстро подошла.
Он распахнул перед ней дверь.
— Зайдем домой, Сережа? — спросила она.
Он промолчал. И как только они вышли на улицу, Пучков круто повернулся от жены и зашагал прочь.
Через несколько дней, не дождавшись его дома, Зина поехала к нему на аэродром. Но уже истек срок действия пропуска, и патрульные не пустили ее. Прежде Зину иногда пропускали и без документов. И она подумала, что теперь не пускать ее приказал Сергей. Всплакнув, она побрела по асфальтовой дороге назад, к станции, откуда Пучков провожал ее в Крым.
