— Я ведь к слову насчет бинокля. Вы уж не очень...
— Нет, нет, — прервал его Степшин. — Это хорошо сказано. Теперь я понимаю, очень даже понимаю.
Мельников впервые видел своего заместителя таким самокритичным. Сразу вспомнился первый разговор с ним в парке у боевых машин, потом беседа в штабе перед стрельбами. Сколько было тогда в словах и поведении этого человека ложной гордости, пренебрежения и скрытой неприязни.
Мельников положил в пепельницу недокуренную папиросу, спросил:
— Так что же, переделаете свою оборону?
— Обязательно, — ответил Степшин.
— Правильно. Какие вопросы возникнут, не стесняйтесь. Если сумею, всегда помогу.
Затем Мельников хотел заговорить с майором о его семейных делах, но в этот момент в комнату вошел возбужденный Нечаев.
— Неприятные новости, товарищ подполковник, — сказал он, снимая шапку к потирая озябшие руки.
— Откуда? — спросил комбат, насторожившись.
— С гауптвахты.
— А ну, рассказывайте.
Втроем сели к столу. Нечаев пригладил волосы, сказал негромко:
— Признался Груздев. В село, говорит, попал случайно: заблудился, а там засиделся у знакомой девушки. Мог утром догнать роту, но не захотел.
— Странно. Почему тогда Крайнов не разобрался? Он же был на месте?
— О Крайнове разговор особый, товарищ подполковник.
— Почему особый?
— А вот почему. Ефрейтор Груздев еще летом дважды уходил к этой девушке. Первый раз с учений, а второй — из расположения части. Командир знал, даже посылал за ним шофера с машиной.
— А вы знали? — спросил комбат, повернувшись к Степшину. Тот отрицательно покачал головой:
— Что же получается?
— Получается то, что Крайнов скрыл происшествия, — уверенно сказал Нечаев. — Решил, вероятно, не выносить сора из избы. А Груздеву он так объяснил: «Счастье твое, что ты чемпион, а то бы разговор иной был».
Слушая Нечаева, Мельников задумчиво качал головой и поглядывал на заместителя. Как-то неловко было ворошить прошлое. Но уж очень крепкая нить связывала то, что было летом, с событием, которое произошло теперь, несколько дней назад. Чтобы оборвать эту нить, не дать ей тянуться дальше, необходимо было принять какие-то меры. А какие? Мельников пристально посмотрел на Степшина, спросил:
— Что будем делать? Вы Крайнова больше знаете.
Степшин молчал, не поднимая глаз на комбата. По мрачному лицу майора было видно, что неожиданное сообщение секретаря ошеломило его. Мельников понимал это. Понимал и то, что неловко ему принимать решение относительно Крайнова единолично. Ведь два чрезвычайных происшествия произошли в то время, когда батальоном командовал Степшин.
— Как же все-таки поступим? — повторил свой вопрос Мельников после длительного молчания. — Давайте вынесем разговор на партийное бюро?
— Я тоже так считаю; — сказал Нечаев. — Заседание можно провести завтра.
Степшин еще с минуту молчал, потом согласился:
— Ладно, выносите на бюро.
— Только с Крайновым предварительно поговорить надо, — сказал комбат, посмотрев на секретаря.
Тот утвердительно кивнул головой.
Под вечер пришла подвода из колхоза «Маяк». Приехал на ней сам председатель артели Фархетдинов. Он привязал уставшую пегую лошадь к столбу возле проходной будки и зашел прямо к комбату.
— Привет, начальник!
Мельников поднялся из-за стола, вышел навстречу гостю, весело потряс ему руку.
— Здравствуйте. Прошу, товарищ Фархетдинов, садиться.
— Не могу садиться. Баранов привез. Принимай баранов.
Мельников удивленно посмотрел на гостя.
— Каких? Для чего?
Фархетдинов принялся объяснять, деловито загибая на руке пальцы:
— Большой волк — большой баран — раз. Малый волк — малый баран — два. Колхоз так решил.
— Ах, вон что, — догадался Мельников. — Значит, за убитых волков расплачиваетесь. Вот это зря. Мы ведь просто помощь оказали, а вы — баранов. Честное слово, напрасно. Нет в этом необходимости. Солдаты у нас всем обеспечены, понимаете?
Председатель загадочно улыбнулся:
— Немного понимаем, немного нет. Зачем спорить, начальник? Правление решило, принимай!
Мельников развел руками.
— Тогда обождите, я сейчас доложу. — Он взял телефонную трубку и позвонил Жогину: — Товарищ полковник. Из «Маяка» баранов привезли. Каких? За что? Да за эту самую, за облаву. Кто привез? Сам Фархетдинов. Прийти к вам? Слушаюсь. — Опустив трубку, Мельников повернулся к гостю. — Приглашает полковник, пойдемте.
Жогин встретил Фархетдинова и Мельникова очень сдержанно. Едва успел поздороваться с председателем, сразу же заметил с колкой усмешкой:
— Вы что же это, за помощью ко мне идете, а с баранами в сторону?
— Зачем в сторону, — возразил Фархетдинов. — Совсем не в сторону. Один командир начальник и другой командир начальник. Большой, маленький — все равно начальник.
Полковник недоуменно посмотрел в глаза гостю и, убедившись, что тот говорит вполне серьезно, резко покрутил головой:
— Нет, товарищ Фархетдинов, нам такая теория, извините, не подходит. Армия есть армия. Тут все стоит на единоначалии: учеба и дисциплина. Командир приказывает — подчиненный выполняет. Таков армейский закон.
— Мы знаем армию, — продолжал председатель. — Лучших людей посылаем, сознательных людей.
— Не о том разговор, — сказал Жогин, сдерживая свой обычный пыл. — Люди приходят к нам, конечно, хорошие, сознательные. И в колхозе они, спору нет, работают отлично. Но ведь армия не колхоз. Это каждому ясно. Здесь надо повиноваться и повиноваться беспрекословно, не раздумывая. И если солдата не приучить к этому, то на одном сознании далеко не уедешь. Я знаю по собственному опыту.
— И я знаю, — не сдавался Фархетдинов. — Сам служил. Войну прошел. Сознательный человек — хороший солдат, герой-солдат.
— Опять вы не поняли меня, — недовольно поморщился Жогин, но тут же уступчиво махнул рукой: — Ладно, не будем спорить. Кстати, вы знаете, сколько неприятностей причинила нам облава? Не знаете? Спросите вон у комбата.
Фархетдинов посмотрел на Мельникова, ожидая, что тот скажет. Но подполковник молчал.
— Так вот, — сказал Жогин после небольшой паузы, подойдя вплотную к Фархетдинову. — Эта самая облава кое-кого чуть было из седла не вышибла. Ну теперь умнее будем. — Он покосился на Мельникова, как бы подчеркивая, что ему-то больше всех надо опасаться подобных экспериментов. — А с вами, товарищ Фархетдинов... — Полковник на мгновение задумался. — С вами давайте договоримся ценить и уважать армию. Я уже как-то говорил вам: не требуйте от нас невозможного. Решайте, пожалуйста, вопросы через райком и через комдива.
Фархетдинов снял с головы рыжий треух, беспокойно помял его в крепких узловатых пальцах, сказал серьезно:
— Нехорошо говоришь, начальник. Колхоз наш, армия тоже наша. Зачем делить? Большой вопрос большой начальник решит, маленький вопрос...
— Обождите, — остановил его Жогин. — Люди мы взрослые, функции свои знаем. Ну как вы не поймете, что задача полка боевой подготовкой заниматься, а не облавами? За облавы нам оценки не поставят, благодарности тоже не объявят. Так ведь?
— Совсем не так. Народ благодарит, низкий поклон шлет.
— Это все верно, товарищ Фархетдинов, но аттестацию нам старший начальник пишет. Вот в чем дело-то.
Председатель махнул зажатым в руке треухом, рассерженно выпалил:
— Плохой командир — плохая аттестация, хороший командир — хорошая аттестация. Приказывай, куда баранов девать?
Жогин зло сверкнул глазами, но ничего не ответил. Потом повернулся к Мельникову, сухо сказал:
— Сдайте начпроду. И пусть документ оформит, как полагается.
Выходя из штаба, Мельников смотрел на Фархетдинова и досадовал: «Нехорошо все же получилось. Человек с благодарностью от целого коллектива приехал, и вдруг такая встреча. Это же позор. Неужели полковник не понимает, что не прав?»
Вместе с этой мыслью возникла у Мельникова и другая. Он подумал о том, как бы поправить положение, развеять у гостя то впечатление, которое вынес он из кабинета командира полка.
— Ну, вы, как сдадите баранов на склад, сразу поворачивайте ко мне на квартиру.
— Не надо на квартиру, нехорошо беспокоить, домой поеду, — начал было упираться председатель. Но Мельников и слушать не хотел, стоял на своем:
— Куда вы поедете ночью? Какая необходимость? Прошу ко мне, если дорожите дружбой — не откажетесь. А лошадь в сарай поставим. — Он вытянул руку в сторону офицерских домиков, объяснил: — Примечайте, мой самый крайний слева. Над обрывом стоит. Жду. Смотрите не вздумайте уехать...
Пока Фархетдинов сдавал на продовольственный склад замороженные тушки баранов, а затем с помощью дежурного по батальону устраивал в сарае лошадь, Мельников успел справиться с делами в батальоне и прийти домой. Солнце к этому времени уже скрылось за леском. Из окна было видно, как багровые блики заката, пробиваясь сквозь оголенные, ветви деревьев, красили пурпуром белые крыши домов и сугробы.
