— А где отец? — спросил Токо.
— Давно ушел, — ответила мама, — и просил тебя не будить, чтобы ты как следует выспался.
От приснившегося оставалась лишь какая-то неясная горечь на самом донышке памяти. Она совсем исчезла, пока Токо торопливо завтракал, давясь горячим чаем и слегка подсохшими, испеченными еще вчера белыми лепешками.
Сначала он выполнил все, что ему полагалось делать по дому: принес воды из ручья, заполнив даже алюминиевый бак, нарубил небольшим, но хорошо отточенным топориком ивовые веточки для костра, проверил связь с центральной усадьбой совхоза и вызвал отца. Радиотелефон работал отлично, и голос отца, слегка искаженный, звучал так, словно тот был где-то рядом, за золеным бугром, у спуска к ручью.
— Выспался? — спросил отец.
— Выспался, — с некоторым недовольством ответил Токо. Он не любил, когда по радиотелефону велись не относящиеся к делу разговоры; и торопливо доложил: — В яранге все в порядке…
— Как экипаж? — перебил отец.
У Токо с отцом давно установилась игра; вроде бы яранга была космическим кораблем, а отец со стада говорил как бы из центра управления полетом. Это сегодня, а завтра они поменяются: стадо уже станет космическим кораблем, а яранга — центром управления.
— Экипаж чувствует себя хорошо, — сухо ответил Токо. Сегодня ему почему-то не хотелось играть. — Все системы работают нормально…
Уловив его настроение, отец попрощался:
— Ну, хорошо, до связи.
— До связи, папа, — Токо положил трубку.
Теперь он мог с чистой совестью заняться своими делами.
Прежде всего Токо отправился в свой заповедник — навестить утиные выводки. По дороге он срывал уже поспевшие ягоды морошки. Через несколько дней все вокруг будет красно.
Утки спокойно плавали. С юга дул слабый ветерок, но на мелководной поверхности рябились небольшие волны, и маленькие утята одолевали их с каким-то азартным упорством. Им, видно, нравилось плыть навстречу, пусть небольшой, но все же волне. Токо постоял на берегу, любуясь ими.
Совсем низко пролетели крачки, тревожно окликая мальчика.
Удаляясь от озерка к речке, Токо вдруг заметил свежий след вездехода и в изумлении остановился. Откуда он? Как же случилось, что не слышал его? След определенно вел к лагерю Кузьмы и Андрея.
Токо зашагал по сырой колее, по порушенным и вывороченным кочкам, оборванным вместе с листьями и корешками ягодам морошки.
На берегу стоял большой мощный вездеход. Его называли ГТТ.
Кузьма заметил мальчика и позвал:
— А вот и наш сосед! Шагай сюда, парень!
Глупо поворачивать и уходить, когда приглашают. Да и любопытно узнать, что за люди приехали на вездеходе.
Токо переправился через речку.
Гости допивали чай. Их было трое: вездеходчик, его можно было сразу узнать по рукам и замасленной одежде, и еще двое, которые резко отличались от остальных. И прежде всего своей одеждой. Куртки на них были со множеством молний, непромокаемые, легкие, но, видно, теплые. Пристегнутые капюшоны болтались за спинами. Голубые джинсы заправлены в невысокие яркие резиновые сапоги. Хотя эти двое были одеты почти одинаково, Токо сразу же узнал женщину. Она сидела у костра и поверх кружки с чаем глядела на приближающегося мальчика.
— Это наш сосед из стойбища, — представил Токо Кузьма.
— Мальчик из стойбища, — с улыбкой повторила женщина и, подавая руку Токо, заметила: — Прямо название книги из северной жизни. Меня зовут Наташей, а тебя?
— Токо, — ответил мальчик, — Анатолий Токо.
— Ну, будем знакомы, Толя, — произнес мужчина. Он был худощав, подтянут, в красивых очках с чуточку затемненными стеклами, — Меня зовут Савелий Мордиров.
Наверное, у Токо был такой растерянный вид, что не заметить этого было невозможно. Он широко раскрытыми глазами смотрел на улыбающегося человека, похожего на киноартиста из тех, что штурмуют высоты и одолевают большие расстояния, и никак не мог соединить то представление о Савелии Мордирове, которое у него уже сложилось. Тот в ого мыслях был каким-то чудовищем, человеком грубых и глыбистых очертаний, с большими руками, способными рыть землю, выкапывать кочки и выворачивать с корнями тундровые растения. Его облик в представлении Токо перекликался со сказочным великаном Пичвучиным, обладающим ненасытным аппетитом, съедавшим на завтрак по нескольку китов.
Ничего подобного, ничего даже сколько-нибудь зловещего не было во внешнем облике Мордирова, продолжавшего смотреть на мальчика дружелюбно и немного удивленно.
Он не протянул руку Токо, потому что она у него была занята кружкой с чаем, а в левой он держал бутерброд с красной икрой. Однако веселый кивок был полон искреннего расположения, и улыбка выражала доброту и неподдельный интерес.
— Так, значит, ты тут проводишь летние каникулы? — спросил Мордиров.
Токо молча кивнул.
— Ну, садись с нами пить чай! Ребята, дайте мальчику кружку.
Тундровый обычай повелевал не отказываться от угощения, и Токо пришлось сесть у накрытого клеенкой ящика.
Андрей наклонил носик висевшего над костром закопченного чайника, налил в кружку крепкого чаю и подал Токо.
— С молоком или сахаром? — спросила Наташа, пододвигая пачку рафинада и раскрытую байку сгущенки.
Токо забелил чай молоком и молча принялся пить.
— Вот интересно, — задумчиво произнес Мордиров, — в городе я предпочитаю кофе, а как попадаю в тундру, пью только чай. Почему это так?
— Атмосфера тут такая, — глубокомысленно заметил Кузьма. — Располагает к чаепитию.
— Нет, правда, в чем дело? — повторил вопрос Мордиров, уже ни к кому не обращаясь, как бы самому себе. Он повернулся к Токо: — Сделать тебе бутерброд с икрой? Хорошая икра, свежая, только что посолена. Вот уж этого нигде, ни в каком самом дорогом ресторане мира не найти!
— Нет, нет! — торопливо отозвался Токо. — Не хочу!
— Почему? — удивленно спросил Мордиров. Он, видно, никак не мог понять, как это можно отказаться от такой великолепной, редкой и вкусной вещи.
— Он икры не ест, — с едва скрытым презрением усмехнулся Андреи.
— Как не ест? — продолжал удивляться Мордиров.
— Да не может такого быть! — решительно произнесла Наташа, накладывая себе икру столовой ложкой.
— Просто не хочу, — тихо сказал Токо и хлебнул горячего чаю.
— Он вегетарианец, — добавил Андрей.
— Это правда? — Мордиров посмотрел на мальчика и улыбнулся. — Вы, конечно, шутите!
— Но вот смотрите — икру не ест, — продолжал Андрей. — Видеть не может, как ловят рыбу или стреляют уток…
— При чем тут вегетарианство? — Пожал плечами Мордиров, — Кстати, я тоже не люблю жадного бездумного рыболовства, бессмысленной стрельбы по всему, что летит… Тундра должна оставаться такой же прекрасной, какой она была испокон веков… Правда, Наташа?
Девушка благодарно посмотрела на Мордирова. Она улыбалась, и прилипшие к уголкам рта икринки были такого же кровавого цвета, как и ее губная помада.
— Просто мальчик любит родную тундру — и это хорошо, это надо только приветствовать!
Токо не верил своим ушам. Неужели это говорит Мордиров, тот самый человек, который проектирует уничтожение тундровых озер и предполагает засеять их мамонтовой травой?
Мордиров с девушкой закончили завтрак и отошли к вездеходу. Они о чем-то спорили, склонившись над развернутой на капоте картой, и Токо собрался уже уходить, как его окликнули:
— Подойди-ка сюда, мальчик!
Мордиров разгладил рукой карту и спросил:
— Узнаешь?
Токо кивнул. Карта с удивительной точностью изображала местность вокруг озера. Все, даже самые малые, самые крохотные речки были обозначены на ней, все озерца и бочажки, небольшие возвышения и холмы.
— Мы хотим проехать во-от сюда, — Мордиров ткнул по направлению к Большой реке, — Дорогу знаешь?
Токо, пожалуй, получше карты знал окрестные места. И дорога для вездехода к Большой реке была ему хорошо известна.
— Но мне надо предупредить дома.
— Мы проедем мимо вашего стойбища, — сказал Мордиров. — А через три часа вернемся обратно и доставим тебя в целости и сохранности.
Какой же мальчишка не согласится прокатиться ни вездеходе, даже но тем местам, которые исхожены вдоль и поперек собственными ногами? Да еще и на переднем сиденье, рядом с водителем!
Токо поднялся на вездеход и, чувствуя, как сжимается и сладко замирает сердце, показал рукой вперед: вот так.
Возле яранги на минуту остановились, и Токо торопливо сообщил матери, что едет к Большой реке.
— Хорошо, скажу отцу по радио, — обещала мама.
Токо бегом вернулся к вездеходу и занял свое штурманское место. Он мысленно назвал это место так, потому что с едва скрываемым удовольствием и гордостью показывал послушному водителю, куда поворачивать, как обходить каменные осыпи, остерегаться осклизлых, покоящихся на глине берегов, объезжать глубокие, с виду безобидные бочажки.