— Ну вот. Зачем еще? Я не умею.
— Умеешь. Ты же всегда… ты же иногда поешь, когда я днем сплю.
Стал похаживать по комнате и напевать:
В няньки я тебе взяла
Месяц, солнце и орла
Через минуту Машка уже храпела.
О Толе не было сказано ни слова, но я не сомневаюсь, что плакала она из жалости и из страха за него…
Сегодня утром вскочила — и босиком в столовую. Думала, что там лежит Толя. А Толи нет. Рано утром приехала его тетка, повела Толю в интернат. Она одна «правомочна» это сделать, так как ей передана опека над мальчиком.
10.10.61.
Утром звонила женщина-следователь. Вызывает Элико на два часа сегодня к себе.
Мама повесила трубку, видит — у Машки испуганное, бледное, совершенно несчастное лицо.
— Тебе что, звонили насчет тети Вали?
— Да. Меня вызывают.
— Куда? В милицию?
— Да. К следователю.
— Будут спрашивать, пила ли она? Да?
— Наверно, да.
Нахмурилась, смотрит в пол.
— А ты, знаешь… Ты скажи — не пила.
— Как же можно, Маша, неправду говорить?
Не знаю, подумала ли Машка: «Иногда можно… когда кого-нибудь спасаешь» — но что почувствовала она это и поняла, в этом я уверен.
— Тогда ты молчи и не отвечай… Ничего не говори.
— Ну, это, пожалуй, тоже нехорошо. Как же можно не отвечать?
Опять долго смотрит в угол, в пол. И вдруг радостно:
— Придумала! Ты знаешь что скажи? Скажи, что она лимонад пила!
. . . . .
Вчера утром и вечером занимались по двадцать минут азбукой и арифметикой.
11.10.61.
Опять Машка не могла дождаться, когда проснется отец. Занимаюсь с ней теперь рано утром, до работы.
Играли в школу, Машка была одной из учениц, остальные были воображаемые. Среди них: Надя Симпатулина, Володя Иванов, Гога Гогоберидзе…
Маша, когда разыграется, видит этих своих однокашников-невидимок. Краснеет, когда не может ответить, а те отвечают (я их громко, во всеуслышание хвалю).
12.10.61.
Вечером вчера читал ей «Рассказ штопальной иглы» Андерсена и два перевода Маршака — «Балладу о королевском бутерброде» и «Кота-скорняка».
Слушает с интересом, полуоткрыв рот, но далеко не все понимает.
. . . . .
Утром спрашивает у мамы:
— Ты вчера сразу легла, когда я уснула?
— Нет, — говорит мама.
— А что ты делала?
— Мы с папой подумали, оделись и пошли в цирк.
— Ка-ак?! У вас же билетов не было!
— А я еще утром купила.
Подумала и говорит:
— Во-первых, ты хитричка. А во-вторых, ты глупышка. Я же понимаю, меня не обманешь… Вы меня одну не оставите!..
14.10.61.
Начал заниматься с Машкой немецким. Собственно, начал уже давно. А теперь стали заниматься регулярно. Слов сто — сто пятьдесят она знает. Но говорить, конечно, не говорит. А сегодня ночью, часа в три, я прихожу к ней. Вижу — сидит, проснулась и бормочет:
— WeiBe Pilz.
— Что? — удивился я.
А она еще больше удивляется и говорит:
— Ты разве не говорил мне: «Маша, скажи драгоценное слово»?
Сны у нее причудливые, прихотливые…
. . . . .
Сочиняет книгу. Называется книга «Наташа в Африке. Том второй».
Мама сердится:
— Маша, ты опять пишешь! Папа же тебе не позволяет писать…
— Почему?
— Потому, что ты пишешь с ошибками. И так всю жизнь будешь писать. Лучше напиши не книгу, а два или три слова, но без ошибок.
Машка продолжает писать.
— Ты слышишь, что я тебе сказала?!
— Ну, скажи мне, пожалуйста, — спокойно говорит Машка, — где это видано, чтобы на писательницу кричали?! А ты что — писательница? Почему ты меня учишь? Ты разве писательница? Да? Покажи мне твои книги!..
. . . . .
Стремление найти и ввести в язык недостающий ему глагол.
Говорит про своих «дочек»:
— Они у меня по утрам гимнастничают.
В немецком языке такой глагол есть: turnen.
15.10.61.
Вчера была суббота. Мама и Маша ходили на улицу Мира навещать Толю Рыбакова. И этот эпизод — посещение интерната, слезы детей, к которым никто не пришел, и вид Толика, у которого мама сидит в тюрьме, — все это, конечно, больно ранило Машку.
Вечером долго не могла уснуть.
Несколько раз заходил к ней.
— Ты что, Маша?
— Поцелуй меня, папочка. Не могу уснуть. Очень хочу спать и не могу.
Крепко меня обняла.
. . . . .
А утром разбудила меня опять веселая, возбужденная. Кинулась целовать.
— Ах, какой день сегодня! Я позавтракала, гимнастику сделала. Сейчас пойдем гулять, потом цветы будем делать… Вообще много хорошего сегодня будет!..
Сейчас ушла с мамой. И сообщила мне — куда:
— За польскими яблоками!
17.10.61.
После работы гулял с Машей. На улице Мира она показала мне дом, где учится и живет Толя Рыбаков.
Минут пять спустя зашли в магазин. Там продаются красивые, нарядные бутылки с каким-то венгерским вином.
— Давай, — говорю, — купим мамочке к обеду вина?
— Вина? Это что — вино?!
— Да. Вино.
На лице — ужас.
— Нет, нет, что ты, папочка! Не надо!!
Вспомнила, конечно, тетю Валю.
. . . . .
Принесла на кухню, показывает нам с мамой только что нарисованную картинку. Елка. Новогодняя. И три девочки.
— Почему они черные? Они негритянки?
— Да, негритянки.
— А это кто такой?
— Это — Дед Мороз.
— А почему же у него бороды нет?
— Он еще маленький.
— Значит, это не Дед Мороз, а Внук Мороз?
Смеется:
— Маленький Мороз. Морозик!
19.10.61.
Сидит на тахте, рвет какие-то бумажки, обертывает этими кусочками маленькую куклу-голыша Люсю. И как-то пыхтит при этом.
Спрашиваю:
— Это что?
— Кукольная Африка.
Что-то уж очень замысловато. Как название какой-то дамской пьесы для детей-дошкольников.
Заметив на лице моем недоумение, объясняет:
— Кукольная Африка работает. Машина: «Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж…»
И руками колесо изображает.
Только тут я и понял:
— Фабрика?!
— Да. Кукол здесь делают.
До сих пор путает фабрику с Африкой.
А это я ей на днях рассказывал (когда проходили мимо трикотажной фабрики), что такое фабрика, завод, кто там работает и что там делают.
. . . . .
Вчера вечером, когда мама помогала ей раздеваться, Машка с грустной усмешкой говорит:
— Родители называется! За весь день своему любимому ребенку ни одной конфетки не дали!..
Верно — несколько раз просила и у меня и у мамы, а нам все некогда: обещали и забывали.
. . . . .
Вечером занимались. Было три урока: русский, арифметика и немецкий. Да, за неимением гербовой решил писать на простой. Пока не нашли учительницу, занимаюсь с Машкой сам. Она уже знает больше ста слов, понимает простенькие фразы. Теперь научилась считать по-немецки до пяти. Считает почти без запинки. (Хотя иногда и получается у нее вместо «айн, цвай» — айн, двайн.)
По-русски читает с каждым днем лучше.
. . . . .
У мамы в комнате новый, очень модный столик.
— Маша, тебе нравится мой столик?
— Столик мне нравится, но мне не нравится, что ты говоришь мой столик.
Это уже не первый раз: «Почему моя комната? Это же наша комната!..»
22.10.61.
Занимались. Прибавил еще один урок — геометрию. Да, уже несколько дней показываю ей треугольники, прямоугольники, квадраты и пытаюсь объяснить ей некоторые их свойства. Это не моя выдумка, и не у старого Болконского я заимствовал эту школу. Покойный П. А. Карасев убеждал меня много раз (он даже книгу написал, посвященную этому предмету), что детей надо знакомить с основами геометрии с самого раннего, дошкольного возраста.
Машка занимается с радостью.
. . . . .
Весь день страстно стремится в мою комнату. Вламывается, бывает, в неурочное время, то есть в часы, когда я работаю.
Вчера пошла на такую хитрость — весьма, надо сказать, наивную.
Врывается ко мне:
— Папсинька, спасибо!
— За что, — говорю, — спасибо?
— За еду.
— А ты что ела?
— Нет, я… я за завтрак.
А завтракала она три с половиной часа назад.
. . . . .
Про какую-то мамину покупку — глиняное керамическое блюдо:
— Смешное блюдо, правда?
— Чем же оно смешное? Оно красивое.
— Это и есть смешное.
«Смешной», «смешная» — это высший комплимент в Машкиных устах. И не только в Машкиных. Я помню, как в Парголове семилетний Алеха Жданов рекомендовал меня своей маленькой кузине Лялечке:
— Ты его не бойся, не стесняйся. Это же самый смешной человек на свете.
Он хотел сказать: самый веселый…
