На просохших буграх уже боронуют на лошадях озимые, готовят под ранний сев зябь. И Павлу кажется, что земля уже достаточно просохла и для того, чтобы пустить тракторы, Павлу не терпится испытать в работе свой плуг.
И нынче, взяв его на крюк своего заново отремонтированного трактора, Павел выехал в поле.
Для пробы он выбрал поле на опушке Салуки. Зовется это поле издавна Вил Зэр — Мертвой землей. Чего только ни пробовали на нем сеять: и рожь, и овес, и ячмень — хорошо, если собирали семена. Потому-то поле и окрестили таким мрачным именем, потому оно постепенно пришло в полное запустение. По весне на Вил Зэре в изобилии рос хвощ да сурепка, но и они скоро выгорали под солнцем, поле принимало серожелтую безжизненную окраску и оставалось таким до самой осени.
На зябь трактором бы, наверное, еще не въехать — сыро. Целина Вил Зэра должна была выдержать и трактор и тяжелый плуг.
Не одному Павлу не терпелось испытать этот тяжелый, неуклюжий на вид плуг. Как-никак, и Петру со своим помощником Васей Гайкиным пришлось немало потрудиться над ним, и Володя помогал. Даже свояки Гришка и Элекси не выдержали и тоже прямиком через поля и овраги притопали к лесу.
Павел въехал на ближний конец Вил Зэра и остановил трактор.
— Давай сразу, чего стал? — торопит сидящий рядом с ним в кабине Володя.
У Павла и самого аж дрожат руки от нетерпения, но он все же заставляет себя зря не суетиться, не показывать свое возрастающее волнение. Он спрыгивает с трактора на землю, идет к плугу, опускает рычаги.
Вася Гайкин торопливо плюет через левое плечо на плуг.
— Только бы не сглазить! Только бы не сглазить!..
— Пошел ты, сопливый колдун, — легонько толкает его Петр. — А то еще наколдуешь не то, что надо.
Из кабины выскакивает потерявший терпение Володя.
— Ну, что вы охаживаете его, как верблюда. Пошел, Павел! Пошел! А что надо, я на ходу подрегулирую.
Все тем же неторопливым шагом Павел идет к трактору, поднимается по тракам в кабину, прибавляет газ. Взревел мотор, из выхлопной трубы, как из орудийного ствола, вылетела шапка беловатого дыма, трактор плавно тронулся, и так же плавно плуг почти по самую раму потонул в земле. Павел уже не смотрит вперед — какое значение имеет, прямой ли будет борозда? — он смотрит, не отрываясь, на плуг — важно, чтобы борозда была глубокой. Плуг все так же ровно врезался в землю, поднимал ее по своим отвалам и снова обрушивал в борозду… Сладкая минута! Минута, о которой он уже вот столько времени мечтал, как о чем-то далеком, почти несбыточном. Павел останавливает трактор, в один прыжок соскакивает на землю и орет во все горло:
— Ура! Плуг работает! Ур-р-ра! — он подхватывает подвернувшегося Васю Гайкина, вскидывает вверх, ловит и опять подкидывает в голубое небо.
Трактористы меж тем сгрудились в борозде, разгребают прямо руками землю и видят, что там, где прошел плуг, глубинная «материнская» почва перемешана с жидким подзолом и редкой растительностью.
— Чего орешь! Рано! — Володя встает с колен, отряхивает с рук землю. — Не работает твой плуг. Весь подзол вниз не уходит…
Павел огорошен словами Володи, ему не хочется верить своим глазам. Ему хочется думать, что так получается просто потому, что плуг шел на малой скорости и что он еще недостаточно хорошо отрегулирован.
И Павел снова трогает трактор, прибавляя газ до отказа, и проезжает около сотни метров.
Да, Володя прав! Весь подзол вннз не уходит. Значит, чего-то он не учел, что-то сделал не так, как надо.
Володя огорчен едва ли не больше самого Павла. С хмурым огорчением скребет в затылке кузнец Петр. Его помощник Вася, видимо, не совсем понимает, что этак расстроило старших: плуг работает — чего еще надо?!
А Гришка и Элекси поглядели-поглядели на глубокую борозду и пошли в село. Видно было, что они не поверили в новый плуг, что все это показалось им не больше, как ребячьей забавой. Чего уж там, если бог сотворил эту землю бесплодной — может ли ей что-то прибавить какой-то плуг, пусть даже он и трехслойный?! И уж если ученые люди пока еще ничего не могут придумать — где тут придумать Павлу…
До позднего вечера провозились друзья над своим неудавшимся детищем. Васе пришлось сбегать в кузницу за паяльной лампой и кувалдой, чтобы можно было положе выгнуть лемеха второго слоя. После этого подзола в верхнем слое стало еще меньше, но весь он все же не уходил.
— Да ты не горюй, Паша, — утешал его Володя. — Смешается он с глиной — и все будет хорошо.
— Нет, Володя, теперь попробуем посильнее, покруче загнуть нижние лемеха.
— Темнеет, нынче не успеть. А попробовать можно…
На другой день они с восходом солнца уже были в поле. Что-то переделали, что-то переставили по-другому, и плуг пошел еще лучше. Подзола в верхнем слое оставалось уже и совсем малость. А может, еще и то имело значение, что почва за день — весенний день, он что год, — подсохла и при пахоте лучше рассыпалась. Жаль, Павел не захватил с собой на пробный выезд бороны, а то можно бы начинать работу уже по-настоящему. И остальным тракторам нынче можно выезжать на поле: земля поспела.
Только ушли кузнецы с Володей, на поле, со стороны Салуки, заявился Трофим Матвеевич верхом на сером жеребце.
Подъехал к трактору, около которого копался Павел, слез с лошади и критически оглядел пашню.
— Ну и что ты тут наделал? Да выпусти свиней — они лучше нароют. Так и не могу уразуметь, что тебе дался этот плуг? Зачем?.. Ну, землю ты бросовую для своих опытов выбрал — это хорошо. Все равно на ней даже путной травы не растет. Но ведь самый сильный трактор на приколе держишь вместо того, чтобы ускорить сев… На вот, почитай районку: некоторые колхозы уже кончают сев, а мы еще не приступали.
Трофим Матвеевич вытащил из кармана плаща смятую газету, подал Павлу.
Павел и не читая знал, что газета пишет о южных колхозах района и равняться на них было бы просто глупо. Будто все дело в том, когда посеять, а не в том, что потом вырастет на поле!
— И из инспекции нынче уже трижды звонили: почему да почему до сих пор не сеете? — продолжал председатель. — Так надоели, что пришлось дать сводку, что сотню гектаров уже засеяли.
— Но ведь еще и не начинали, еще только боронуем да культивируем! — удивленно воскликнул Павел.
— Это не имеет значения, — спокойно ответил Трофим Матвеевич. — Не сегодня, так завтра все равно же засеем, а они пусть потешат свою душу… — Еще раз поглядел на громоздкий плуг, на прицеп трактора и вдруг резко, с криком обрушился на Павла: — Чем копошиться тут — прицепил бы четыре сеялки, и, глядишь, завтра к вечеру та сотня гектаров и была бы готова!
— Нет уж, Трофим Матвеевич, это поле я распашу, — твердо, даже, пожалуй, с некоторой угрозой сказал Павел. — А сев завтра начнем само-собой.
Председатель изменился в лице, недобро прищурил на Павла глаза — вот-вот сейчас опять накричит, себя покажет — но нет, сдержался, только желваки на щеках ходуном заходили, да ременным поводом так хлыстнул себя по голенищу сапога, что на пыльном голенище след остался.
— Ладно. Только с трактором тебе все равно придется расстаться. Ты здесь торчишь, а другие невесть бог что делают. Кто за ними должен смотреть? Кто должен принимать у них работу и начислять оплату? Ты, бригадир. У меня самого нет времени за каждым глядеть, у меня и своих дел невпроворот… Кстати уж, завтра мне надо плыть да быть в леспромхозе. Большое, важное для колхоза дело. Леспромхоз-то — слышал небось? — переводят, вот и хочу ихние дома купить. Вот только бы где денег раздобыть побольше… Пробуду дня два, а может, и три, так что сам тут за всем следи…
«Вон он почему не раскричался, — подумал Павел. — А может, и струхнул. С такими людьми, если твердо разговаривать… Да, только так с ними и надо разговаривать».
— Главное, за качеством следи, — Трофим Матвеевич подвел коня к раме плуга, но потом — то ли низко ему показалось, то ли что, — передумал, повернул к трактору и сел верхом с гусеничной ленты.
— Как взойдут хлеба, качество будет налицо, — ответил Павел.
— Когда взойдут — уже будет поздно, — председатель легонько хлыстнул копя, и тот с места пошел легкой рысцой.
После телефонного звонка директора леспромхоза Трофим Матвеевич весь собрался, как пружина и, не отвлекаясь ни на какие мелочи, весь сосредоточился на одной мысли: как бы и где раздобыть побольше денег и как бы опередить соседей.
Он сразу же зашел в бухгалтерию. Мало! Мало на счету колхоза свободных денег, на них самое большее можно купить два дома. Может, снять со сберегательной книжки свои и вложить в это святое — ну, может, и не очень святое, по определенно выгодное — дело? Но когда он заговорил об этом с Марьей — та даже и дослушивать его не стала.
— Сними свою рубаху, отдай, а сам оставайся голышом.
