согласия одного стражника. И не одному ему нужно заплатить.
В кибитке стоял деревянный топчан, шаткий столик, кувшин с водой. Земляной пол был покрыт
соломой. В потолке, заменяя окно, зияла дыра с легкой решеткой.
Фарида и Махмуд-бек долго смотрели на синеватое небо. Оно постепенно темнело, и все резче
выделялись крупные звезды.
- В Самарканде звезды ярче... - сказал Махмуд-бек.
- Неужели мы их увидим? - спросила Фарида.
- Обязательно увидим.
Он гладил ее волосы, смотрел в глаза, в которых каждую минуту менялось настроение: восторг, тоска,
радость, печаль...
- Я не могу простить, что не знала о базаре...
- Меня выводили только один раз... - сказал Махмуд-бек.
- Я буду приходить на базар каждый день.
- Не надо. Во всяком случае, когда нас выведут, в следующую пятницу, пусть придет один Шамсутдин.
Я очень прошу тебя, так нужно.
Она провела ладонью по его шершавым колючим щекам.
107
- У вас и здесь какие-то дела.
И тогда Махмуд-бек впервые подумал, что Фарида начинает понимать, догадываться о его главной,
самой главной жизни.
...Звезды уже горели сверкающим огнем.
Прощальное осеннее солнце. Может быть, завтра оно и не появится. Заключенные, подставив лицо
теплым лучам, жадно вдыхают пыльный воздух. Никогда Махмуд-бек не представлял, что подобным
воздухом можно дышать и чувствовать себя счастливым человеком.
Прошли дервиши, мягко шлепая босыми в болячках ногами. Проползла арба с усталым,
равнодушным хозяином. Неподалеку около заключенного бьется в истерике закутанная в чадру старуха.
Махмуд-бек видит ее темные сухие пальцы, вцепившиеся в кандальную цепь на руках сына.
Махмуд-бек рассматривает дорогу. Странно расплываются фигуры. Раньше у него было острое
зрение. За сколько шагов теперь он различает человека? Пять, четыре, три...
Он плохо стал видеть. Ну, это ничего, ничего...
Доктор сказал, что сегодня к нему придут. Махмуд-бек смотрит на дорогу до боли в глазах. Да-да...
Вот он, Шамсутдин! Преданный человек, который до конца своей жизни так и не узнает, кому же он
служил.
Шамсутдин держит в руках кошелек с незатейливым узором, мнет его. Слишком упорно мнет.
Стражник подозрительно смотрит на покупателя.
- Алим должен проехать по железной дороге от Ташкента до Красноводска... - говорит по-узбекски
Шамсутдин. - И вернуться. Посылает Давлят-бек. Аскарали уже знает.
Шумит базар, позвякивают цепи заключенных. Стражники отгоняют назойливых родных.
- И главное. Богатый купец скоро приедет, - продолжает Шамсутдин отрывисто, быстро. - Будьте
готовы. Почти все решено. Скоро купец явится. Стражник со шрамом сообщит. Или агроном...
Он покупает кошелек и оставляет заключенному милостыню: две свежие лепешки, между ними тонкие
ломтики мяса и кружочки лука, покрасневшие от перца. Такое приношение стражник не отнимет,
благосклонно разрешит заключенному полакомиться.
Махмуд-бек ест с трудом. Зубы еще не окрепли, шатаются. На лепешки садится сухая пыль, поднятая
Десятками торопливых шагов. Пыль напоминает о дорогах, которые тянутся, забавно петляя среди
полей.
Ночью Махмуд-бек не спит. Впервые за долгие месяцы рождаются строки стихов.
Край далекий...
Мои тополя...
Я вдыхаю твой запах, земля.
По ночам, непонятным, чужим,
Я ловил и вдыхал теплый дым...
Твои песни полей и дорог
Я хранил, я все годы берег.
Край далекий... Я вечно с тобой.
Я пройду через долгий бой.
Я приду, дорогая земля,
Шелестите, мои тополя.
Конечно, не завтра, даже не через неделю, он увидит друзей. Но обязательно увидит. И друзей, и
солнце, и рассветы, и дороги...
В камере ночь, а Махмуд-бек не слышит вздохов,
причитаний и звона цепей...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ТИХАЯ ПУСТЫНЯ
Осень дала о себе знать не только первым прохладным
ветром и сморщенным шуршащим листком, который
неизвестно как занесло в тюремную камеру.
С какой-то торопливостью зашумел базар. Сюда
приезжали из далеких селений, спешили заготовить продукты
на зиму, приобрести теплые вещи. Пойдут дожди,
стремительно смоют еле заметные тропинки, и уже по вязкой
земле не двинешься за нужной покупкой в большой город.
Кое-кто находил время и выкраивал из своих сбережений
одну монетку, чтобы положить ее к ногам заключенных. Все
может случиться в этом мире. Вдруг и он, нищий человек,
тоже окажется в таких же цепях. Все может случиться...
108
Шептали молитву, вздыхали, многозначительно покачивали головами. И старались побыстрее нырнуть в
базарную сутолоку.
Возле некоторых заключенных уже суетились, причитали родственники, расспрашивали о здоровье,
спешили пересказать новости, взмахивали в отчаянии руками.
Утренние часы для свиданий - самые благоприятные. У стражников еще хорошее настроение, они не
устали от солнца, пусть осеннего, но пока злого, от криков, пыли, базарной толчеи. Они еще с охотой,
даже с нескрываемой жадностью ловко хватают деньги.
Ряды заключенных, оборванных и грязных, врезались в базарную площадь. Над заключенными
возвышались стражники, обычно бородатые, в пестрых, не очень дорогих, но крепках халатах. Они
стояли небрежно, прижав к груди старые, потемневшие винтовки.
Среди заключенных были влиятельные особы. От них тянулись нити в независимые племена, к
священнослужителям и торговцам, к тем, кто мог оказать помощь в подготовке крупной авантюры или
обычного убийства.
Цепи и стражники не мешали подбирать проводников и сколачивать новые шайки. Вождю племени
или главарю банды достаточно было кивнуть головой, сказать два-три слова, как решался самый
сложный вопрос. И в чьих-то руках оказывались десятки, а то и сотни людей. Иногда надо было
заполучить только одного ловкого храбреца, который, минуя все пограничные заставы, мог бы двинуться
в любую соседнюю страну.
Подкупленные стражники с безразличным видом наблюдали за базарной сутолокой, изредка
поворачивая голову на звон цепей. Кто-то из мелких заключенных тянул руку к прохожим. Степенные,
состоятельные, за кем и надлежало строго следить, сидели спокойно. Они наслаждались хорошей едой
и короткой беседой со своими родными, близкими.
Шамсутдин не мог привыкнуть к этой обстановке. Он старался не смотреть на потемневшие, худые
руки Махмуд-бека. Кажется, если Махмуд-бек сожмет покрепче пальцы, то протащит их через наручники.
Но в тюрьме умеют подбирать цепи. Наручники у этих цепей слегка сплющены, а разогнуть металл ни
у одного из заключенных не хватит сил.
Шамсутдин притронулся пальцами к металлу и покачал головой.
Махмуд-бек улыбнулся:
- Крепкие, мой друг. Очень крепкие. Износу им нет.
- Ничего... - ободряюще сказал Шамсутдин. - Всему бывает конец. - Но сам отвернулся, чтобы не
выдать волнения. Сытые, довольные стражники, соблюдая договоренность, уже спрятав деньги, не
видят, не замечают Шамсутдина.
- Надо ехать к Аскарали... - сказал Махмуд-бек.
Шамсутдин продолжал рассматривать базар, стражников. Начался серьезный разговор. Шамсутдин не
должен пропустить ни одного слова.
- Ишан Халифа получил оружие. Он встречается с немцами. - Махмуд-бек назвал поселок. - Там в
доме есть слуга. Он родственник главаря банды. - Махмуд-бек кивнул на одного из заключенных. -
Запомни имена.
Шамсутдин развернул узелок перед Махмуд-беком, подвинул мясо, лепешку:
- Ешьте, господин.
Махмуд-бек отломил кусочек лепешки.
Махмуд-бек не представлял, что в тюремную камеру, к людям, закованным в цепи, будут поступать из
всех уголков страны и даже из соседних стран такие обширные сведения.
Одни заключенные хвастались своим влиянием и делами, силой своего племени или банды. Другие -
проклинали тех, кому недавно служили, из-за кого попали в тюрьму.
Долго молчал низкорослый, с гнилыми зубами заключенный. Он ложился лицом к стене, по-
мальчишески подогнув ноги, и замирал. Он мог так лежать часами. Но однажды при упоминании имени
Ишана Халифы он вздрогнул и даже на миг приподнялся. Это движение заметил Махмуд-бек. Заметил
