Яков взглянул на грабителя и притаился, — тот стоял к нему боком и выпрастывал из охана большую белорыбицу — она зловеще поблескивала серебряной чешуей.
Яков не стерпел.
— Ааа-а!.. — захлебнулся он в гневе и напролом рванулся на врага.
Вор сначала оторопел; выпустив из рук охан, он удивленно глядел на бежавшего с темляком человека, потом метнулся к саням, но Яков отрезал ему путь; тогда он бросился в обратную сторону, но навстречу кто-то вывернулся на лошади из-за бугра. Он повернул снова назад и, думая прорваться в прогал между человеком с темляком и тем, кто несся на лошади, ринулся наутек.
Яков успел опознать врага: это был их сосед из Островка — Коляка, рослый, сухопарый ловец.
Не оглядываясь, Коляка бежал напрямки.
Появление ловцов было для него неожиданным. Он хорошо приноровился к обору чужих оханов: метил всегда попасть в мутный предрассвет, когда повисала над морем полупрозрачная, седая мгла мороза.
«Ловцы крепко дрыхнут в это время, — говорил ему старый Краснощеков, который давал лошадь и сани на это дело. — А самое главное: не выбирай всю рыбу из оханов, оставляй половину, тогда и подозрений не будет».
Не послушался Коляка советов Захара Минаича, вот и беда теперь! Да как можно было соблюсти советы, когда в первую же ночь Коляка напал на эти отягощенные белорыбицей оханы?!
Три месяца прожил он с семьей без хлеба. Осенью срезали у него льды бударку и сети и унесли в море... В первую ночь Коляка выбрал всю белорыбицу из оханов, и во вторую ночь так же, и в третью. На этом можно было бы и покончить: и хлеб появился, и сотня целковых на новую бударку. Но разыгралась охотничья страсть у Коляки, и снова пошел он на обор чужих оханов.
«Словят — убьют!» — с тоской подумал он и посмотрел вправо: лошадь галопом скакала на него. Коляка оглянулся — за ним бежал человек и что-то кричал, а далеко позади стояла краснощековская лошадь.
Коляка подался влево, — тогда человек побежал к нему навстречу.
Вдруг что-то ударило в ноги, и Коляка споткнулся; упав на колени, он снова быстро поднялся и подхватил со льда темляк.
«Ага! Промахнулся!» — радостно мелькнуло у него.
Он остановился и узнал молодого Турку; тот, обезоруженный; отходил в сторону.
Коляка, вскинув над головой подобранный крюк, двинулся было на Якова, но взбешенно скакавшая от бугра лошадь была уже совсем близко.
«Собьет», — сообразил он и, грозясь темляком, пустился мимо Якова в обратную сторону, где стояла краснощековская лошадь.
Старый Турка одной рукою рвал вожжи, другой держал пешню; он остервенело гнал коня и правил- им с таким расчетом, чтобы сбить злодея с ног. До него оставалось с десяток метров, и старый Турка вскочил на ноги, вскинул на плечи пешню и, хлестнув лошадь, со свистом гикнул на нее.
Коляка только хотел свернуть вправо, как лошадь настигла его и ударила оглоблей в плечо. Он круто повернулся и беспомощно повалился на лед.
Турка, нагнувшись, шарахнул его пешней по спине.
Выскочив из саней, Трофим Игнатьевич подбежал к вору и, перевернув его на спину, признал Коляку.
— Не будешь шастать, чорт, по чужим сетям! — и он пнул соседа ногой.
Коляка лежал неподвижно, широко раскинув руки по льду.
«Неужели насмерть долбанул?» — спохватился старый Турка.
Эта мысль сразу отрезвила его.
«Ответ еще придется держать...» — с тревогой подумал он, искоса оглядывая недвижное лицо соседа.
— Бей его! Бей! — заорал подбежавший Яков, готовый распотрошить Коляку, как рыбу. — Бей, батяша!.. Бей!..
— Чего гавкаешь! — сердито остановил его Турка.
Яков тяжело и шумно дышал.
— Не видишь, насмерть будто пристукнул, — и Турка отошел к саням.
Яков пристально взглянул на Коляку и заметил, что тот шевелит ногами.
— Батяша! — крикнул он и вырвал из рук соседа темляк. — Живой!
Турка прибежал с пешней.
Коляка пытался приподняться, но, обессиленный ударом старого Турки, опять беспомощно поник на лед. Отец и сын подступили к соседу.
— Чья лошадь? — гневно закричал Турка.
И, видя, как оживает Коляка, как приподнимается он на локте, Турка снова пришел в исступление.
— Говори, чья лошадь? — замахнулся он пешней. — Говори! Все говори!.. Чья лошадь? С кем сделку имеешь?
— Трофим Игнатьич... Яша... — тихо простонал Коляка — Пощадите...
— А ты пощадил нас? — заорал Яков и ткнул его темляком в грудь.
Коляка, поджав ноги, повернулся на бок и, склоняя голову ко льду, едва слышно попросил:
— Яша... Трофим Игнатьич... Сми-илуйтесь...
Разъяренный Яков предложил отцу:
— Прогоним его, батяша, разок! — и побежал к саням.
Турка, держа пешню на плече, вновь гневно спросил Коляку:
— Чья лошадь? С кем сделку имеешь?
Коляка умоляюще взглянул на Турку:
— Краснощековская... Захара Минаича... Он и рыбу принимал...
Яков привел лошадь и, вынув из саней темляк, нагнулся к Коляке.
— Пощади-ите!..
Проткнув темляком Колякины штаны, молодой Турка привязал веревку от крюка к саням.
— Садись, батяша, — и Яков тронул лошадь.
Турка бросил пешню в сани.
«Вот так Захар Минаич! — думал он, шагая рядом с лошадью. — Вот тебе и кум!»
Забагренный за ноги, Коляка волочился позади саней; он пытался приподнять голову, старался удержаться руками за лед и дико ревел:
— Трофим Игнатьич!.. Сми-илуйтесь!.. Яша!..
Турка прыгнул в сани и, не желая слышать истошного Колякиного рева, накрылся тулупом.
Свистнув, Яков погнал лошадь быстрей; он то и дело оглядывался назад, где по льду моталось большое тело Коляки.
«Может, кум и не виноват? — продолжал размышлять Турка, лежа под тулупом. — Может, этот ворюга не говорил ему, чьи он обирает оханы?»
Турка не мог допустить мысли, что его приятель и кум Захар Минаич Краснощеков мог заниматься таким грязным делом, да еще заведомо зная, чью принимает он рыбу.
«Брешет Коляка, — решил Турка и сбросил с себя тулуп. — Попытать его надо!»
Подъезжали к майне, где мирно стояла лошадь.
Норд-вест напирал все тяжелей, снег сыпал плотнее.
Выскочив из саней, Турка подбежал к чужой лошади и действительно признал в ней краснощековского Булана.
«Вот так та-ак!» — и он растерянно посмотрел в сани: там лежал десяток белорыбиц.
У Турки закипело в злобе сердце:
«Наша белорыбка!..»
Яков полукругом развернул сани, и Коляка очутился недалеко от майны.
Подбежав к сыну, Турка шепнул ему на ухо:
— Готовь... И впрямь прогоним разок его.
Присев на корточки у майны, Яков отвязал с кола хребтину и, вытащив на лед несколько метров ее, двинулся к Коляке.
Старый Турка нетерпеливо выспрашивал соседа:
— Захар Минаич знал, чей улов? Говорил ты ему?
— Знал... говорил... — тихим стоном отвечал Коляка.
Яков молча выдрал из его штанов темляк, накинул на Колякину голову петлю из хребтины и, продернув ее на грудь, заложил ему под руки.
Коляка только сейчас понял, какое испытание готовят ему Турки. Он приподнялся на локте, уставил на них застывшие, беспамятные глаза и вдруг рванулся.
— Держи, батяша! — рявкнул Яков и бросился к следующей майне, где был другой конец хребтины.
— Шалишь, сосед! — запальчиво вскричал старый Турка, когда Коляка попытался сбросить с себя петлю; подхватив со льда хребтину, он еще туже затянул петлю на груди ловца.
— Что со мной делаете?! — завопил Коляка. — За что губите человечью жизнь? Бога побойтесь!
— А ты боялся бога, когда шастал по чужим сетям? — исступленно кричал Турка, изо всей силы дергая хребтину. — Сам побойся!
— Трофим Игнатьич, — уже тихо, жалостливо просил Коляка, — пощади, смилуйся... За все с тобой расплачусь... Дорогой мой, век на тебя работать буду. Смилуйся...
Метрах в пятнадцати от них Яков быстро выбирал из майны хребтину, концом которой был опутан Коляка; хребтина наконец туго натянулась, и Яков, упираясь ногами в лед, что есть силы потащил ее.
Коляка дрогнул, и его потянуло к майне, близ которой он лежал.
- Трофим Игнатьич! — снова завопил он. — Смилуйся! Что делаете? Век работать на вас буду!..
Турка бросился к дальней майне на помощь сыну.
— Пощадите... Трофим Игнатьич!
Оба Турки натужно выбирали хребтину из дальней майны, одновременно зачаленный Коляка двигался к ближней.
Он неистово ревел, хватался за лед, пытаясь задержаться, но отец с сыном настойчиво тянули из противоположной майны хребтину, и она влекла его к воде.
— Нажмем, батяша!
— Нажмем, сынок!
И оба Турки стали рывками выбрасывать из майны веревку.
Коляка, обессилев, перестал сопротивляться; был он уже возле самой воды, но не видел ее — лежал на спине, а хребтина, которой была опоясана его грудь, тащила ловца в майну головой вперед.
