«Уследим! Все одно уследим!» — и Турка оглядывался на вершину бугра, где находился Яков.
Шесть раз Турки выезжали этой зимой в море; четыре раза ни одной белорыбки не подняли они своими оханами. Только в пятый раз напали Турки на белорыбье скопище: как проверят оханы, так и есть десяток; в эту поездку около сотни белорыбок вывезли они в Островок. В тот же день вернулись Турки обратно на Каспий и выбили оханы на прежнем месте. Проверили на следующий день — ни одной белорыбки. Заметил Яков, что некоторые майны были побиты и затянуты лишь тонкою льдистой корочкой.
«Вор был!» — решили Турки, и вот четвертые сутки маются в поисках злодея.
Приедут проверять оханы, а они кем-то уже проверены, и следов никаких; только побитые майны выдают, что здесь был вор.
Все планы, все думки старого Турки перевернуты шиворот-навыворот. Рассчитывал он в эту зиму собраться с деньгами, чтобы переменить частиковую сеть, оснастку новую справить для реюшки — парус и прочее. Да мало ли прорех в любом ловецком хозяйстве! Много прорех и в хозяйстве Турки; хотя оно и крепкое, исправное, а недостач — целый ворох!..
Раньше, год или два назад, кое-как справлялся Турка с этими прорехами. Возьмет бывало у Полевого, городского дельца, взаймы несколько сот целковых — и баста! Правда, большой процент брал этот хапун Полевой за одолжение — двадцать рублей с сотни, но выкручивался, изворачивался Турка. И свой улов почти всегда был хорош — добро, что справа дюжая! — да и перекупит бывало Турка уловы нескольких ловцов — вот и деньги!
К концу путины обычно и долг Полевому покроет, и сбрую пополнит, и запас муки, круп, сластей приобретет, да еще что-либо в дом прикупит: зеркало, швейную машину, горку или несколько стоп материи разной. Невесту Турка растил, дочь Марию, — потому и прикупал все в дом. И теперь настало время выдавать ее замуж — двадцатый год стукнул, да и жених попадается неплохой, здоровый и работящий парняга. А тут еще и Яков на выдел просится, избу новую ставить ему надо.
У Турки такая хозяйственная думка была: Якова непременно следует выделить, а Марию выдать замуж и поселить к себе в дом зятя-работника. Оно, конечно, было бы лучше не выделять Якова, а выделить в женихов дом Марию, но таких женихов, со своими домами, сейчас редко встретишь. А жить всем вместе в одном старом доме, где всего-навсего передняя да горница, никак нельзя: у Якова двое ребятишек, и скоро еще будет, а там, глядишь, и у Марии появятся...
И на выдел сына и на свадьбу дочери — только подавай деньги!
Был бы сейчас Полевой, взял бы у него Турка сотен восемь, а то и всю тысячу целковых взаймы — как-нибудь рассчитался бы!.. Только нет теперь Полевого, нет и других дельцов и рыбников в городе — многие из них запрятаны в тюрьму. Когда их судили, все газеты расписали про их мошенничества: и про то, как они обманывали финорганы, и про то, как пытались подкупать советских работников, чтобы еще меньше платить государственных налогов... Турке далеко было до этих крупных дельцов-рыбников, и он не пытался никого подкупать. Но судьба Полевого и ему подобных тревожила и его, Турку. Торговая политика советской власти была ему не совсем понятна.
После гражданской войны ввели нэп. Советской стране нужна была рыба. И Турка вместе с другими ловцами принялся за настоящий, промышленный лов. До этого ловил он с сыном кое-как и уловы переправлял на базары города, но в те времена и спроса достаточного не было, и цена стояла низкая, а самое главное, сбруи не было: ни сетей, ни пряжи, ни посудин.
Семь годов тянулась война: то с немцами, то с белыми генералами, и хозяйство ловецкое пришло в упадок — обносилось, захирело. Многие ловцы на фронты ушли, опустели ловецкие поселки, заглохла былая жизнь... Но Турка крепился — цедил воду штанами, а от лова не отходил. И вот, с нэпом, опять расцвела торговля и опять рыбный промысел стал выгодным. А страна продолжала требовать все больше и больше рыбы. Такого спроса и в старое, царское время, пожалуй, не было: помнится, в большой ход рыбы городские купцы не только платили за нее гроши, но частенько и за бесценок продать было некому. Теперь же только подавай, и цена подходящая! И Турка, снабженный Полевым и сетями, и снастью, и мукой, быстро стал подниматься в гору. Бударку скоро поставил на прикол и приобрел при помощи того же Полевого новую реюшку — небольшую морскую посудину.
Долго, очень долго рассчитывался Турка с Полевым за эту реюшку и морскую сбрую. Улова двух путин не хватило на покрытие кредитов. Тогда Турка стал заниматься перекупом рыбы у ловцов, а потом .доставил на реюшку к Якову сухопайщика, и сам приноровился к скупу красной рыбы. Сядет в свою бударку, которая до этого тоже в деле была — в пае у одного ходила, — и ну шнырять на ней по протокам, искать красноловцев. Накупит осетров, севрюги в город, в рыбные лабазы; тогда их в городе открылось несколько сот — больше, чем до войны было... Расквитался в конце концов Турка с Полевым и стал уже на себя и семью работать. А чуть нехватка какая или неудача в лове, сейчас же снова к Полевому... Если бы еще год-два так продолжалось дело — и Турка щедро выделил бы сына и знатно выдал бы замуж дочку. Рассчитывал Турка на эту зимнюю путину — очень рассчитывал! — но тут незадача с ловом вышла. А когда, под конец, на белорыбье место напал, опять беда: вор появился, обкрадывает оханы.
«Не уйду с моря, пока не словлю его!» — и Турка еще быстрее зашагал вокруг лошади, заложил очередную порцию махорки в трубку.
Наконец он остановился позади саней и глянул на вершину бугра, где находился Яков.
— Не видать? — спросил Турка сына, сложив ладони у рта рупором.
Яков, словно часовой на вышке, зорко осматривался вокруг, медленно поворачивая голову.
Становилось все темнее; предрассветное небо заволакивалось тучами, сея редкий, тихий снежок. Но северо-западный ветер заметно крепчал, обливая стынью, и скоро запахи снеговой влаги исчезли.
«Шурган не ударил бы...» — обеспокоенно подумал Турка, чувствуя, как набирает силу ветер.
Ловец покосился на лошадь — она, беспрерывно прядая ушами, встревоженно озиралась по сторонам. Турка снова посмотрел на вершину бугра.
— Не видать? — переспросил он сына.
Вместо ответа, с бугра посыпались ледяшки, и Яков кубарем скатился вниз. Турка подбежал к сыну.
— Кто там? Не Митька Казак с Васькой? Кто?
— Нет, батяша, — Яков громко дышал. — С другой стороны кто-то, и прямо на наши оханы подался.
Турка бросился к лошади, сорвал с нее покрывало.
— Прыгай, Яшка!..
И отец с сыном на ходу метнулись в сани. Лошадь понеслась вскачь.
— Правь, батяша, к тому бугру! — Яков снял тулуп и, нашарив темляк, встал иа колени. — К тому вон, батяша! — И он ткнул железным крюком вперед.
— Правь сам! — Турка кинул вожжи сыну и стал снимать тулуп.
— Нно-о! — Яков замахнулся на лошадь темляком. — Пошел! По-ше-ел!..
Турка, привстав на колени, повернулся к ветру спиной.
Еще до бугра Яков выскочил из саней и, продолжая бежать наравне с лошадью, сдержанно прокричал отцу:
— Я один, батяша... А ты веди лошадь шагом и схоронись пока под бугром...
Остановив коня, Турка спрыгнул на лед; пройдя несколько шагов, он вдруг побежал за сыном.
— Яшка, постой! Постой, говорю!
Яков уже обходил бугор; крадучись, он выглядывал из-за него, старался незаметно высмотреть злодея. Турка подбежал к сыну и вместе с ним, опираясь на глыбы льдин, стал осторожно обходить бугор.
— Смотри, батяша!
Яков остановился, загородив дорогу отцу.
— Видишь? — и он показал крюком, слегка пропуская Турку вперед.
Прямо от них, всего в каких-либо двух-трехстах метрах, маячила в белесой полумгле черная тень. Турка прищурил глаза и разглядел лошадь, запряженную в сани; вправо от нее на льду качалась другая, меньшая по размеру тень: должно быть, это копошился около оханов вор.
Яков, удерживая отца за рукав, горячечно прохрипел:
— Стой, батяша, здесь, а я поползу и отрежу ему путь от лошади. А то уйдет... Ты, в случае чего, — наперерез ему.
Яков опустился на лед и пополз, волоча за собой темляк.
Он неслышно скользил на животе по гладкому льду, отталкиваясь ногами и одной рукой, в другой держал железный крюк.
«Эх, не ушел бы!» — Яков дрожал, быстро приближаясь к мародеру. Он уже отчетливо видел его фигуру: тот, согнувшись и стоя спиной к Якову, торопливо проверял оханы.
У Якова гулко стучала в висках кровь.
Это из-за него, из-за этого злодея, может Яков еще надолго остаться жить у отца. Якову надоело тянуть лямку работника, надоело рвать жилы на то, чтобы справлять приданое сестре, заготовлять на несколько лет пряжу, сети, муку... Отец обещал в эту зиму выделить его, и весь улов от этой зимней путины должен был пойти на покупку дома для Якова, а уловом, оказывается, пользуется кто-то другой.
