Гида молча, опустив голову, приблизился к табурету и сел на краешек, вполоборота к землякам.
— Садись лицом к людям! Нечего теперь прятать глаза, нечего теперь стыдиться, стыдился бы, когда бил жену.
— Я сгоряча, — пробормотал Гида.
— Тебе не давали слова, молчи. На вопросы будешь отвечать стоя. Ты знал закон, что женщина равноправна с мужчинами?
Гида встал и кивнул головой.
— Голос потерял?
— Слышал такое, да не понял…
— Чего врешь? — выкрикнула Идари. — Сколько об этом говорили, сам говорил, да все смешком и смешком. Вот и досмеялся.
— Тебя, тетя Идари…
— Она тебе не тетя, она народный заседатель! Онагу как жену, как мать своих детей признаешь?
— Да.
— Зачем тогда побил?
— Чего она ходит на вечера? Я не разрешал…
— Вот как? Ты не разрешал, потому она не должна ходить на женский совет, на вечера грамоты. А где ее право?
Токто сидел позади всех на охапке сухой травы и внимательно следил за судом. Не нравился ему этот суд, не нравилась судья, ее голос, вопросы. Да и жалко было сына, наверно, весь вспотел, глаз не поднимает на людей. Разве легко слушать всякие обвинения перед глазами стольких людей.
— Ты побил не жену, ты побил советскую активистку, члена женсовета и за это понесешь суровое наказание.
Тут все зашевелились, зашептались. Токто уперся глазами в Косякову и старался отгадать ее мысли. «Зачем же такое обвинение? — испуганно думал он. — Зачем так? Он, когда бил, жену бил, заревновал…» Мысли путались от страха за сына.
— Ты не разрешаешь ей ходить на женсовет, не разрешаешь учиться грамоте, не разрешаешь вступать в новую жизнь, значит, ты не разрешаешь ей подчиняться советским законам! Ты против советских законов.
Это было тяжелое обвинение, никто не ожидал такого поворота. Все знали, что Гида побил жену из-за ревности, сгоряча, а тут вон в чем его обвиняют! Вон куда повернула умная или хитрая русская девушка. Права она или нет? Очень у нее все ладно получается, вот что значит быть грамотной. Но права ли она? Слишком уж тяжелое обвинение.
— Я не против, как я могу быть против власти, — забормотал Гида и сморкнулся. — Я только не хотел, чтобы она одна без меня ходила… А то что я…
— Признаешь себя виновным?
— В чем? Что побил? Да, побил, но я не против власти…
— У кого вопросы есть к подсудимому?
Все молчали.
— У тебя, Боракта, есть вопросы?
— Нет, зачем вопросы, нет вопросов, — затараторил Боракта.
— Может, кто хочет слово сказать?
Встала Идари и заговорила.
— Правильные советские законы, очень правильные. Разве за нас, за женщин, какой закон раньше заступался? Не было такого закона. А теперь поглядите на этого храброго охотника, на жену поднявшего руку. Стоит, дрожит. Дрожи, дрожи, Гида, да запомни крепко, не тронь и пальцем женщину. Все мужчины запомните, тронете жену, будете вот так стоять перед судом. Какое наказание он заслужил?..
Нина взяла ее под локоть, шепнула: «Об этом позже».
— Ладно, об этом позже, — продолжала Идари, но вдруг, потеряв нить мыслей, растерянно замолчала. — Ладно, я кончила, — смущенно сказала ока и села.
— Если нет больше желающих слово сказать, то суд уходит на совещание, — объявила Нина.
Когда она с Идари и Борактой удалилась в фанзу, охотники закурили и заговорили.
— Теперь собственной жены станешь бояться…
— Власть им дали, равноправными сделали, что хочу, то и делаю, а ты слова не смей сказать…
— Прежде чем ударить жену, придется вспомнить, кто она такая, кроме как жена, иначе нельзя, обвинят…
Судьи совещались недолго. Идари сообщила, что Онага просила не судить мужа, плакала.
— Судить надо было, — ответила Нина. — А ты, Боракта, почему молчал?
— Чего говорить? Зачем говорить? Скажу, а потом меня будешь судить, стыдно будет.
— Жену тоже бьешь?
— Маленько как не бить?
— Все равно, не смей больше трогать, а то судить будем. Итак, решаем: так как за Киле Гиду заступилась побитая жена Онага, и имея в виду, что он впервые…
— Нет, он и раньше тоже бил, — возразила Идари.
— Ладно, пусть… Впервые совершил такой поступок, побил жену, на первый раз ограничиться строгим предупреждением, но при повторении строго наказать, вплоть до тюрьмы. Согласны с таким решением?
— Согласны, — ответили оба заседателя и облегченно вздохнули.
Нина вышла к столу и сказала:
— Встать всем! Суд зачитает решение.
Все поднялись на ноги, выслушали решение суда. Загалдели.
— В тюрьму не сажают!
— Я так и знал, не будет ничего. Будем бить…
— Правильно, угрожали только.
Один Гида, не проронив ни слова, зашагал домой. После этого суда он долго не разговаривал с домашними, спал отдельно от жены, стыдился появляться на людях.
Весной женщины все же раскопали огороды на релке возле Чиори. К этому времени Нина открыла ясли, собрала всех ребятишек ясельного возраста. Она доставала все необходимое с боем: и деньги, и мануфактуру, и питание детям. Почти каждый день приходила в контору колхоза к Токто и надоела ему так, как может надоесть незаживающий чирий.
И Токто сбежал в Болонь на все лето. Позже услышал, что огороды женщин на релке затопило. Жалко стало их, зря трудились, так радостно трудились. До осени пробыл Токто в Болони, изредка навещал Джуен, но встреч с Ниной избегал. Однажды, когда он находился дома, прибежала к нему сестра Боракты, вдовая женщина, уже несколько лет не находившая себе мужа.
— Отец Гиды, помоги, — сказала она, — ты был сельсовет, все законы знаешь не хуже Поты и Идари, и этой светловолосой…
— Ты с чего это взяла? — оторопел Токто. — Откуда мне лучше их знать? Ты заговорилась. Эта русская послана сюда учить нас…
Токто говорил искренне, позабыв о своей неприязни к Нине.
— Ладно. Так вот, слушай. Я не кривая, не косая, умерший муж меня любил…
— Помню, раза два видел, как палкой он тебя…
— Так это два раза всего, виновата была. А так я женщина хорошая, еще рожать могу, а Пота и русская не разрешают дать за меня тори.
— Потому что советские законы не разрешают. За тори русская будет судить…
— Не разрешает, не разрешает. Все же дают тори! Мне одной не разрешают.
— За кого дали?
Тут в фанзу вошел Пота, за ним Идари. Вдова прикусила язык.
— Говори, за кого дали? — повторил Токто.
— Кому какое дело, за кого дали! — закричала женщина и повернулась к вошедшим: — Пота, разреши тори дать! Мне стыдно выходить без тори!
— Чего стыдиться? Все выходят без тори, и никому не стыдно. И ты выходи, — ответил Пота.
— Я молодая еще, рожать могу, род мужа пополню, и он не хочет без тори, да и я не хочу…
— Закон есть закон.
— Эх, вы! Ты, Идари, говорила, правильные советские законы, очень правильные! Нас, женщин, защищают. Где же они правильные? Где они защищают?
— Тебя не продают как собаку, — ответила Идари.
— Как собаку, говоришь? Эх гы! Плохой закон, плохой! Меня твой закон ставит ниже собаки! За собаку деньги платят, а за меня не платят. Понимаешь ты? За меня рубля не дают, выходит, я хуже собаки, ничего не стою…
«Вот это завернула, — подумал Токто, когда ушла вдова, — так завернула, что не придумаешь лучше. Ха!» И тут вдруг он поймал себя на мысли, не выглядит ли сам в глазах Нины, как эта взбалмошная женщина. Он ведь спорит, ругается, иногда сам замечает, что поступает нелепо, прямо, можно сказать, глупо, но не может сдержаться.
«Да, наверно, так, — подумал Токто, — дураком выгляжу. Ладно, зачем теперь исправляться, еще хуже будет. Все равно я упрямцем был и останусь».
Подходила пора выезжать на Амур, ловить осеннюю кету. Токто готовился выезжать всем колхозом. Однажды явилась к нему Нина, сказала:
— Товарищ председатель, в Джуене и нынче не могут открыть школу, детей колхозников нужно отправить в Болонь, там они будут жить в интернате и учиться.
— Мне какое дело? — ответил Токто. — Отправляй.
— Не хотят отпускать детей.
— А я что, заставлю их, что ли?
— Зачем? Пример покажите, отправьте своих внуков в интернат, за вами отправят и другие.
— Моих внуков? В Болонь отправить одних?
— Почему одних, с другими детьми…
— Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Отправить Пору и Лингу — это оторвать мое сердце от меня! Понимаешь?!
— Им учиться надо, они должны быть грамотными…
— Нет, внуки всегда будут со мной! И молчи, знаю, что скажешь: против советских законов идешь, не отпускаешь их учиться. Судить тебя! Ну, суди, суди старого Токто! В тюрьму его! Я в тюрьму пойду с внуками. Так и знай. А внуков не отпущу, пусть другие отправляют…
Крепко поругался Токто на этот раз с Ниной. Вечером на Токто набросились Пота с Идари, и они окончательно поссорились. На следующий день Токто всей семьей выехал на путину, а после нее переселился в Хурэчэн. Переселился потому, что ему житья не давали в Джуене.
