— Баба у тебя есть?
— Нет, я не женат, — рассматривая на свет внутренность ствола, ответил Крапивницкий. — А тебе зачем, Ильгей?
— Так. — Женщина поднялась от потухшего костра. — Если в месяц малой жары марал зовет маралиху к себе, разве она откажется пойти с ним в густой тальник? Когда марал ходит по тайге один, стало быть, он стар или болен. Когда мужик баба не берет, это не мужик...
— Кто же, по-твоему? — откладывая ружье в сторону, спросил с улыбкой Крапивницкий.
— Сухой кедр. — Взявшись за дверную скобу, Ильгей продолжала: — Весной, когда стает снег, убей марала. Из его пантов я сделаю тебе отвар. Ты будешь сильный и шибко баба любить. — Дверь за Ильгей закрылась.
В тот год зима была снежной и стоянка Уктубая оказалась отрезанной от всего мира. Да ее обитатели особенно и не беспокоились. Корм у овец был. В солнечные безветренные дни они паслись на голых от снега северных склонах гор, разыскивая между камней жухлую траву.
За зиму Крапивницкий изменился до неузнаваемости. Вместо офицерской шинели, на нем была алтайская долгополая шуба, на ногах сапоги из мягкой кожи без каблуков, голенища которых обычно подвязывались ремешком. На голове шапка с шелковой кистью — подарок Уктубая.
— Носи. Зимой без шубы плохо, без шапки плохо, — говорил он.
Крапивницкий отсыпал ему пороху, дал свинца для отливки пуль, взятого еще с осени в Яконуре у Токтамышевых.
— Вот эта латна, — говорил довольный Уктубай. — Теперь мультук берем, горы, тайга идем, маленько стреляем. Глаз только плохой стал, — пожаловался он. — Белка плохо видим. Ильгей белка бьет. Уй баба, — зацокал языком старик. — Шибко тайга знает. Козла бьет, кабаргу бьет, колонок петля ставит. Ходи тайга вместе с Ильгей.
Но Крапивницкому в конце апреля навсегда пришлось оставить стоянку Уктубая. Случилось это так.
Возвращаясь с охоты, он заметил возле аила группу вооруженных всадников, которые, спешившись с коней, о чем-то разговаривали со стариком. Спрятавшись за ствол дерева, Крапивницкий продолжал наблюдать. Двое из приезжих были в солдатских шинелях, на голове островерхие шлемы-буденновки, остальные в шубах и шапках, с красными повязками на рукавах. Один из них Крапивницкому показался знакомым. Амыр, его бывший проводник! Это он привел красных на стоянку Уктубая! Бежать, бежать немедленно. Крапивницкий оглянулся. Сзади — полная опасностей тайга, впереди в долине — люди, которые наверняка его ищут.
Избегая проторенных троп, поминутно озираясь, Крапивницкий начал удаляться все дальше и дальше в тайгу и к вечеру достиг вершины Бешпельтирского хребта. Ночь провел, не зажигая костра, в небольшом углублении наподобие грота в скале, чутко прислушиваясь к лесным шорохам. Недалеко гукнул филин. От неожиданности Крапивницкий вздрогнул.
— А, черт бы тебя побрал, — выругался он и, обхватив ствол ружья, попытался заснуть.
Но сон не шел. Пугала неизвестность, на Крапивницкого нахлынуло тоскливое чувство одиночества. «До каких же пор это будет продолжаться? Бродишь по тайге, как сахалинский бродяга. Почему я не могу жить как цивилизованный человек?»
В эту ночь Крапивницкий впервые почувствовал душевную усталость. Его сознание неотступно сверлила мысль о бренности бытия. Тяжело вздохнув, он уронил голову на колени и закрыл глаза.
Проснулся от холода. Поеживаясь, вышел из укрытия и метнулся обратно. Недалеко между деревьями в предрассветном сумраке показался зверь. Он уставил на человека удлиненную, как у барсука, морду с маленькими свирепыми глазками. Затем зверь легко метнул свое грузное туловище, покрытое густой коричнево-бурой шерстью с рыжеватыми полосками на боках, и исчез в, полусумраке.
Крапивницкий знал по рассказам Уктубая коварность и злобу встреченного хищника. Это была росомаха.
Солнечный восход Крапивницкий встретил в одном из ущелий Бешпельтира, на берегу небольшой, но бурной речки. Сыро, сумрачно. Лучи солнца проникли в ущелье лишь в полдень. Развел костер и зажарил убитую накануне тетерку. Открыл вещевой мешок и пересмотрел свое имущество: коробка спичек, небольшой узелок с солью, десятка два ружейных пистонов, рог, полный пороха, и кусок твердого, как камень, овечьего сыра. Надолго ли хватит этих запасов? Недели на две, а дальше что? Крапивницкий огляделся. С северной стороны — голые скалы, напоминающие островерхие башни старинного замка или гладко срезанные столбы; на противоположной стороне, откуда он спустился, — стена сплошного леса; выше, где заканчивалась их граница, — корявые карликовые березы и редкий кустарник.
Весь день ушел на устройство шалаша из веток лиственницы.
Шла вторая ночь, как Крапивницкий ушел со стоянки Уктубая. Утром он увидел на солнечных местах фиолетовые соцветия бадана и голубые фиалки. Лиственницы, казалось, были пронизаны мягкими, полными света лучами. Где-то в верховьях прошел сильный дождь, и горная речка, гремя на перекатах, стала выходить из берегов. Крапивницкому пришлось перенести свое жилье выше к скалам.
Ночью проснулся от сильного шума. Речка несла подмытые деревья, кустарник, и на одном из ее поворотов образовался затор. Вода подступила уже к скалам. Собрав поспешно свое несложное имущество, Крапивницкий стал карабкаться вверх. Передохнул на одной из площадок, прислушался. Вода внизу продолжала бурлить, как бы преследуя человека. Ее уровень начал стремительно подниматься. Крапивницкий снял со спины мешок и вплотную прижался к скале. Темень, грохот взбесившейся реки, каскады брызг у ног заставили его в поисках выхода на ощупь обследовать площадку. Потрогав ее края, почувствовал, как рука повисла в черной пустоте, и он поспешно отполз к стене.
До утра не смыкал глаз, и когда на востоке показалась пурпуровая полоска света, Крапивницкий вздохнул с облегчением. Предметы стали отчетливее. Он взглянул на край площадки, и ему стало не по себе: там, где ночью его рука нащупала пустоту, зияла пропасть. Как отсюда выбраться? Огляделся еще раз и, заметив справа площадки выступ камня, поднялся на ноги. Над головой неширокая расщелина, в ней, спускаясь отростками вниз, толстый корень кедра. Почти рядом с ним — узкая полоска мелкой россыпи камней, тянувшаяся вверх.
«Если уцепиться за корень, переметнуться на россыпь и по ней выбраться из ущелья? А вдруг камни придут в движение и я скачусь в поток? Что же делать? Попытаюсь».
Подтянув потуже мешок, закинув ружье за спину, Крапивницкий уцепился за корень и с силой потянул к себе. Затем осторожно перебирая руками, начал подъем, поднялся шага на два. Посмотрел через плечо вниз и на какой-то миг закрыл глаза. Река шумела, пенилась на поворотах и, как разъяренный зверь, била волной о скалы. «Только бы не сорваться». Крапивницкий с усилием подтянулся еще на шаг. Вот мелкая россыпь камней, он занес ногу и пошевелил их носком сапога. Россыпь лежала спокойно. Значит, глубина залегания камней достаточна. Выше идет пологий скат. Не раздумывая, Крапивницкий переметнулся на россыпь и пополз на четвереньках вверх. Вот и спасительный кедр. Крапивницкий в изнеможении повалился на землю. Перед ним вновь была тайга.
В полдень Крапивницкий был далеко от коварной реки. Шел не торопясь к Ануйскому хребту. Под ногами мягко оседала прошлогодняя хвоя. Воздух был насыщен чуть уловимым запахом смолы, в ярких солнечных лучах в поисках нектара над головой путника пролетали шмели. К вечеру Крапивницкий набрел на полуразрушенную охотничью избушку. С трудом открыл повисшую на одной петле дверь и шагнул внутрь. В лицо пахнуло сыростью и тлением. У ног промелькнули две юркие сеноставки и скрылись за порогом.
Крапивницкий огляделся. Небольшие грубо сколоченные из тонких жердей нары, оконце, заткнутое давно высохшей травой. Слева, в углу, очаг из диких камней, над ним с потолка свисал железный прут для подвески котелка, стоявшего тут же с помятыми боками. Под нарами несколько сухих поленьев и тонко наструганные щепки.
Избушка, несмотря на ее убогость, обрадовала Крапивницкого. Все же это было жилье человека, в нем можно было спрятаться от непогоды и зверя. Крапивницкий выбросил затычку из оконца, открыл дверь шире, и затхлый воздух начал улетучиваться.
«Если здесь жил охотник, значит, где-то должна быть вода? Может быть, он растапливал снег? Но откуда тогда трава в отдушине? Пойду поищу родник».
Нашел он его под небольшой кучкой камней недалеко от своего нового жилья. Налил в котелок воды, накрошил мясо убитой накануне глухарки и начал разжигать дрова. Его занятие прервало сердитое цоканье маленького полосатого зверька. Потревоженный дымом, он выскочил из угла, где был сложен очаг, и, уставив но человека бисеринки глаз, продолжал что-то бормотать на своем языке. Крапивницкий хлопнул в ладоши, и забавный зверек скрылся.
Насытившись, Крапивницкий стал готовиться к ночлегу. Ночь провел спокойно.
