— Ты не указала в открытке — на восток или на запад проедешь в начале месяца. Пришлось ловить поезда в обоих направлениях.
— Я же думать не думала, что ты явишься на Хвойную! Намаялся по дороге из своего «почтового ящика»?
— Ты хотела сказать — из Приангарска? — он рассмеялся.
— ?
— Не успел написать, что нас перебросили туда. Срочный монтаж.
— Издалека пришлось добираться?
— Тысчонка километров, не так далеко, — сказал Шестаков, подражая Погодаеву.
— Я и не знала, что ты способен на такой подвиг!!!
Мариша вскочила и чмокнула его в щеку.
В этом блицпоцелуе выразилась ее благодарность, но нежности он не почувствовал.
«Плата за подвиг?» — он улыбнулся про себя..
— Я еще помню, Мариша, выпускные экзамены в школе. Может, и в самом деле сдам, — сказал он без всякого энтузиазма.
«А нужно ли было выпрашивать у Пасечника отпуск на две недели? — подумал он с неожиданной растерянностью. — Отправиться в путь, который Мариша назвала подвигом? Нежность, если она проявилась с опозданием, может, по словам Мариши, стать жестокой. Вот так же и подвиг, если он несвоевременный, может стать бессмысленным...»
Его овевал холодок, исходивший от Мариши, а он все мчался безбилетником сквозь непроглядный сибирский вечер в стремительных окнах, сквозь последний год, прожитый на стройках...
Согласный перестук колес, ресторанный гомон, звон посуды: звякает ложечка в стакане, позванивают бутылки на буфетной полке.
За окном пролетел еще один перегон, кажется третий по счету.
Вагон-ресторан опустел, посуду после обеда убрали, скатерти перевернули другой стороной, выбросили окурки из пепельниц, нарезали хлеб и пополнили хлебницы.
Скоро кончится перерыв, и пассажиров начнут кормить ужином.
Начало смеркаться, зажгли на столиках лампочки, наступило время, когда в стекле причудливо смешиваются отраженное нутро вагона и мимолетные пейзажи.
Ресторатор время от времени косился заплывшими глазами на безбилетного Шестакова, но обошлось без новых угроз, — видимо, не хотел ссориться с Мартыновой.
В Иркутске Шестаков сошел с поезда. Из-за того, что у него не было багажа, даже кепки на голове, он выглядел пассажиром, который вышел лишь слегка размяться, прогуляться по перрону.
Директор вагона-ресторана стоял в тамбуре. Он лениво ответил на прощальный кивок Шестакова, равнодушно посмотрел вслед уходящему безбилетнику.
— Ты, Мартынова, из регламента не выходи. Проводы короткие. Пассажиров за ужином полно. Разорвут Скуратову на части...
Вдруг заплывшие глаза его округлились, он отвернулся от Мартыновой и забыл о ней.
Из соседнего вагона вышел пассажир, который привык распоряжаться. На спине у него помятый рюкзак, в одной руке дерматиновый чемодан, в другой суковатая палка.
— Пассажир-то из жесткого вагона! — вознегодовал ресторатор, ища сочувствия у стоявшего рядом повара. — Вот тебе и секретарь обкома! Наверно, пенсионер районного значения. Рассиживал по часу за стаканом холодного чая, место занимал, выхватывал у официантки гривенники сдачи... А еще командует, старый хмырь!
Пассажир в синем френче неторопливо, с выправкой, которая выдавала бывшего военного, прошел по перрону и так же неторопливо исчез возле светящейся таблички «Выход в город».
Шестаков решил, что разумнее не искать ночлега на вокзале, а уехать на аэродром и там переночевать.
— До свидания через два месяца! — Она так поспешно его обняла и поцеловала, словно боясь, что стоянку поезда сократили и ей придется прыгать в вагон на ходу.
Мариша посмотрела Саше вслед — он шел обычным крупным, уверенным шагом.
Саша оглянулся: Мариша нерешительно махнула ему рукой, как бы не столько прощаясь, сколько отбрасывая нечто от себя.
Михеич поманил пальцем Антидюринга и, когда тот подошел, молча вручил ему радиограмму: «Маркарову. Встречай жену сегодня».
Беззвучно шевеля губами, Маркаров дважды перечитал радиограмму, растерянно потер лоб:
— Какая-то ошибка.
Он вопросительно взглянул на Михеича, тот пожал плечами.
— Может, фамилию перепутали? Эй, Садырин, поди сюда! Кто на южной лебедке подручным — Марков?
— Вспомнили! Марков в прошлом году рассчитался, а этот — Макарычев, только что из петэу...
Садырин выдернул из рук вконец растерянного Маркарова листок, пробежал его глазами и усмехнулся:
— Ловко ты холостяком маскировался! Но все равно жена тебя разыскала.
— Проверь-ка у радиста фамилию, — посоветовал Михеич. — Может, перепутали.
Маркаров побежал в радиорубку, но у него теплилась надежда — вдруг все-таки позывные Нонны?
В то же время это совершенно невероятно! Только на днях она прислала две заказные бандероли: монография «Юлий Цезарь», повесть польского фантаста Станислава Лема и сборник «День поэзии».
Вертолет приземлился, вышли бородатые незнакомцы с ружьями, за ними собаки. Геодезисты вытаскивали теодолиты, красно-белые рейки, ящики с плечевыми ремнями. Больше пассажиров не было, только груз.
Значит, кто-то разыграл Маркарова. И сделал это злой человек, поэтому и радиограмма без подписи.
Раздосадованный подошел он к бортмеханику. Тот сказал, что были еще пассажиры, но остались в Приангарске, вместо них погрузили анкерные болты, моток троса, баллоны с кислородом и ацетиленом. Переброска стройматериалов вертолетом — дорогое удовольствие. За аренду вертолета берут в час 590 рублей. Доставка каждого кирпича обходится в два с полтиной. Чего же удивляться, что каких-то пассажиров не взяли?
— А не было ли среди пассажиров молодой женщины, высокой, светловолосой?
Кто отстал от вертолета, какого пассажиры пола, возраста и масти, — бортмеханик не знал, ему перед отлетом и оглянуться было некогда, так с баллонами намаялись: тяжелые, сволочуги.
— До темноты будет еще рейс, ждите.
Маркаров постоял на бревенчатом настиле, бездумно следя за разгрузкой, уставясь в раскрытую дверцу кабины, будто после баллонов, после мотка троса могла волшебным образом возникнуть Нонна.
Тоскливее, чем ему, в эти минуты было только лайкам, которые прилетели с геодезистами.
Не в первый раз наблюдал Маркаров за четвероногими пассажирами. Уже по тому, как собака вслед за хозяином боязливо подымается по лесенке в кабину, можно отличить летящую в первый раз от опытной воздушной путешественницы.
Какое тяжкое испытание для лаек этот полет! Они выпрыгнули из раскрытой дверцы вертолета, отбежали подальше и как по команде легли на траву. Трава еще не успела выпрямиться после того, как замерли лопасти винта. Лайки мотали головами, дергали острыми ушами — поскорее избавиться от шума в голове и вернуть остроту слуха!
Печальными, совсем человеческими глазами смотрела лайка на своего хозяина, ей хотелось сказать:
«Все чутье отбило у меня ваше вонючее горючее. А тарахтенье-грохот притупило слух. Это вы, люди, почти начисто лишены обоняния, не умеете принюхаться даже к следам соболя, отличить его запах от запаха белки или медведя. Легко миритесь с тем, что вы такие тугоухие... Не слышите, как тетерева слетаются на березу, не слышите хвойных шорохов, когда прыгает белка. А мне, лайке, которой вы сами дали кличку «Тайга», без острого обоняния и слуха жить никак невозможно. Ты же, хозяин, первый в лучшем случае перестанешь брать меня на охоту, а в худшем — пристрелишь...»
«А ведь собака — знаменитое животное, — продолжал наблюдать Маркаров. — Много помогла в опытах академику Павлову, помогла в покорении космоса. Первой, до Гагарина, полетела в космос дворняга по имени Лайка. На собаках училась наша медицина...»
— Бедные лайки, — подумал он вслух, — не берегут вас, заставляют жить в человеческих условиях...
Прошло часа три, и следующий вертолет известил далеким стрекотом о приближении.
От будущей телебашни недалеко до вертодрома. Вот уже угловатая тень хвоста вертолета скользнула по посадочной площадке. Трава легла плашмя. Три алюминиевые ступеньки, и под ногами пилота, вышедшего первым, — бревенчатый настил, за ним — взъерошенная трава.
Нонна показалась в дверце кабины последней — замешкалась с багажом. В руке у нее чемодан, одно плечо оттягивает тяжелый рюкзак, на другой висит гитара в чехле.
Она в джинсах, в такой же куртке и в плаще не по погоде — видимо, плащ не влезал куда-то, и, чтобы не мять, Нонна надела его на себя.
Завидев подбегавшего Маркарова, она не опустила чемодан бережно, он выпал из ее ослабевшей руки.
Их обдувало ветром от лениво крутящегося винта, разносился запах керосина.
Долго стояли обнявшись. Нонна не намного ниже Маркарова, рослая, длинноногая. Могло показаться, что туфли у нее на платформе; на самом деле она была в кедах.
— Ну и чудеса! — вот все, что он смог выдавить из себя,
Он целовал ее лоб, щеки, глаза, волосы с исступленной нежностью.
После того как Нонна увидела Мартика, путешествие уже не казалось ей столь длинным, хотя стрелку часов она еще в Приангарске передвинула на пять цифр вперед.
