После того как Нонна увидела Мартика, путешествие уже не казалось ей столь длинным, хотя стрелку часов она еще в Приангарске передвинула на пять цифр вперед.
— Написала тебе длинное-предлинное письмо. — Она едва не задохнулась. — А тут заплатили на студии дополнительно за девять съемочных дней в Батуми. И еще за репетиции. Вот и подумала: а почему бы не отвезти это письмо самой? Мы же оба — кочевники! Актеры часто в пути — гастроли, киноэкспедиции. Недавно летала из Свердловска на «Ленфильм», сыграла эпизод, а заодно там дублировали венгерскую картину. Я в этом фильме за Илонку и смеялась, и с женихом ссорилась. Я уже знаю, что на Ил-18 спокойнее летать в хвосте, двигатели не так сверлят уши, а на Ту-104, наоборот, впереди тише.
— Только очень прошу — чтобы число посадок у тебя было равно числу взлетов.
— Да, немаловажная деталь при воздушных путешествиях.
— Меня твой жених не интересует. Где письмо мужу? — он протянул руку.
— Перескажу на память. Во всяком случае, все достойное внимания. Без воздушных поцелуев авиапочтой... От них ни тепло ни холодно...
Она жадно засматривала ему в глаза, а он опустил голову, вперил взгляд в землю.
— Ты куда смотришь?
— На твою стройную тень. По тени обычно отличают призрак от реального предмета или существа. Есть тень — реальность, нет тени — нет предмета. Я радуюсь, что у тебя есть тень, и в этот час еще достаточно резкая. Значит, по небу летел не призрак, хотя и ангел...
— Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью, — пропела она смеясь и прижалась к нему, как бы спеша его разуверить в своей бесплотности.
— Справедливо говорят в Грузии, что женщина подобна тени: за ней бежишь — убегает, от нее бежишь — за тобой гонится.
Он обнял Нонну и только поэтому уразумел, что ее плечо отягощено лямкой рюкзака. Торопливо помог снять рюкзак и закинул его себе за широкую спину.
Они оставались наедине не потому, что их никто не видел, но потому, что сами в эту минуту не видели никого и не хотели видеть.
Нерассуждающая радость!
Стрекотал винт, а тут еще из вертолета выгружали грохочущую, бренчащую связку ведер, звенели на проволочном круге топоры, не насаженные на топорища, сварливо кричал что-то вертолетчику прораб Рыбасов, громко лаяла собака, провожая своего хозяина.
Нонна обратила внимание на вертолет, стоящий рядом, близнец того, каким она прилетела. Похоже, его стали разбирать и не успели разобрать до конца — без дверей, без антенны, без лесенки.
— Ну что же мы тут стоим? — сказал он наконец. — Пошли потихоньку...
Раскулаченный вертолет остался позади.
— Ты сильно изменился, — она удивленно вгляделась в лицо Мартика.
— Просто усы отпустил. Ты когда-нибудь видела картину Репина «Запорожцы»?
— Допустим, — засмеялась Нонна.
— Помнишь казака с люлькой в зубах? Склонился над писарем и диктует письмо турецкому султану. Вот такие усы я и решил отпустить... До чего же ты красивая!
— Такая же, как уехала, — она встряхнула головой и поправила волосы. — Галиуллины сказали, у вас женщины не водятся. Поскольку я здесь одна, можешь присвоить мне звание «Мисс Останкино-74».
Прораб Рыбасов улетал этим же вертолетом на совещание в Востсибстальмонтаж. Ночевать будет дома в Приангарске, значит, раскладушка в конторке сегодня пустует. Михеич, конечно, разрешит им устроиться там на ночь. Но куда деваться потом?
Мартик и Нонна проводили взглядом взмывший вверх вертолет.
— Когда я рядом с тобой, то никуда не хочу спешить. Отспешила свое перед отъездом...
Они помахали вертолетчику и двинулись в Останкино, благо до него рукой подать.
Он поправил рюкзак у себя на плече и театрально крякнул — ну и тяжесть, как только Нонна его дотащила? Уж не булыжниками ли он набит? Она принялась на ходу вспоминать, что же туда запихано.
Флаконы с жидкостью «Тайга» и «Дэта» от комаров и всякого гнуса. Стопка тетрадей с переписанными ролями — две роли нужно выучить, другие освежить в памяти, прорепетировать, проиграть наедине с собой. Две бутылки мозельского вина «Либфраумильх». Томик Есенина, это для чтения вслух. Две палки финской копченой колбасы. Увесистая гроздь бананов. На самом дне сковородка и бутылка с подсолнечным маслом, их всучила Зина Галиуллина, чтобы было на чем жарить грибы. И еще всякая всячина, забыла, что именно.
Она шла, сняв плащ, и гитара легонько похлопывала ее по бедру.
Нонна рассказывала смеясь, так легче скрыть смущение.
Возвращаясь в выплатной день с киностудии, она неожиданно для себя оказалась у кассы Аэрофлота. К черту позорное благоразумие, как подсказал гениальный поэт! Ее веселила сама мысль, что-она прилетит в Приангарск, и уже во всех подробностях представляла себе тамошний неказистый аэродром и Мартика, ожидающего ее за низким забором, обочь посадочной полосы.
Откуда ей было знать, что Мартик уехал из Приангарска, что в Свердловске ее ждет телеграмма, она пролетела мимо этой телеграммы?
Встретили ее на аэродроме Галиуллины, они рассказали, что три недели назад бригаду Шестакова неожиданно перебросили в глухую глушь на монтаж телебашни. В проектном институте зашились с чертежами обогатительного цеха, и поэтому Пасечник пообещал на пленуме горкома, что голубые экраны зажгутся в Приангарске прежде, чем окна покроются инеем.
Нонна выслушала Галиуллина и слегка растерялась. Отправляться назад?
Галимзян посоветовал ей лететь дальше. Туда, к монтажникам, ходит вертолет, иногда по два-три раза на дню.
А не причинит ли она неприятностей Мартику? Пойдет молва...
В бригаде знали об их близких отношениях, но в Приангарске это не так бросалось в глаза, а на тесном таежном пятачке, где все народонаселение — человек двадцать пять... К тому же, напомнила Зина, среди них немало знакомых Нонны — Шестаков, Чернега, Кириченков, Нистратов, там и Садырин, который куражился и орал из зала «клюет!».
А вот Погодаева Нонна не встретит. Он оставил бригаду, придумал себе очередную творческую командировку, помогает музейным работникам из Братска разбирать, грузить на баржи старинные дома, мельницу, часовню в деревне, которую скоро затопят.
Нонна показала круглый картонный футляр, в каких студенты носят свои чертежи. В этом футляре свиток карт, Нонна по просьбе Мартика купила их для Погодаева. В Москве на Кузнецком мосту, рядом с фирменным магазином «Консервы», находится магазин «Атлас». Ей удалось выполнить заказ, она заходила несколько раз и достала карты Ленинграда, Скандинавии, Северного морского пути, низовьев Енисея с портом Дудинка и Ангары в нижнем ее течении. Галимзян удивился непонятной просьбе Погодаева, взял у Нонны футляр, он передаст карты, как только Погодаев объявится.
А что касается Нонны, рассудили так: Галиуллин даст радиограмму, чтобы Маркаров встретил жену четырнадцатого, рейс номер такой-то... Если женой не назваться, служебную радиограмму не примут и не найдут местечка на вертолете, у них каждый килограмм на счету.
Нонна даже не заехала в незабываемую гостиницу, где она телеграммой попросила забронировать номер, а переночевала у Галиуллиных.
Узнав о прилете Нонны, Варежка после работы примчалась к ним. За дни летних гастролей молодые женщины успели подружиться. Нонна приобрела душевное расположение Варежки и отвечала ей прочной приязнью. Писем не пишут, а взаимные приветы через Маркарова передают.
У них много общего — одногодки, обе рослые, привлекательная внешность, много пережили, у обеих не сложилась семейная жизнь. Ни про ту, ни про другую не скажешь, что у нее душа нараспашку. Обе не общительны по-бабьи, не говорят расхожих комплиментов. Каждая по-настоящему увлечена своим делом, держится независимо, ни ту, ни другую не назовешь беззащитной.
При этом Варежка слывет недотрогой, защищается словами-колючками, умеет осадить пошляка, нахала; впрочем, делает это не всегда своевременно и с чем бо́льшим опозданием, тем грубее. Легко поранить ей душу, и, как она однажды посетовала, жаль, что на такой случай медики еще не нашли обезболивания.
Ну а Нонна защищается от жизненных неурядиц оптимизмом, преданностью любимому искусству. Не утвердили кинопробу? Обошли с распределением ролей в новой пьесе? Надо унять непрошеные слезы, этих слез нет в ремарке драматурга, их нет в сценарии, надо убедить себя, что это — мелкие обиды, как ни сильно ее огорчение. Утешение она будет искать в симпатиях и признании зрителей.
Варежка поделилась с Нонной своим огорчением: не пришлось поехать с бригадой в Останкино. Кажется, впервые в истории вертолет взял на себя обязанности подъемного крана. Так и без куска хлеба останешься на старости лет. А подымать своим краном по винтику, по кирпичику скучно.
Поскольку бригада в командировке, Варежка переезжает в Братск. Зовут земляки, ее ждет там мощный подъемный кран.
А Нонна поделилась с Варежкой своей нерешительностью — лететь ли в Останкино, назвавшись женой Маркарова, как советует Галимзян? Женщине легче представить себе положение, в каком окажется Нонна. Долго ли ославить, осрамить?
