На улице его тоже не было. Геннадий обежал вокруг павильона и уже собрался вернуться, но тут увидел притаившегося в кустах возле самой дамбы Японца — тот стоял, склонив голову набок, — точно так же, как он это делал и раньше в минуту опасности. Геннадий очень хорошо помнил его склоненную голову — пожалуй, только это он и успел заметить, прежде чем бутылка обрушилась ему на голову, да еще ледяные зрачки и мокрую челку, приклеенную к скошенному лбу.
— Вот и свиделись, приятель, — проговорил Геннадий, делая шаг вперед. — Подойди-ка сюда, хочу посмотреть на тебя при солнечном свете, может, чего новое разгляжу… И не лезь в карман, сволочь! — закричал он, увидев, что Японец шарит в кармане пиджака. — Не лезь, тебе говорят! Задушу, гнида! — Он кинулся к Японцу, но тот, по-кошачьи подобравшись в прыжке, вскочил на дамбу, секунду постоял, окинув Геннадия холодными щелками глаз, потом круто повернулся и побежал.
Геннадий тоже вспрыгнул на дамбу и тут же почувствовал, как сердце бешеными толчками забилось меж ребер, сдавило дыхание, ноги сделались чужими, ватными. Он прислонился к дереву, жадно глотая воздух… Надо продержаться совсем немного: такое с ним уже было — это опять расходились нервы; надо не упасть, ни в коем случае нельзя падать, дамба обледенела, скатишься вниз и разобьешь голову… Вот. Еще немного. Теперь надо дышать глубоко и медленно. Сейчас все пройдет… Ой-ля-ля! Сколько прыти зря пропадает. И на кой черт он мне понадобился этот плюгавый кретин? Правосудие чинить? Так вроде не за что. Знал, куда идешь: не в гости приглашали, не на посиделки. Захотелось с прошлым посчитаться? Тоже мелковато. Не так это делается…
Сзади неслышно подошел Бурганов, тронул Геннадия за плечо.
— Простудишься.
— Да-да… Я сейчас. Дай немного дух перевести.
Семен озадаченно хмыкнул:
— И правда, гляжу, не шуточки. Белый весь, как известкой облили. Идем-ка, я тебя домой провожу.
— Нет уж, дудки, — сказал Геннадий, окончательно оправившись. — Я свой шашлык доедать буду. Деньги плачены.
Они вернулись в блинную. Геннадий налил себе пива, долго смотрел на пенившуюся жидкость, потом жадно, в несколько глотков осушил кружку.
— Вот и разговелся. Долго я эту влагу не пил. Испугался, понимаешь, до смерти: на водке обжегся, так и на пиво смотреть страшно было… А про Японца — это долгий рассказ. Да и не с него бы начинать, Японец — что? Эпизод… Ладно. Наливай себе пива и слушай. Чтобы знал, с кем работать будешь.
Следователь вышел к трибуне, откашлялся и заговорил. Ему, видимо, было немного не по себе. Слушали его, однако, не очень внимательно, потому что все это было уже известно. Русанов заехал на левую сторону, пересек Демину дорогу, стукнул его, Демин полетел вниз и загорелся. На место происшествия выехал инспектор, установил факт опьянения Русанова, следы его машины на дороге и вмятину на крыле.
Народу собралось так много, что в зале нечем было дышать. Геннадия, которому полагалось сидеть в первом ряду, вместе с Деминым, оттерли в угол, даже придушили немного, и он не сразу понял, что там говорит Дронов… Оказывается, вернувшись в гараж, Дронов нечаянно задел Русанова передком, но решил промолчать. Думал, так сойдет. Но коли эту вмятину считают уликой, он молчать не будет.
В зале зашумели, кто-то обозвал Дронова скотиной, а Геннадий все морщил лоб, потому что никак он его стукнуть не мог, машина стояла капотом к стене. И никакой вмятины у Дронова в тот день не было, она появилась потом. Ох, действительно скотина! Народный заступник! Специально стукнулся обо что-то.
Вопросы, ответы и реплики с мест посыпались, как из решета. Геннадию надо было все внимательно слушать, но он никак не мог заставить себя.
— В котором часу автоинспектор выехал к месту аварии?
— В девять часов.
— Нет, в десять.
— Да, около десяти.
— Почему не поехали сразу?
— Демин плохо себя чувствовал. Мы заехали к нему, чтобы он немного пришел в себя.
— А как же следы? Следы-то за это время тю-тю! И ветер сильный был в тот день, и машин много прошло.
Снова что-то замялось, застопорилось. Тогда, неожиданно для всех, слова попросил редактор районной газеты Карев.
— Я буду говорить не очень коротко, — сказал он. — Ничего?
— Выдержим.
Карева в районе знали хорошо.
— Я ничего не понимаю в машинах, товарищи. Меня этому не учили. Но за свою долгую жизнь я в какой-то мере научился разбираться в людях и понял, что поступки людские не совершаются просто так.
Сейчас я позволю себе перечислить некоторые поступки. Летом этого года шофер Русанов сделал не совсем обычную вещь, он доказал администрации, что его новую машину следует передать Демину, потому что Демин старый кадровый шофер и у него к тому же большая семья. Это был хороший поступок.
Далее. Уже совсем недавно, почти на наших с вами глазах — как бы там ни развивались события! — Русанов, рискуя жизнью, вытаскивает из горящей машины Демина. Это был геройский поступок!
Теперь иная сторона. Неделю назад ко мне в редакцию пришел товарищ Демин. Он пришел, чтобы предупредить о тревожном, как он выразился, явлении. Дело в том, что «шофер Русанов, а с ним заодно и профорг Шувалов подменяют на базе социалистическое соревнование какой-то сомнительной авантюрой. Они установили что-то вроде пари, как в буржуазном обществе». Я дословно, товарищи, привожу сейчас слова Демина, который не поленился приехать в редакцию, чтобы сообщить мне всю эту грязную чепуху не только устно, но и письменно! Это поступок плохой. Я бы сказал, поступок мерзкий, но мерзким я назову то, что Демин вообще допустил наше сегодняшнее собрание! Есть закон. Но есть и нечто другое, именуемое совестью, порядочностью, товариществом, благодарностью и благородством, наконец! Этому внутреннему нечто много имен, но у Демина его нет… Может такой человек оклеветать? Видимо, может!
Зал зашумел:
— Правильно!
— Ближе к делу!
— Подождите! — Карев поднял руку. — Я еще не кончил. Есть в природе второй закон механики. Шоферы его хорошо знают. Чем сильней стукнешь телеграфный столб, тем сильней столб стукнет тебя. Вы подождите, не смейтесь, это очень серьезный закон, и он применим к людям. Как? А вот как. Позволю себе маленькое отступление. Был у меня один знакомый, так, знаете ли, доморощенный теоретик средней руки. Он утверждал, что любой хороший поступок человек совершает по необходимости. Из расчета. Он, дескать, сделает добро, и ему добром оплатится. И что же? Он оказался прав! Но как? Действительно, ему оплатится, но эта оплата особого рода. Человек, совершающий настоящие поступки, сам делается лучше, даже если он этого и не хочет! Чем больше даешь, тем богаче становишься, говорит старая пословица. Очень верно! Но, простите, к чему я все это говорю? А вот к чему. Я знаю Русанова недолго, но знаю, думается, хорошо. И все вы его хорошо знаете. Я опять прибегну к перечислению поступков, они убедительнее слов. Осенью Русанова пригласили преподавать английский язык в вечерней школе. Это были деньги, и немалые, но Русанов был занят: он преподавал своим ребятам бесплатно. Так же, как бесплатно оформил клуб. В тяжелом состоянии, с разбитой ногой, он вытащил своего товарища из реки. Об этом, кстати, почти никто не знает. Я не буду продолжать. Я только хочу напомнить, что поскольку каждое действие, по второму закону механики, равно противодействию, то Геннадий Русанов, сделавший много хорошего, просто не может быть подлецом. Все. Я кончил.
Минуту в зале стояла тишина. Потом поднялся такой галдеж, что председатель едва не разбил графин. Порядок восстанавливать пришлось начальнику милиции. Он поднялся и сказал:
— Товарищи! Успокойтесь! Собрание пошло явно не по тому руслу. Нам нужны не соображения на моральные темы, а факты. Факты нам нужны, понимаете?
Из заднего ряда поднялся Шувалов.
— Можно мне? Я, товарищ начальник милиции, хочу сказать такую вещь. Инспектор Самохин известный картежник. Это знают все. Только вот не все знают, что он проиграл в карты Демину несколько тысяч рублей и до сих пор не заплатил.
В зале снова стало тихо.
— Доказательства у вас есть? — негромко спросил следователь.
— Прямых доказательств лично у меня нет.
— Ах вот как! Зачем же вы так?..
— А затем, чтобы разобрались.
— Клевета! — поднялся Самохин. — У нас тут что? Собрание или базар? Что за наглость! Свидетелей полный зал, товарищ, не знаю, как ваша фамилия, я вас привлеку! Этот парень, — он обернулся к залу, — этот парень и шофер Русанов не давали прохода моей дочери. Я их шугнул однажды, и вот пожалуйста!
Тогда к трибуне вышел доктор Шлендер.
