Достал Петров меду, хоть это было нелегко, ходил по друзьям, половинил их запасы, присланные с материка, — две двухлитровые полиэтиленовые квадратные фляги принес он на почту, где продукты для пересылки за пределы области не принимали.
— Что тут? — спросили его на почте.
— Гипосульфит, — брякнул он.
Девушка пожала плечами, протянула ему посылочный ящик, показала на молоток и гвозди.
Семен получил посылку, «спасибо» написал. Рад был Петров, что помог человеку, от голодной смерти, можно сказать, спас.
А к весне его самого так вдруг скрутило, что впору было завещание писать. Два месяца пролежал в больнице. Понял он еще до того, как узнал от врачей, что его хроническая пневмония давно перешла в туберкулез.
Вот тогда-то сосед по палате рассказал ему о целебных свойствах медвежьего нутряного сала. Попей, говорит, с месяц, я тебе рецепт дам, как только письмо от своего старика получу, Письмо пришло быстро.
Рецепт Петров переписал. А где медвежатину достать? И тут вспомнил он о своем приятеле Семене Данилове. «Вот уж у кого этого добра, небось, бери — не хочу».
Петров написал письмо Данилову и предупредил, что на почте могут не принять, так пусть он в одну пустую флягу из-под меда нальет жиру, а скажет то же, что и Петров, — гипосульфит.
Долго не было ответа, Петров уже выписался, лежал дома, ожидал путевку в южный санаторий. Наконец пришла весточка от Семена. Он сообщал, что мед помог, еще раз благодарил, а вот про медвежий жир прямо написал — не пришлет. Медведя, мол, им, юкагирам, убивать нельзя, он их прародитель, род Данилова оттуда свою ветвь ведет — весь этот набор шаманских благоглупостей пришлось читать Петрову.
Сначала не поверил Петров, думал, Семен шутит, в конце письма все прояснится. Нет, ничего хорошего, кроме пожелания здоровья, не было в конца, письма.
«Вот тебе и друг-приятель», — горько вздохнул Петров.
Петров забрался в ярангу — все меньше комаров. Там же, лежа на шкурах, продолжал бесконечное чаепитие Пины. Серега со своим восторженным обожателем Костей давно умчался на реку, Костя решил показать ему свои тайные места с диковинными рыбами…
Коричневая величиной с ладонь толстая рыба оказалась обыкновенным карасем. От материковского карася она отличалась толщиной и цветом. Жили рыбы в заводи, в тине, потому и цвет у них такой, объяснял Косте студент.
Без труда они быстро наловили два кукана, рыба была медлительной, жирной, какой-то полусонной.
— А там, под корягами, всегда налим отдыхает. Вот станет холодно, хорошо ловить его. Хоть, руками.
— А медведей у вас много? Ты не боишься? — спросил Серега.
— Многа-а… — махнул рукой Костя, как будто речь шла о комарах. — У меня от них — во!
Он вытащил из кармана клубок ремней, распутал их. Это была праща.
Костя вложил камень, раскрутил ремень, и самодельный снаряд, врезался в воду. Когда камень вылетал из пращи, кожа оглушительно хлопнула — под стать выстрелу из малокалиберной винтовки.
— Виеви называется наше оружие, — с удовольствием объяснял Костя. — Пастухи придумали. Медведь сразу убегает…
— Надо же! — искренне удивился студент.
Они возвращались к ярангам. Серега небрежно, но вызывающе нес два огромных кукана рыбы. «Вот Пины удивится, — злорадно думал он. — Ни за что не поверит, что рубашкой выловили».
Пины действительно удивился. Но не тому, что рубашкой выловили, а самим диковинным рыбам. Он никогда в своей жизни с карасями не встречался. Петров тоже с интересом рассматривал улов, отобрал несколько экземпляров для исследования.
— Я завтра чиров поймаю, — сказал Пины. Он весело смотрел на карасей. — Вот это рыба так рыба!
— Будет все — и чир, и медвежатина, — как-то странно сказал Петров. Он разглядывал убранство яранги и только сейчас заметил в дальнем темном углу у полога связку тайныквыт — амулетов, отдельно фигурку кооран-ваыргын — оленьего существа, элка-авыквын — черный камень обсидиан, семейный тунгел — охранник, от злых духов, все это лежало хоть и в углу, но было открыто, не спрятано. «Просто не ждали гостей», — догадался Петров.
Тонкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь дырочки рэтэма, создавали фантастический узор внутри помещения, а дымок от костра, плавающий у купола яранги, от ярких солнечных лучей переливался всеми цветами радуги.
«Как в сказочном шатре, — подумал Петров. — Уж не колдунья ли Эльгинэ?»
Мысли о поступке Данилова мешали Петрову, он хотел об этом не думать, но, попивая чай в яранге его стариков, вспоминал прошлое лето, когда снег лежал еще в городе, по улицам Магадана майская поземка мела, а в квартире Петрова неожиданно появился Пины, загорелый на весеннем тундровом солнце, веселый, немного под хмельком.
— Болеешь, Петров? — недоверчиво спросил Пины.
— Вот… как видишь…
— А я к тебе, помогать работать… как прошлую экспедицию… ты обещал снова взять…
— Обещал, — вздохнул Петров. — Только сначала на юг надо, к Черному морю, врачи говорят. Потом можно в тундру.
— Сначала в тундру, — упорствовал Пины. — Там лечиться будем. Я завтра приду.
Он попил чаю и быстро ушел.
Вернулся он через пять дней, да не один, а с Серегой, который только что прилетел на практику к Петрову. С собой Пины принес промасленный, видавший виды рюкзак.
Оказалось, Пины все эти пять дней провел в прибрежном поселке Ола у рыбаков, промышлявших подледным ловом навагу, расспросил-разузнал обстановку и добыл-таки двух нерп. Одну он отдал рыбакам за аренду карабина, вторую принес Петрову.
Втроем устроили они царский обед. На первое — сырая нерпичья печень, строганина, на второе суп апана — похлебка с кровью и с луком, на третье нерпичьи ребрышки с чесноком.
— Давно я так не ел, — вздыхал Петров. — Сразу морем запахло, в тундру потянуло…
— Так в чем же дело? — поймал его на слове Серега, а Пины ему лукаво подмигнул.
— Вот, — показал Пины на три больших полиэтиленовых пакета, которые он сложил в углу кухни.
— Да, да, возьмешь с собой, — не понял Петров. Он видел в пакетах срезанный с туши нерпичий жир — чукотское лакомство, особо ценимое у оленеводов. Сам Петров обычно при любой трапезе в тундре старался обходиться без нерпичьего жира, он его не любил.
— Банки нужны, большие, — сказал Пины.
После обеда Пины натопил две трехлитровые банки нерпичьего жира. Остатки сала вместе с пакетом положил в морозильник.
— Тебе, — сказал он Петрову. — Каждый день пить. Полчашки три раза в день. Потом чай или еда. Толстый будешь, как я.
— Попей немного, Петров. Не надо курорта. Или возьми одну банку с собой на курорт. И там пей. Таблетки хорошо — нерпа лучше. Я знаю. Сам болел. Стал здоров. Поедем, Петров, в тундру. Кончай болеть. Мы тебе помогать приехали.
Было Время Таяния Ночей, с каждым днем прибывало солнце, вот уже и весна скоро кончится, круглый полярный день будет.
Венеру Многоодежную пастухи на утренней пересменке уже не различали, и Чикейвеем — Песчаную Реку, Млечный Путь то есть, вторую неделю никто не видел, весна и на Чукотке весна, только немного лучше, чем в других местах, потому что тут от смены времен года почти ничего не меняется, кроме настроения.
Хорошим было настроение Петрова. В тундру они вылетели без задержек, базу организовали быстро и на хорошем месте (Пины выбирал), нерпичий жир пил Петров ежедневно, а через месяц действительно не узнал себя. Одышка пропала, не стало кашля. «Это все воздух тундры. Лето пришло».
Через неделю с верховьев Росомашьей к летнему стойбищу Рахтугье пришли две лодки. Обитатели стойбища и «наука» встречали гостей. Данилов был удивлен, но искренне обрадовался Петрову. Пины с Серегой помогали разгружать лодки. В двух лосиных шкурах было завернуто мясо. Петров пожалел, что нет внутренностей животных, голов и ног, нечего брать на анализ. Он знал, конечно, что Данилов убил летних лосей без лицензий. Но еще больше удивился, когда старики вынесли две медвежьи шкуры, в которых тоже было завернуто мясо.
— Так тебе же нельзя убивать медведей, — напомнил Данилову прошлое Петров.
— А я заклинание сказал, — смутился тот, — моление сотворил, просил прощения.
Серега тоже удивился. Он знал историю Петрова и про Данилова знал. Свирепость какая-то появилась в его добром рыжем лице.
— Это ж предки твои, — хмыкнул он. — Я вот этим карабином всех твоих предков в округе изведу!..
— Идемте пить чай, — предложил Петров.
А Пины, как и обещал, наловил чиров. Больших, жирных, ладных таких, каждый что твой поросенок. И Пины оказался прав — чир это всем рыбам рыба. Хотя, конечно, он не возражал бы, если б попалась нельма. Но на нельму готовит снасть Серега. Вот поймает рыбу — и будет счастлив.
