он понимает: ждет, когда вернутся с шахты Григорий и Ванюшка.
«Что ж, и я их подожду, с одной Устиньей Семеновной говорить мало толку. Всем им надо прямо заявить». Он решает тоже не спать, ложась рядом с безмятежно раскинувшейся на постели Любашей.
Но ожидание утомило его. Так и не слышал, когда вернулась машина с шахты.
Темным, едва различимым, расплывшимся пятном виднеется на дороге машина. Изредка гулко звякает железо. Свет сильного электрического фонарика прорезает мглу внезапно, вырвав застывшие на мгновение две мужские фигуры.
— Стой! — раскалывает тишину голос сторожа.
Ванюшка останавливается, но Григорий, с искаженным от испуга и злобы лицом, кричит:
— Беги! В машину и…
Громом звучит в ночи выстрел. Ванюшка ничком бросается в канаву, жалобно стонет:
— Ложись, а то… В нас ударит…
Но Григорий рванулся в кустарник, и топот его ног становится все менее слышным приникшему к земле Ванюшке. Рядом с Ванюшкой вырастает темная фигура сторожа.
Глаза Устиньи Семеновны гневно сверкают в полутьме кошачьими точками.
— Дураки безмозглые, — шипит она. — Иди, закрой ворота-то, чтоб сюда милиция не нагрянула. За жадность покарал господь: взяли немного, нет, еще захотелось… Выдаст Ванюшка-то тебя, как думаешь!
— Кто его знает, — машет рукой Григорий и идет от крыльца к воротам, на ходу невесело бросив: — Сердце чуяло — не надо было за этими трубами ездить. Приспичило тебе с погребом.
— На себя, дурень, пеняй, — обрезает Устинья Семеновна. — Все надо делать умеючи.
Григорий кисло усмехается.
К первой своей лекции Леня Кораблев готовился тщательно. Теперь вечерами в Комнате до полуночи засиживались двое — он и Степан со своими чертежами и брошюрами.
Кузьма Мякишев, собираясь сегодня на местный «Бродвей» — как в шутку окрестили вечернюю главную поселковую улицу, где собиралась и бродила до рассвета молодежь, — окликнул Леонида:
— Что, Леня, и тебя теперь дымом не выкуришь из комнаты? Тоже ищешь вечный философский камень мудрости?
— Ищу, — глянул на него Кораблев. В отличие от Степана, Леня охотно шел на споры, если задевали неосторожно дело, которым он был увлечен.
— Ну, ну, ищи, — смеется Кузьма. — Люди до седых волос что-нибудь да ищут, а умирают и сознаются, что были дураками. Так что…
— Ты, милый мой, путаешь две разные вещи, — прерывает его Леня. — Что-нибудь; искать не надо, нужно знать, когда ищешь, чего тебе хочется. А дураком называет себя к концу жизни отнюдь не дурак. Глупый, и умирая, не сможет понять, что он был глуп.
— Смотри-ка, — шутливо замечает Кузьма. — Тебе университет в пользу пошел.
Но это уже увертка. Кузьма знает, что спорить с Кораблевым иногда просто невозможно — так ясна и удивительно понятна его логика. Вот и сейчас Кузьма отделался шуткой, чтобы не быть высмеянным Леней.
Но тот не унимается.
— Учиться всегда в пользу. Ты бы, Кузьма, тоже почаще в книжку заглядывал. Не обижайся, сам знаешь, что я прав, — и уже совсем другим, миролюбивым голосом добавляет: — Понимаешь, интересную вещь я вычитал. Оказывается пьедесталом для памятника Петру Первому служит камень весом в восемьдесят тысяч пудов. Этот камень передвигали два года из окрестностей в город люди на специальных санях.
— Что же из этого?
— А помнишь гипотезу Агриста о том, что на нашей планете побывали в далекие времена люди с другой планеты Вселенной? Он оправдывает это тем, что появилась знаменитая галерея из плит в аравийской пустыне. И каждую плиту, как утверждает Агрист, нельзя было передвинуть с помощью тех технических средств, которые существовали в те времена. Значит, утверждает ученый, это сделали пришельцы с неба. Но так ли это? Почему сомневаться в том, что подобную работу совершили сами люди? Ведь пьедестал-то для «Медного всадника» передвинули на восемь с половиной верст люди…
— Ну, сравнил! Я читал о гипотезе Агриста. Знаешь, сколько весит каждая плита?
— Постой, — перебивает Леня. — Но почему ты думаешь, что у землян не могло появиться уникального технического решения для передвижения тех плит?
Леня знает, что Кузьма очень интересуется подобными редкими сведениями из истории науки и техники и сознательно втягивает Мякишева в разговор. Дело в том, что при секции, как сообщила Вера, создается группа агитаторов из числа инженерно-технических работников. И хотя Кузьма — простой горнорабочий, Леня настоял, чтобы его включили в эту группу. Мякишев об этом еще ничего не знал, сегодня Вера должна была побеседовать с ним, но парень вот-вот уйдет. Потому и пришлось Лене пуститься на хитрость: втянуть товарища в спор. И именно поэтому Леня то и дело с беспокойством поглядывает на часы: где же Вера? Она просила, чтобы Кузьме пока ничего не говорил, вдруг окажется, что тот почему-либо не сможет быть агитатором?
Но вот и Вера. Она долго беседует с Кузьмой, потом подходит к Леониду.
— И для тебя есть интересная новость, Леня… Ты знаешь, что Луша Лыжина в Корпино, живет у сектантов?
— Луша?! — Кораблев оглядывается на Степана. — Но почему — с сектантами?
— Потом я тебе все расскажу. Нам сообщили из Корпинского горкома комсомола. Ребята там своих-то сектантов знают. Вот и заинтересовались, что это за новенькая появилась, откуда она и кто… Никонов советует нам съездить туда, поговорить с Лыжиной. Должно же на нее подействовать, если свои, шахтинские, с нею поговорят.
— А его… надо? — кивает Леня на Степана.
— Решили, что пока не надо. Поссорились они, видно, крепко. Давай, Леня, готовься. Я тебе принесу библию, брошюрок разных. Учти, что сектанты в спорах сильны. Ребята из Корпино помогут. Жаль, что наши лекторы уехали в колхозы. Но я думаю, мы и сами сумеем с Лушей поговорить.
— Надо постараться, — неопределенно пожимает плечами Леня. Понимает он, что с Лушей, конечно, говорить им легче, но вдруг в беседу ввяжется кто-нибудь из главарей общины? С теми надо уметь разговаривать.
— Что ж, придется, видно, навалиться в эти дни мне на библию, — говорит Леня. — Хорошо бы встретиться с тем из сектантов, кто отказался от бога…
— А что — это идея! — обрадовалась Вера. — Я поговорю в горкоме комсомола, устроим вам с ним встречу. Ты, главное, расспроси его, почему у него сомнения появились; отрицательные факты из жизни их общины узнай. Надо очень конкретно поговорить с Лушей.
И уже на следующий день Леня Кораблев встретился с бывшим проповедником одной из общин пятидесятников Артемом Ивановичем Коротенко.
— Здравствуй, сестра…
— Здравствуй, брат…
С этих приветствий Филарета и хозяйки дома — немолодой, но хорошо сохранившейся женщины, носящей в секте имя Ирины, — теперь начинается каждое утро Лушки. Приоткрыв глаза, она наблюдает с полатей за мягкими, уверенными движениями Ирины.
Окончив приготовления к завтраку, Ирина певуче
