это было неправдой, кто бы стал верить-то? Запутался ты что-то, Андрюша, и меня в эту путаницу тянешь.
— Фу, глупость какая! — сердится Андрей, поняв, что ничего убедительного не сможет ответить Любаше, и оглядывается, услышав рокот автомашины.
— Человек понимает любое дело душой, — доносится тихий голос Любаши. — И если в душе верит во что-то — его не разубедишь ни сразу, ни потом, до самого конца жизни.
В кабине лихо пронесшейся машины мелькает безбровое лицо Ванюшки. Андрей видит и второго человека, и ему кажется, что это Григорий Пименов. Ярко белеет на заднем борту номер машины 35-68.
— Гриша, да? — оборачивается Андрей к Любе.
— Он…
— Куда они по этой дороге?
— На склад жекеовский, наверное, — равнодушно отзывается Любаша. — За фанерой или за досками.
— На машине?
— Знакомый там у него достает фанеру. А открыто как ее со склада понесешь? Первый же встречный заинтересуется, где брал да как… Ванюшку и приходится просить, в машине на дне кузова, что хочешь провезешь.
«Вот она откуда вьется дорожка шифоньеров и комодов», — мелькает в голове Андрея, и он не сдерживается:
— Но это ж… махинация? Его же, если поймают, судить могут.
Любаша отвечает не сразу.
— Своя голова на плечах у каждого, — отчужденно, хмуро говорит она. — Какое наше дело, как Григорию хочется жить? Попадется — посадят, конечно… Да он не так уж и много привозит фанеры-то, видела я как-то…
Они останавливаются, пройдя в ворота на территорию шахтного двора. Любаше надо идти дальше, к приемному стволу, Андрею — прямо, к крыльцу здания шахтоуправления.
— Поговорю я с ним, завтра же, — задумчиво произносит Андрей, но Любаша хмурится:
— Говорила я, что толку. Только поссоритесь, знаю я Гришку…
— И пусть! — жестко роняет Андрей. — Ты думаешь, приятно мне будет, когда все на шахте узнают, чем твой брат занимается?
Но поговорить Андрею с Григорием Пименовым об этом так и не пришлось.
Ночная смена сообщила, что воды в забое на проходке транспортерного штрека прибавилось. К концу дня туда идет Вера — выяснить обстановку на месте.
Она спускается в шахту и быстро достигает транспортерного штрека, где работает бригада Макурина. Натужно, с перерывами, гудит мотор углепогрузочной машины. Лапы с усилием загребают на площадку слипшуюся массу угля и породы и наконец замирают неподвижно. В тишине раздается четкий мат Лагушина, проклинающего всех святых, напустивших в выработки столько воды.
— Макурин! — окликает Вера бригадира. — Что тут у вас?
— Курорт, — не сразу отзывается тот, отступая от машины, но, разглядев Веру, добавляет мягче: — Тебя в этой робе и не узнаешь… Похоже, наши сменщики совсем поплывут. Вода где-то тут вот, рядом. Не радуюсь, если она прорвется, когда люди будут в забое. Разыграется чертова свадьба…
Она с любопытством смотрит на Андрея и думает о том, что он, в сущности, остался после свадьбы таким же сугубо деловым, приземленным… Это почему-то не нравится Вере. Она считает, что такое важное событие, как свадьба, должно обновлять человека, ведь в новую полосу жизни он вступает…
«Я бы, наверное, после свадьбы такой вот — обыденной — не была, — покраснев, думает Вера. — Для человека это — период цветения, и разве может он пройти незаметным для других?»
Вера с неудовольствием оглядывается на Андрея, подумав, что он, в сущности, не такой уж и яркий человек.
Вспоминается ей звонок Никонова, секретаря горкома комсомола. Тот посоветовал подобрать двух-трех лекторов из шахтовских ребят.
— Сейчас лето, в колхозах уборка урожая идет, мы посылаем всех горкомовских лекторов с агитбригадами в подшефный район, — сообщил Никонов. — Будут они там недели три.
Вера была согласна, что на такой большой период времени нельзя сворачивать работу атеистической секции. И почему-то еще тогда подумала об Андрее, как об одном из возможных лекторов. Но вот сейчас…
«Едва ли сумеет он, — думает она, посматривая, как Макурин возится около углепогрузочной машины. — Вот если… Ну да! Что же я о Лене Кораблеве не подумала? Он же кончает вечерний университет марксизма-ленинизма…»
Вера решила после смены поговорить с Кораблевым и пошла, удаляясь от бригады, продолжая осмотр штрека.
Крупная, ручьистая струя резко пульсирует возле самой стойки — там, где забой проходили с неделю назад. Она рождается, булькая, из глубины трещины, откуда то и дело вырываются стремительные тонкие фонтанчики. Бригада отсюда далеко, и прорвись здесь стена — люди оказались бы в каменном мешке, наполняющемся пенистой, сбивающей с ног, водяной коловертью.
— Макурин! Андрей! Живей сюда!
И сразу исчезают все другие мысли, остается только одно: людям угрожает опасность. Вместе с бригадой Вера таскает тяжелые лесины, поддерживает их, пока кто-то из мужчин торопливыми ударами топора подгоняет бревно под нужный размер, помогает навешивать верхняки и снова бросается, размазывая по лицу грязный едкий пот, к небольшому штабельку крепежных стоек, запасенных горняками в начале смены. Изредка Вера видит рядом Андрея, торопливо улыбается ему и снова бежит за лесом со своим напарником.
Видно, кого-то послал Андрей позвонить по телефону на-гора: замаячил огнями вдали, у старого транспортерного штрека, электровоз и замелькали, приближаясь, частые огоньки шахтерских лампочек. Люди подходят по двое, сбрасывают с плеч привезенные стойки. Кое-кто возвращается снова к электровозу, а часть прибывших идет на помощь бригаде.
Веру оттесняют от места, где сплошной стеной устанавливаются стойки крепления, и она шагает к электровозу за крепежным лесом.
— Давай! — командует у штабелька кто-то, и Вера подставляет плечо под тяжелую сырую лесину. Подгибаются от тяжести колени и не хватает дыхания в сдавленной груди, но одна мысль бьется в мозгу: лишь бы не оступиться, не запнуться, донести это, словно из металла литое, бревно туда, где копошатся в перекрестных блестках лампочек люди у стены забоя.
И донесла, с усилием толкнув плечом лесину, когда тот, кто шел позади нее, крикнул:
— Бросай!
Вслед за этим слышит рядом хрипловатый голос Андрея:
— Хватит уж… Заделали стенку.
Вера глядит мимо него на плотную ребристую стену, на несколько метров протянувшуюся по забою, и на миг ей становится даже обидно, что принесенная стойка оказалась сейчас лишней.
— Ты извини, ребята, наверное, не узнали тебя, заставили лес подтаскивать. На-гора у тебя свои дела есть, ты иди, — кивает ей Андрей, голос его мягкий, добрый. — Остатки мы сами доделаем, спасибо тебе…
— А если я здесь, с тобой, хочу быть? — говорит Вера.
— Со мной? — изумленно поглядывает на нее Андрей.
— Шучу я, Андрей, — смеется Вера. — С ним вот мне надо поговорить, — кивает она на Леню Кораблева. — Дело к нему есть…
— Ого, Лешенька, — вскидывается Пахом. — Везет же тебе! Сам комсомольский бог проявляет к тебе интерес. Смотри, осторожней только. Чуть какие личные
