Поляков, увидев Шелихова, оборотился к нему, воскликнул:
Вот и Григорий Иванович! — кивнул на купцов: — Я им о нашем разговоре насчет Курильских островов говорю…
— Постой, постой, — остановил его Григорий Иванович, шагнул к столу и довольной рукой, широко, по–царски, выложил перед купцами привезенные Тимофеем бруски и медную плаху, — подарок от Александра Андреевича Баранова.
— Неужто металл? — изумился Поляков, подхватил бруски, — Металл. Ну, Баранов, ну, Александр Андреевич!
Младший из Мичуриных, длиннолицый Иван, колупнул медную доску ногтем, поднял глаза на Шелихова:
— Он что, колокола будет для тамошних дикарей отливать? Так они вроде в нашего бога не верят?
Петр, старший, ткнул его в бок локтем:
— Молчи, коли не соображаешь.
Младший поджал губы. Насупился. А вообще–то братья Мичурины были незлобливы, жили промеж собой дружно и купцы были дельные. Вступив во владение капиталом, несмотря на кажущуюся нерасторопность, за дело взялись умно и хватко. Но да Мичурины были известны в Иркутске как народ крепкий, и успехи братьев никого не удивили. В кампании Шелихова имели они по два пая и в интересы новоземельские влазили с головой, ломились, как медведь в медовую колоду.
Вроде и сухопутные люди были — деды и прадеды на земле сидели, а их море за живое зацепило. Знать, был в крови огонек первооткрывательства! Да оно и понятно: в Сибири, почитай, у каждого из–за спины землепроходец выглядывает. Народ здесь бедовый.
О металле Иван шлепнул так, не подумав. Был он человеком далеко не глупым.
Шелихов достал письмо Баранова, прочел о том, что спустили на воду судно. Это и вовсе всех обрадовало.
Поляков, подбрасывая медную плаху в ладонях, сказал:
— Непременно надо к губернатору. Штука сия тянет поболее шкурок. Под такие козыри надо выбить, чтобы еще людей дали на новые земли.
На том и порешили: идти в губернаторство и просить людей. Стоять на своем твердо.
— Такого, — Поляков все баюкал в ладонях медную плаху, — с новых земель никто иной не привезет.
Подарок Баранова разбудил самые горячие мечты:
— Мы металл и на дальние острова повезем, — с надеждой сказал Шелихов, — а то меха, меха. Убежден — нужда великая объявится в таком товаре. Металл всем надобен. — Отодвинул в сторону бруски.
— Ладно, — сказал, — это впереди. — Посмотрел на купцов. — О чем разговор вели, когда я пришел? Ты, — глянул на Полякова, — больно горячился?
— О Курилах говорили.
— Что говорить, — Шелихов положил руки на стол и, оглядев купцов, сказал: — Много говорить — ничего не делать. Надо Русь потихоньку на Курилах заводить. Вот по весне и пошлем галиот. — Оборотился к братьям Мичуриным: — Вам заняться след подготовкой сей экспедиции. В Питербурх поедете, в Москву.
— Это дело, — такое мы мигом.
— Здесь не мигом, но с толком надо, — возразил Григорий Иванович, — спешка ни к чему. У нас зима впереди. Успеем, ежели по–хорошему. — Повернулся к Полякову: — Мы намедни прикидывали, что для экспедиции надобно.
Приказчик подвинул по столу исписанный лист. Шелихов взял лист, глянул, передал братьям.
— Вроде бы все обдумали, но вы поглядите. Может, что и забыли.
И, уже больше не поясняя ничего, обратился к Михайле Сибирякову. Знал и всегда стоял на том, что, ежели доверил человеку дело — пускай сам вертится, иначе и дело загубишь и, человека испортишь. Повторял часто: «Кому воз везти, тому и вожжи в руки».
— А к тебе, Михайло, — сказал, — другая просьба.
Сибиряков вопросительно взглянул на Григория Ивановича, тронул бороду тонкими пальцами.
Был Михайло цыгановат лицом. Ну а на руки глядеть — не в лабазе купецком ему сидеть надо бы, но на скрипке по ярмаркам играть. Знать, из Сибиряковых кто–то цыганку любил. И в характере у Михайлы цыганское было. Кого хочешь уговорить мог.
— Ты с людьми, Михайло, — продолжал Шелихов, — лад быстро находишь.
У Сибирякова в глазах промелькнула усмешливая тень.
Шелихов поднял ладонь, загораживаясь от возражения.
— Это так. И хотим просить тебя подобрать для экспедиции мореходов. Палуба не улица, на ней не особенно разойдешься. Люди лоб в лоб на палубе живут. И первое, мой тебе совет, поговори с Василием Звездочетовым. Мужик он крепкий и на островах Курильских бывал. Лучшего не сыщем, ежели он согласие даст и пойдет на острова. А мы, — Григорий Иванович кивнул Полякову, — к губернатору.
Губернатора, однако, Шелихов с приказчиком не застали. Сказано было, что генерал по срочному делу занят. Принял купцов чиновник по особым поручениям, первое доверенное лицо губернатора Иван Никитич Закревский. Человек, хорошо известный в Иркутске.
Разговор сильно удивил Шелихова.
Закревский слушал купцов, уперев пальцы в пальцы поставленных локтями на стол рук. И то некую сферу изображал хитро переплетенными пальцами, то острым углом они у него становились. Глаза чиновника скользили по лицам гостей, однако, что думал он, сказать было так же трудно, как и определить фигуры, в которые складывались холеные, с блестящими ногтями длинные и гибкие его пальцы.
А мысли чиновника были и вправду хитро переплетены. Закревский только что вернулся из мрачно настороженной столицы. Здесь только и разговоров было о Париже. И, глядя сейчас на двух мужиков, сидящих перед ним — а то, что это мужики и дети, и внуки мужиков, он знал и кожей чувствовал, — подумал: «Какая же неуемная в них сила заложена? Откуда такое и к чему это приведет?» Острое раздражение проснулось в нем, но он не дал ему воли и начал разговор издалека. Чуть коснувшись аристократической рукой выложенных на стол металлических брусков, Закревский улыбнулся:
— Сей предмет будет мной представлен генералу, но я позволю сказать о другом, господин Шелихов.
Чиновник на мгновение замолк, взглянул с задумчивостью на Григория Ивановича и, изменив официальный тон на задушевный, проговорил любезно:
— Уважаемый, господин Шелихов. Имя ваше широко известно. Достаточно сказать, что ее величество императрица неоднократно обращала взор к вам и к делам вашей компании. Кто из купцов на священной Руси может в пример привести подобное благорасположение матушки нашей?
Шелихов с удивлением выпрямился на стуле и посмотрел на чиновника.
Все так же играя мягкими переливами голоса, Закревский продолжил:
— Добавлю, хотя к сказанному и добавлять не должно. Скажу, однако: имя купца Шелихова известно и за пределами России. Книга о путешествиях ваших переведена и на германский и аглицкий языки. Галиоты кампании ходят через океан, и кампания владеет огромными землями по побережью матерой Америки. Так не должно ли, — здесь раздражение все же прорвалось в голосе чиновника, — купцу сыскивать пределы?
Шелихов, уперев взор в лицо Закревского, четко, разделяя слова, сказал:
— Едино смысл вижу в действиях державы для.
Закревский помолчал и, как бы разом устав, ответил:
— Бывают, бывают времена, господин Шелихов, когда польза отечества требует не действий, но, напротив, отсутствие оных.
И долго, долго в упор разглядывал Шелихова. Он хотел и не мог понять, что движет сидящим перед ним человеком. Наконец Закревский опустил глаза, ткнул пальцем в медную плаху:
— Казус сей я непременно представлю губернатору.
— Напрасно так, — мягко, намеренно не замечая раздраженный тон чиновника, сказал Шелихов, — не казус это, но мыслю — будущее новых земель.
Закревский на то ничего не ответил.
Возвратившись поздно вечером домой, Шелихов обнаружил в комнате терпеливо дожидавшегося его Тимофея Портянку. Тот приветливо заулыбался, но Григорий Иванович только вяло кивнул в ответ и, подвинув стул, сел молча. Посмотрел в окно.
Странное равнодушие овладело Шелиховым после разговора с Закревским. Многажды говорено ему было, и людьми разными: куда–де прешь, рожа неумытая, черная кость? И в Питербурхе не один чиновник останавливал, да и здесь, в Иркутске, были советчики, ан нет — слова их не доходили до него. Отскакивали. А сейчас вот на — что–то сломалось в нем. Словно ноги ему перешиб Закревский, чиновник державный.
У Тимофея сошла с лица улыбка, которой он встретил Шелихова. Он сказал твердо, как хорошо продуманное:
— Хозяин, я дело предложить хочу, — добавил: — Стоящее дело.
Посмотрел на Шелихова с ожиданием.
Григорий Иванович поднял глаза, в которых по — прежнему светила только усталость.
— Ну–ну, — ответил, — какое же дело? — И слабая, недоверчивая улыбка тронула его губы.
Но Тимофей будто не заметил ее, а скорее, не захотел замечать.
— Баранов, Александр Андреевич, — продолжил он с тем же напором, — отписал тебе о сухом пути на западное побережье материка Америки, что от старого индейца выведали, так вот — давай ватагу собьем, и я ее поведу. Пройдем, ей–ей, пройдем… А земли сеи зверем богаты, как ни одни иные. Слышишь, хозяин?
