Тетушка Бояз придвинула табуретку поближе.
— Хочешь, шепну Халиме про твои затруднения? Все равно рано или поздно ты войдешь в их семью. Сам аллах велел поддержать зятя в трудный час.
— Да какой такой трудный час?! Разве меня уволили с работы или отдали под суд? Получу права — сяду снова за руль… Напрасно вы с Халимой обсуждаете чужие неурядицы.
— Она же мается по тебе, сердечная. Уж такая душечка, такая красотка… Стесняюсь спросить, сестрички у нее нету?
— Зачем вам?
Тетушка Бояз подмигнула с молодым лукавством:
— Билалу была бы суженая.
— К сожалению, сестер у Халимы нет.
— Жаль. Тебе же впереди мороки больше: помни, Билалу ты вместо старшего брата, значит, будешь его сватать. Как говорится, упасть тоже надо в хорошее место. Или по-другому: сам нищий, да еще в дом привел нареченную в дырявых башмаках. Ищи невесту с достатком, как Халима. Тебе вроде они уже квартиру выхлопотали?
— Это тоже сказала Халима?
— Она рта не закрывает: все о тебе да о тебе. — Испугавшись чего-то, она поспешно добавила: — Больше об учебе твоей толкует. А это так, к слову пришлось: мол, за хорошую работу Замина внесли в квартирный список. Я про себя подумала: и папочка твой руку тут приложил!.. Значит, сынка поручаю тебе. Пусть твоя барышня среди родных-знакомых поинтересуется, нет ли подходящей девушки для Билала.
Я не мог слушать эти слова без улыбки.
— Жениться пока не собираюсь, тетушка Бояз!
— То есть как? А Халима?
— Мы с нею просто друзья.
— Не понимаю. Что значит — друзья?
— Ну, встречаемся, беседуем. Не имеем друг от друга секретов. Обсуждаем разные проблемы…
Разумеется, она мне не поверила. Обиженно поджала губы. Но тут вернулся отец Билала, и неловкий разговор прервался, к счастью, сам собою.
Халима в тот день меня не навестила. И Билал не возвращался до поздней ночи. Лишь следующим вечером, когда я вернулся с занятий, увидал его спящим на веранде. Он лежал ничком, одеяло сползло на пол. Густые кудри раскинулись по подушке совсем по-девичьи. На столе остались его раскрытые книги и груда мелко порванных листков, будто горстка остывшего плова.
Я подошел на цыпочках, чтобы немного прибрать. Странно, что тетушка Бояз допустила беспорядок. Она неукоснительно соблюдала в доме чистоту; хоть масла на пол налей и лижи, по пословице. Видно, Билал заснул позже других.
На одном обрывке я увидел свое имя. Это удивило. Собрав всю груду, пошел в свою комнатенку, разложил обрывки поверх одеяла. Понемногу они сложились во внятный текст:
«Уважаемая Халима! Не решаясь сказать вслух, доверяюсь письму. Может быть, вызову лишь вашу насмешку. Я должен сознаться: давно мечтал поговорить с вами откровенно, но не хватало смелости.
У меня нет надежды на взаимность. Ведь молодых девушек привлекает прежде всего внешность. Вы идеал женщины в моем понимании. Может быть, среди ваших поклонников я самый незаметный. И все-таки сделать вас счастливой смогу только я! Вы красивы и умны. Я мечтаю стать хранителем этого сокровища!
Наверно, я так и жил бы с переполненным сердцем, замкнувшись в молчании, если бы не узнал чужую тайну. Я полагал, что Замин любит вас. Но однажды моя мать заговорила о вас (вы ведь знаете, она всегда любуется вами), и он сказал, что вас с ним связывает только дружба. Замин удивительный человек. В нашей семье он как свой. И то, что вы для него сестра, еще больше подняло его в моих глазах. Если получу ваше разрешение, я откроюсь и Замину, словно родному брату.
Любящий вас навек Билал».
Вот, значит, оно как!.. Наивная тетя Бояз, бедняга Билал!.. Мы живем под одной кровлей, сидим за общим столом, знаем друг о друге все! Что же теперь?
Я подумал, что это письмо адресовано вовсе не Халиме, а мне. Билал говорит с горькой откровенностью, как подобает мужчине, что наши силы не равны: по его мнению, я могу завоевать любую девушку, а Халима, если не оттолкнет Билала, станет единственной женщиной его судьбы!
Билал не был сентиментален. Даже в этом откровенном письме угадывались его всегдашняя сдержанность и суровость. Нет, он не молил о любви, он твердо обещал своей избраннице счастливое будущее.
А Халима!.. Что, если скромный вид в последнее время лишь приманка, выполнение наущений матери? Потерпев неудачу со мною, она теперь закинула крючок на Билала?
Я сгреб злосчастные лоскутки бумаги. Руки так дрожали, что часть упала на пол, подобно хлопьям снега. Кое-как подобрав их, я неслышно вышел на веранду, положил обрывки письма на прежнее место.
Билал крепко спал. Запотевшие стекла заледенели; холодный ветер проникал в щели дощатой веранды.
Сон долго бежал от моих глаз. Перед мысленным взором проходила вереница дорогих мне людей. Вот нахмуренная мать, ее лоб изборожден морщинами тревоги и заботы. Вот прекрасное в своей задумчивости смуглое лицо Халлы. Слышится лукавый голос ничего не ведающей тетушки Бояз. Билал лежит ничком; он выплеснул сердце в письме без адреса и сам же разорвал его. Слышится мне и оживленный лепет Халимы, видится ее яркая улыбка и быстротечная печаль.
Понемногу лица затуманились, слились в одно. В утомленном мозгу словно вспыхнул предостерегающий красный сигнал светофора, призывая остановиться. Напоследок, уже совсем неясно, мелькнули бледными тенями милицейский инспектор и лиса Галалы…
Меня разбудил чей-то знакомый голос. Я сел на кровати, огляделся. В розовеющее окно заглядывал человек. Он настойчиво барабанил в стекло. Кто это, разобрать было трудно, но было видно, что это плотный, рослый мужчина.
Разгорался поздний рассвет зимнего дня. Я наконец узнал Икрамова.
Меня второй день настырно разыскивал корреспондент молодежной газеты, некто Дадашзаде. Фамилия знакомая. Еще раньше он звонил начальнику, но я был в рейсе, а по возвращении даже и не подумал являться в редакцию, как он велел. Этому была своя причина.
Хотя я читал газеты от случая к случаю, но те статьи, в которых упоминалось о нашей автобазе — в основном прославлялась инициатива двойных перевозок, — висели в коридоре у диспетчера недели по три. Миновать их было просто немыслимо. Отдельные строки были кем-то жирно подчеркнуты красным карандашом. В первых статьях мое имя еще не упоминалось. Сообщения носили общий характер: транспортная контора под управлением Сохбатзаде успешно справилась с выполнением квартального плана. В последующих статьях огонь критики устремлялся на тех, кто не справился с планом. И вот последнее: отстававшая ранее 1001-я колонна в результате инициативы самих водителей перевезла дополнительно к плану десятки тонн народнохозяйственных грузов. Факты толковались и комментировались уже более подробно. В этих-то дополнениях впервые всплыло мое имя. В последующих статьях оно не сходило с полосы, хотя предпочтение отдавалось все-таки организаторским талантам уважаемых товарищей Сохбатзаде и Галалы. Однако стали мелькать и фамилии членов нашей бригады.
Но в райкоме партии, в райкоме профсоюзов интересовались прежде всего мною. Был проведен широкий опрос водителей транспортных организаций: как там относятся к передовому начинанию, много ли последователей.
Последователей оказалось плачевно мало. Разговор об инициативе стал на собраниях всего лишь дежурной фразой; сами шоферы не проявляли энтузиазма. Во многом они были правы; изношенные моторы не выдерживали дополнительной нагрузки, запчастей не хватало; чтобы добыть простую фару, приходилось убивать не один день. Самые нужные запчасти, если покупались с рук, вырастали в цене вчетверо. Чтобы машина хоть как-то тянула, ее старались использовать меньше. Водители шли даже на уменьшение заработка, выбирая ближние рейсы, лишь бы сидеть за рулем, а не записывать себе простои.
Молодежи, вчерашним курсантам, машину доверяли неохотно. Те и сами не рвались к «прялкам», как презрительно окрестили автомобили старых марок. Ездить и ремонтировать, латать и вновь выходить в рейс — за это брались одни фронтовики, привычные к любым условиям. Но на нашей автобазе их было сравнительно мало. Когда после войны возобновились нефтеразведочные работы, наша автобаза, созданная специально для этой цели, получила самый разболтанный автопарк из тех машин, что выделили другие автохозяйства. Коллектив был тоже набран с бору по сосенке. Опытные водители чурались 1001-й колонны как черт ладана. Мы стали объектом плоских шуток, не больше.
Взявшись за обратные перевозки, я просто не думал обо всем этом, действовал по наитию, не заглядывая вперед. В райкоме партии все поставили на свои места. Мы сознаем, сказали мне там, что ваша инициатива несколько преждевременна. В полную меру она будет осуществима только тогда, когда автоколонны пополнятся новыми грузовыми машинами. Это время не за горами; заводы перестали выпускать танки, переключились на трактора и автомобили. Но ваш призыв работать иначе, вдвое продуктивнее драгоценен с нравственной точки зрения. Он способствует сплочению рабочего коллектива, повышению личной ответственности каждого человека. Мы будем и впредь всемерно поддерживать это начинание.
