В ярости он стукнул кулаком по столу:
— Издевательство! Кто посмел? Кто поднял руку на государственное имущество?!
Притаившийся в сенях Сережка об стенку стукнулся.
Однако не убежал. Что дальше, ему любопытно.
— Не иначе кулацкая издевка! Недаром они меня обзывали красным попом. Нарочно церковную мерехлюндию какую-то подложили! — кричал Тимофей.
— Это кусок старой ризы, — определил Иван Кочетков, поглаживая рукой цветы и кресты. И, покачав головой, усмехнулся.
В это время начали подходить зажиточные мужики.
Пришлось принимать их за этой удивительной скатертью.
Разговор у Тимофея был краток. Каждому он говорил:
— Знаешь, какая засуха постигла Поволжье, какой там голод? Нет хлеба, нет семян. Сознаешь такие обстоятельства?
— Сознаю, — отвечал зажиточный.
— Сколько от своего нонешнего урожая в погашение народного горя отвалишь?
Зажиточный мялся, чесался, гладил бороду, и тогда Тимофей с горечью говорил:
— Это обращаюсь к тебе не я, а Советская власть, Ленин.
Ему не хотелось унижать Ленина перед кулаками. Их ведь этим не проймешь. Но приходилось. Своего авторитета не хватало.
— Ленин-то не к нам обращается, а к вам, к бедноте, вот вы его и выручайте! — отвечали богатеи.
— Кабы Ленин стоял за зажиточных, а не за гольтепу, мы бы ему много хлебца дали с нашим удовольствием!
А так… ну что же, много не могим, а мало не подадим, как нищей шатии, неудобно, власть все-таки!
— Эх вы, — сжимал кулаки Тимофей и бормотал непонятное слово, троглодиты!
Но Иван Кочетков удерживал его от ругаки и говорил зажиточным:
— Мы вас не насилуем, но придет время, и это горе народное вам зачтется.
Не удалось Тимофею выпросить у богачей хлеба.
Оставшись вдвоем с Иваном Кочетковым, он стукнул кулаком по столу и заругался:
— Вот дьяволы безрогие, хоть бы за украденную скатерть мешок зерна принесли, я бы им простил, храпоидолам. Отвез бы первый мешок Помголу, легче бы мне было перед товарищем Лениным!
— Да, — сказал Иван Кочетков, — хотя бы на почин…
И то бы хорошо.
Сережка словно и ждал этих слов, сорвался и, уронив в сенях метлу, споткнувшись о старое ведро, вихрем умчался прочь.
Теперь он знал, как ему выкрутиться перед Тимофеем, перед ребятами и успокоить свою совесть. Все будет отлично, если достать мешок зерна Помголу.
Урожай в этом году был хорош. Вовремя прошли дожди. Рожь выросла высока соломой и тяжела колосом.
Яровая пшеница стояла стеной. Овсы налились тугие, зернистые.
Обидно было безлошадным, маломощным бедняцким семьям отдавать кулакам за пахоту, сев и уборку конными жатками половину такого обильного урожая.
Собрался комитет бедноты и по предложению Ивана Кочетков а принял постановление, утвержденное сельсоветом: каждый крестьянин — хозяин своему урожаю. Кулакам и богатеям должен платить только небольшую цену по справедливости.
И кроме того, комитет бедноты организовал отряд бедняцкой взаимопомощи под командой Ивана Кочеткова для помощи беднякам в уборке урожая. Оплата за это будет вноситься зерном в помощь голодающим Поволжья.
Ох, и обозлились кулаки! Зубами скрипели от злости, видя, как дружно вышла беднота с серпами, с косами на уборочную страду, как работают стар и мал от зари до зари, лишь бы убрать урожайный хлебушек.
Наблюдая этот труд, кулачье утоляло злобу насмешками:
— Старайтесь на Ивана-голого!
— Быть вам голым с вашим Помголом!
А Кочеткову то грозили, то льстили. Зачем, дескать, ему, мастеровому человеку, косой махать, на рубахе соль выпаривать? Шел бы кулацкие жатки да молотилки налаживать, заработал бы вдесятеро больше!
Но Иван Кочетков знай свое: утром чуть свет уже косит, в полдень косу отбивает и снова дотемна во главе целой артели таких же, как он, над бедняцкими загонами косой машет.
А его Маша от зари до зари не расставалась с серпом.
Сжала свой загон, стала жать чужие, помогая бедноте.
Вскоре выехали на свои тучные поля и кулаки. Заржали их сытые кони, застрекотали жатки. Заскрипели телеги под высокими возами, полными тяжелых снопов. Загрохотали молотилки, наполняя воздух золотистой пылью и запахом свежей ржи.
А на убранных полях появилась детвора — они собирали колоски. Это был старинный обычай, древнее право бедноты. Бедные люди, после того как свезены снопы, могли ходить по любым полям и подбирать упавшие колоски с зерном. Это зерно считалось ничьим, его могли клевать птицы, могли подбирать бедняки.
Но на этот раз кулачье обратило внимание, что по полям бродят не одинокие, робкие фигурки с торбами, подвязанными на грудь, а целая партия ребят стройными рядами. Послали в разведку своих мальчишек. И вскоре выяснилось — это бедняцкая детвора собирает зерно на семена для Помгола.
— А ну, пугните-ка их, чтобы неповадно было! — приказало кулачье своим сыновьям и батракам.
Мордатые, задиристые Гришки, Федьки, Мишки вскочили на коней и помчались в предвкушении хорошей драки.
Рассыпались лавой, как какие-нибудь казаки.
Однако, завидев их, бедняцкая детвора не бросилась кто куда, а стала сбегаться в кучу на призывные звуки коровьего рога.
Играл в рожок Степа.
От мешков с колосками, собранных у межи, поднялся вдруг дед Кирьян. Приложив ладонь козырьком и обозрев конную лаву, прокричал хрипло и повелительно:
— В каре стройся! Супротив басурманской конницы — ряды вздвой!
По-видимому, ребята были уже обучены им этому воинскому маневру. Среди жнивья вдруг возник плотный квадрат, ощетинившийся палками и кольями.
При приближении кулацких коней глухо, упорно забил барабан.
— На картечь! Залпами крой! — вскричал дед Кирьян, воинственно размахивая клюкой.
Встреченные дружным «ура», щетиной кольев и твердыми комьями земли, кулацкие всадники осадили коней, смешались и отхлынули.
Оправившись от неожиданности и разглядев, что под красным знаменем сплотились не какие-нибудь герои, а много раз битые ими бедняцкие мальчишки, но почему-то с красными платками на шее, кулачье решило не спускать им дерзости.
— Макарку надо позвать! Макарку-орла. Пускай на Злого садится. Он им устроит «всех давишь».
— Пустим его передом, а мы за ним навалимся!
Макарку отыскали на молотьбе, он гонял коней по кругу, лихо посвистывая. Его хозяин Силантий Алдохин сам стоял у лотка и запускал в барабан тяжелые снопы пшеницы.
Силантий-то и прозвал батрачонка Орлом за лихость и бесстрашие. Что за парень ему попался! И ловок и силен.
Во время конских праздников на неоседланном Злом всех мальчишек обскакал. А этого коня сам хозяин побаивался.
Хитрый кулак льстил батрачонку. Сажал его за один стол с собой. Ничем не отличал от сыновей: если им новые рубашки, то и Макарке, если им новые сапоги, то и Орлу.
— Вот так-то батраков приручать надо, — говорил он Никифору Салииу, который избивал Гараську. — Их кормить да холить надо. Да почаще похваливать, тогда они за нас в огонь и в воду!
И надо сказать, в этой хитрой политике преуспел. Макарка, взятый в его дом таким же сиротой, как Гараська, раздобрел на кулацких жирных харчах, осмелел и, как верный слуга, готов был выполнить любое его приказание не только с охотой — с каким-то удальством.
Отец его был бедняком. Боролся против богатеев, даже руководил комитетом бедноты. Добровольно пошел на фронт защищать землю и волю от белогвардейцев и погиб как герой. Мать повесила на стену его фотографию, где он с саблей в руке снят вместе с товарищами под красным знаменем с надписью: «Даешь Перекоп!»
А вот сын его изменил бедноте. Пошел в батраки из нужды, за куском хлеба. Но, обласканный хитрым богатеем, стал ему верным слугой. Замечая, что стал презирать он бедных, мать стыдила его, а Макарка отвечал:
— Нанялся — продался, чего уж тут.
— Продала я, сынок, твои рученьки, да не продавала твоей душеньки.
— Что же мне — хозяйские харчи есть и больше ни во что не лезть?
— Нет, ты, сынок, хозяйскую работу честно исполняй, только совесть свою за харчи не продавай. Не будет тебе счастья.
— Ладно, мать, сам знаю, как счастье искать, на каком коне за ним скакать.
— Ох, Макарушка, не ошибись, на чужом коне далеко не уедешь, выбирай скакуна из своего табуна!
Но Макарка не слушался матери, кулацкие харчи отрабатывал с лихвой не только в поле, но и на воле.
И как только крикнули ему кулачата:
— Наших бьют!
Тут же бросил он молотьбу, вскочил на Злого и помчался на помощь.
И Силантий, остановив барабан, посмотрел ему вслед с довольной усмешкой. Уж если Орел налетит, никакой бедняцкой шатии не устоять.
Завидев Макарку, кулачата приободрили друг друга свистом, гиканьем и, ударив коней пятками, помчались в атаку, размахивая кнутами и уздечками.
