— Если учесть время приема и сдачи грузов, — задумчиво сказал он, — задержки в пути, а также профилактику, все равно автопарк в целом простаивает по двенадцать часов в сутки. При нехватке транспорта это недопустимо!
— Но у нашей базы определенное задание, — вступился Икрамов. — Мы обслуживаем нефтеразведку.
— Хотя не возите к месту работы буровиков? Знаю, знаю, этим занимаются отдельные автобусы, у которых, по существу, всего два рейса в день: туда и обратно. Остальное время они тоже на приколе. А город задыхается без пассажирского транспорта! Не знаю, как вы к нам добрались? Я всякий день возвращаюсь домой без пуговиц — такая толчея в трамвае. Один бранится, что ему на ногу наступили, другой клянет всех: опоздал на работу. Дорога ворует наше время! Автобусы еле ползут.
Икрамов неожиданно вступился за транспорт:
— Слишком много народу стало на улицах. Пешеходы лезут под колеса, и водитель вынужден ежеминутно менять скорость. Ложится дополнительная нагрузка на двигатель, нарушается нормальная работа коробки скоростей; они часто выходят из строя.
— Представьте, вот этого не знал! Сам за рулем не сидел. Управлял только арбой с быками.
— Да ну? — Я безмерно удивился. — Вы ведь горожанин?
— Эх, друг, газетчику надо побывать в каждой шкуре, иначе кому интересно его недостоверное писание?
Икрамов застенчиво пожаловался:
— Только пробую писать, только складно не получается. В голове, в сердце — одно, перенесу на бумагу — и все потеряло вкус, как позавчерашняя стряпня.
Я уже ловил недоуменные взгляды Дадашзаде, когда Икрамов во время разговора по привычке то и дело тянулся к тетради, даже перелистывал ее, черпая оттуда поддержку, находя веские доказательства своим доводам.
Газетчику не могло прийти в голову, тем более при первой встрече, с какой страстностью ведет Икрамов свои записи и как нелегко заслужить честь — попасть на эти рукописные страницы!
— Я еще никогда не встречался с журналистами, — продолжал Икрамов. — Думал, что они сродни артистам: умеют с выражением произносить слова, и все. Вы говорите: надо влезть в чужую шкуру? А от себя, просто так писать нельзя?
На Дадашзаде напала смешливость. Он не мог произнести ни слова; кивком попросил извинения и убежал куда-то.
Я не удержался от упрека:
— Вопрос совсем не к месту. Может, человек обиделся?
Икрамов сокрушенно потряс тяжелым подбородком, что, видимо, означало: какой же я пентюх!
Дадашзаде вскоре возвратился с закопченной алюминиевой кастрюлькой в одной руке и объемистым газетным свертком в другой.
— Прошу угоститься. Отложим беседу на полчаса. Брат привез из селения готовое блюдо. У нас дома совсем неплохо готовят долму.
Икрамов готов был его обнять — такое облегчение почувствовал он от этих простых слов. Но ради приличия пробормотал:
— Большое спасибо… Нам уже пора, ждут на работе…
— Спасибо скажете. Вот говсанский лук[10], — он ловко раскладывал на газете ложки, хлеб, луковицы, приговаривая: — На базар хожу сам, женщинам этого нельзя доверить. — С усмешкой он кивнул на поминутно открывавшуюся дверь в конце коридора: — Мои сослуживцы. Досадуют, что угощение от них ускользнуло. Мы обычно обедаем сообща, в складчину, а потом подкалываем друг друга: мол, принес позавчерашний обед, а свежатинкой потчевал родичей жены, чтоб крепче любили!..
Из редакции мы втроем отправились в автомобильную инспекцию. Увидев знакомого газетчика, майор в приемной тотчас вышел из-за стола и уважительно пожал ему руку. Здесь Дадашзаде держался совершенно иначе, чем с нами в редакции. Он был строг, деловит, щуплые плечи приподняты с достоинством. Движением бровей он указал на кабинет начальника, и майор тотчас услужливо согнул руку в локте, раскрытой ладонью пригласил к обитым дерматином дверям.
— Пожалуйте!
Мы остались ждать в приемной. Меня раздражала чрезмерная общительность Икрамова. Он вертелся во все стороны, заговаривал с сидящими в очереди, обещал снять с кого-то погоны, грозил, что войдет к начальнику и потребует, чтобы тот работал по-фронтовому, а не держал людей часами.
Наконец, нас вызвали. Пока мы шли по длинной ковровой дорожке, начальник даже не смотрел в нашу сторону. Лишь когда мы очутились перед его столом, вежливо приподнялся и жестом показал, куда сесть.
В дверях застыл седоволосый капитан, член комиссии по дорожным происшествиям. Начальник и ему велел присесть.
Дадашзаде коротко обратился ко мне:
— Расскажите все по порядку сами. — Кинул иронический взгляд на капитана: — Узнаете, надеюсь?
Тот искательно улыбнулся:
— Как же! Вы писали о…
— Не меня, а этого человека?
Капитан нахмурился, слегка пожал плечами.
— Вглядитесь хорошенько. Шофер машины «АЗМ 19—27». Вы с ним знакомы?
Капитан осторожно отозвался:
— У меня такая профессия, чтобы знать шоферов.
— Особенно, если по две недели держите у себя его удостоверение без всяких оснований!
— Ах, он с той банды-базы… — вырвалось у капитана. — Виноват. Но у них нарушитель на нарушителе. И машины их годятся только на металлолом. Вечная морока. Абсолютно недисциплинированны. — Он вдруг спохватился и выпалил, глядя на своего начальника: — Что надо — исполним!
Икрамов немедленно накинулся на него:
— Как вы можете всех стричь под одну гребенку? Умейте отличить честного водителя от прощелыги. Наша автобаза видится вам в перевернутом виде; где вспыхнет — туда и руку суете! А вам известны наши передовики?
Капитан раздраженно переступил с ноги на ногу.
— Я не профсоюзный деятель, чтобы изучать Доску почета.
Начальник счел нужным вмешаться:
— Доска почета ни при чем, капитан.
Икрамов спешил добить противника:
— Сомневаюсь, были ли вы пионером, комсомольцем? Не понимать значения профсоюзов! Они — школа коммунизма, слыхали об этом? При помощи профсоюза наша база скоро выйдем из прорыва, перестанет именоваться «бандой»…
Зная неуемность Икрамова, я торопливо вставил, перебивая его:
— Если я виноват, товарищ начальник, готов загладить вину хорошей работой. Но мне ведь не дают работать! Разве это путь к исправлению ошибки? Позорят человека тогда, когда хотят его окончательно погубить.
В противоположность нашей горячности Дадашзаде хладнокровно раскрыл блокнот.
— Если разрешите, один вопрос товарищу капитану. — И, сверля того глазами, раздельно произнес: — На какой дороге произошло означенное нарушение?
— Это имеет отношение к делу? — буркнул нехотя тот.
— Прошу ответить.
— Вы, кажется, защищаете нарушителя?
— Не нарушителя, а право. Итак?
— На повороте Беюк Гая.
— Отлично. Товарищ начальник, подскажите, какие участки входят в компетенцию капитана? Ага, благодарю. Поворот Беюк Гая не значится?
— Я ведь не границу другой страны перешел…
— В данном случае речь идет о границе нравственной. Пожалуйста, ответьте внятно: почему вы, оставив свой участок, стали наводить порядки на чужом?
Капитан с мольбой обратил выпученные глаза к начальнику. Но тот и пальцем не пошевелил, чтобы выпутать его из силков.
— Имею право на преследование преступника…
Икрамов величественно поднял руку:
— Какого преступника? Перед вами, если сумеете это доказать, нарушитель дорожных правил, и только.
— Ваш инспектор, товарищ капитан, — сказал Дадашзаде, — настиг водителя и составил акт, который должен был передать в соответствующий участок дорожной инспекции, не так ли? Был этот акт передан по назначению?
Капитан молчал.
— На повороте, где Вагабзаде был задержан, в кабине у него, заметьте, никто не находился. И никаких нарушений дорожных правил он перед этим не совершил. Двоих сослуживцев, по просьбе дирекции автобазы, Вагабзаде подвез всего несколько километров, до завода. Они спешили на работу. Соответствующие разъяснения были даны на месте инспектору. А вы, товарищ капитан, приняли их во внимание или предпочли запутать Вагабзаде?
Капитан снова не ответил.
Несколько помедлив, начальник хмуро сказал ему:
— Можете идти.
Капитан медлил, хотел узнать окончательное решение своего начальника, бывшего боевого офицера. Ожидать снисхождение не имело смысла. Однако существует честь мундира…
Голос начальника грянул как гром с небес:
— Очевидно, вашему инспектору стали тяжелы милицейские погоны?
Капитан с опаской искоса взглянул на свои собственные, но тотчас выпрямился и щелкнул каблуками.
— Верните документы товарищу Вагабзаде. Оштрафуйте его, согласно тарифу, за нарушение правила. Возьмите письменное объяснение происшедшего у дорожного инспектора Газиева. Особенно, почему он оказался на чужом участке? Представьте полный письменный отчет инцидента. Все. — И, пока от порога неслось «Есть, товарищ полковник!», обернулся ко мне: — Благодарю, товарищ водитель!
