— В том-то и дело, — вздохнул Листопад.
— У хороших людей всюду родня найдется. Заходите.
Листопад вошел и поставил сундучок у порога. Девушка протянула руку.
— Будем знакомы. Настя.
— Константин Григорьевич.
— А по фамилии?
— Подгорный. А зачем вам?
— Должна жена фамилию мужа знать, — улыбнулась девушка. И уже серьезно добавила: — Значит, сделаем так. Вы сюда пришли на побывку... Долго гостить собираетесь?
— Два дня.
— Значит, на два дня к жене, ко мне то есть. Так я и соседям накажу. Мать сейчас придет. Вот я ее с зятем и познакомлю.
— Спасибо, — коротко сказал Листопад и снял свою замызганную кепку с надрезанным козырьком.
Уже через час Листопад рубил во дворе дрова. Он играючи разделывал тяжелые березовые поленья, так что Настя невольно провожала взглядом каждый взмах рук, держащих топорище, и только приговаривала: «Ух, сила!»
Настя носила дрова сперва в дом, потом в баню и с улыбкой посматривала на гостя. А тот уже обжился, рубил весело, приговаривая, с шуточками.
Потом девушка принарядилась, и Листопад подумал: «Для меня». Ему это было приятно.
— Красиво! — сказал он. — Очень вышивка хорошая.
— Я нарочно замухрышкой хожу, — сказала Настя, чуть покраснев. — Вы не подумайте... Это чтобы немцы не приглядывались. Где уж тут модничать.
— А сейчас зачем на беспокойство идете?
— Сейчас? — Настя покраснела еще больше. — Сейчас... Да как же иначе? Муж нежданно-негаданно приехал, радость такая! Ведь не поверят иначе. Для немцев все.
— Ну да, — сказал Листопад с неожиданным чувством обиды. — Правильно. Для них нужно.
За чаем говорили о деревенских делах, и разговор был длинный и обстоятельный, как само чаепитие.
Петровна, мать Насти, вела речь о невеселых новостях: о карательном отряде в Бобылеве, о неубранной ржи, оставшейся у дороги, что ведет на мельницу, о колхозном пастухе Терентьеве, которого угнали неизвестно куда вместе со стадом.
И, между прочим, Петровна рассказала, что стариков Акимовых, из Митькова, вместе с внучком и невесткой Олей немцы до сих пор не разрешают хоронить. Их расстреляли на той неделе, в среду, трупы так и лежат на огороде, на капустных грядках. А расстреляли немцы Акимовых за то, что те ослушались приказа коменданта и впустили ночью в избу незнакомого человека. Он назвался своим, сказал, что пробирается в партизанский лес а когда его согрели, накормили и спрятали, оказалось — провокатор, которого комендант подослал нарочно.
— Как же не бояться чужого человека, — вздохнула Петровна.
Листопад отставил недопитую чашку, неловко встал и сказал:
— Я, пожалуй, пойду.
— Куда ты? — спросила Петровна встревоженно.
А Настенька покраснела и сказала:
— Вечно вы, мама, с глупостями. Затеяли разговор...
— Так ведь то о чужих. При чем же ты здесь, зятюшка?
Петровна забеспокоилась и начала усаживать его опять за стол, угощать. Листопад удивлялся — откуда у этой женщины столько ласки к нему, прохожему человеку.
Правда, вначале его несколько коробило новое прозвище. «Зятьками» в армии с презрением называли людей, которые, попав в окружение, не примкнули к партизанам и не пробились с оружием в руках к своим, а разбрелись по деревням, на огоньки теплых и сытых углов. «Записались в деревенские кавалеры и полезли к бабам на печи», — говорил о них Никита Корытов, злобясь.
Листопад сидел у окна и все посматривал на улицу. Он оказался очень любопытным. Ему нужно было знать, куда ведут провода, у какой избы останавливаются штабные машины, где стоят караулы.
— Пройдусь, дела тут у меня, — сказал он Насте неопределенно и нахлобучил замасленную кепку с надрезанным козырьком.
Настя ни о чем не расспрашивала, и он был этим очень доволен. Но когда Листопад отошел от дома и обернулся, то увидел, что Настя идет следом и догоняет его.
«Вот некстати, — подумал он с раздражением. — Увязалась все-таки».
Они шли по деревенской улице рядом, не разговаривая, как будто были в ссоре. Листопад и впрямь сердился на Настю за назойливость, а Настя была обижена невниманием. Но она первая взяла его под руку.
На дальнем конце улицы, у дома, куда вели толстые штабные провода, немецкий часовой встретил кавалера и барышню окриком и приказал убираться, но не задержал их. Кавалер и барышня попросили прощения: они любезничали и не заметили, как забрели в запретную зону.
«Вот кстати, что Настя со мной», — с благодарностью подумал Листопад на обратном пути.
Он только сейчас догадался, что она нарочно, тревожась о нем, пошла гулять по деревне, и от этой неожиданной догадки даже приостановился на мгновение. Настя вопрошающе посмотрела на Листопада, он ничего не сказал, только взял ее под руку и повел к дому.
Уже начало темнеть, когда без стука открылась дверь и в дом, гремя коваными сапогами, вошли два немца. Тот, что вошел первым, долговязый и белесый, увидев незнакомца, деловито щелкнул затвором автомата. Этим движением он на всякий случай начинал разговор с каждым незнакомым русским.
— Дас ист майн манн, — поспешно выпалила Настя заученную фразу и начала сбивчиво рассказывать немцу о мужнином отпуске, причитая слезливо, совсем по-бабьи.
Листопад расторопно достал справку, долговязый ее прочитал, и больше немцы им не интересовались. Они сварили себе кофе, поужинали, почистили автоматы, один сел за письмо, другой — за газету. Потом немец начал наигрывать на губной гармонике что-то знакомое. Он играл украинскую песню «Стоит гора высокая». Очевидно, их часть перебросили с Украины. Долговязый играл правильно, но все-таки на свой, чужой манер, и мелодия срывалась с губ уже отравленная акцентом.
Немцы начали устраиваться на ночлег. Они разлеглись на широкой хозяйской кровати, не снимая сапог, положив под головы автоматы.
Листопад хотел улечься где-нибудь в сенцах. Но Настя заметила:
— Скромничать тоже нужно с умом. Поймут ведь. Хорош муженек, нечего сказать. Мать и то догадалась, к соседям ушла.
Девушка глазами показала на печку и сама забралась туда.
Они начали укладываться в темноте, оба смущенные нечаянной близостью друг к другу. Немцы еще не спали. Один из них раскатисто хохотал, и Насте все казалось, что они отпускают сальные шутки по ее адресу...
Листопад долго не мог заснуть. Голова Насти покоилась на его плече. Он лежал тихо, не шевелясь, растроганный ее доверием к нему, целомудренной чистотой этого ночного соседства.
«Уходил же Никита Корытов на две недели, — подумал с неожиданной горечью, — А мне завтра возвращаться».
Листопад проснулся, когда немцев уже не было. Настенька успела проветрить избу от дыма чужих сигарет и накрыть на стол.
Она потчевала гостя завтраком и все приговаривала:
— Ну ешь, ешь, поправляйся. — И напомнила, улыбаясь: — Ты ведь, русский человек, шагаешь издалека.
Незаметно они перешли на «ты», будто случайное ночное соседство дало им новые права.
— Ты твердо решил уйти? — вдруг спросила она.
Настя укладывала в его кондукторский сундучок пшеничные лепешки, испеченные украдкой от немцев, и еще какую-то снедь.
— Так нужно, Настенька.
— Остался бы у нас, отдохнул.
— В зятья определиться? — спросил он резко.
— Простите меня, товарищ...
— Подгорный, — подсказал он.
— Фамилия — бог с ней, — сказала она, думая о своем. — А вот если имя ты мне не доверил, назвал поддельное, — жаль. Как же я тебя вспоминать буду? Нехорошо!
— А обо мне плохо думать — хорошо?
Костя уже оделся, но опять у него возникло ощущение, будто он забыл что-то очень важное. Это чувство знакомо каждому, кто не привык выходить из дому без оружия и вдруг оказался безоружным.
— Возьми меня с собой, — попросила девушка. — Не могу я здесь больше.
— С собой?
— Я все, все буду делать, что прикажут...
— Нельзя, Настенька, — мягко сказал Листопад. — Далеко — раз. Переплывать Днепр — два. Опасно — три.
— Я не боюсь.
— За себя ты вольна не бояться. А за дело мое?
Настенька вздохнула.
— Я сам приду к тебе, — обещал Листопад.
— Придешь?
— Приду.
— Я буду тебя ждать, Костя. — Она помолчала и повторила глухо:— Буду ждать.
Когда сборы были закончены, Листопад, запинаясь от смущения, сказал:
— Ну, поцелуемся, что ли, женушка, на прощание, — и шагнул к Насте.
Ласковые маленькие ладони гладили его волосы, касались лба и щек.
Они поцеловались — грустный, прощальный поцелуй, который оставляет на губах жаркую горечь.
— Иди, — сказала Настя, — и возвращайся. Я буду тебя ждать. Долго-долго.
Потом Костя пошел проститься с Петровной. Она хлопотала на огороде. Петровна перекрестила его на дорогу, а Настя проводила до колодца. Издали Костя еще раз махнул рукой, затем быстро, не оборачиваясь, зашагал прочь...
