В июне прибыло пополнение — пять тысяч комсомольцев. Много народу приезжало и без всякой мобилизации: по вербовке ехали целыми семьями.
Строительная площадка расширялась на глазах. Все пустыри покрывались горами земли, вынутой из котлованов, строительными лесами. В восьми километрах от центра, за Силинской поймой, разрастался новый городок. Там началось строительство крупного завода, одного из двадцати промышленных предприятий, запроектированных для будущего Комсомольска.
Три участка были объявлены ударными: завод, поселок для инженерно-технических работников — «Аварийный» и «Брусчатка» — кварталы рубленых домов с квартирной системой и паровым отоплением. На эти три участка были стянуты все лучшие силы строителей, главным образом комсомольцы и военные.
Среди прорабов, посланных на «Брусчатку», был и Прозоров. Вскоре в том же прорабстве оказалась и Настенька. Еще раньше на этот участок перевели со строительства поселка четыре плотницкие бригады, в том числе бригаду Жернакова.
Как это часто бывает, когда создается новый строительный участок, дело вначале не клеилось: землекопы запаздывали с подготовкой котлованов, не хватало битума для обмазки стоек, и стойки приходилось обжигать на кострах, но не хватало и дров для обжига. Плотницким бригадам приходилось копать землю и таскать брусья.
А лето стояло сухое и жаркое. Комсомольцы работали в майках, кожа почернела от загара и дыма костров, майки не просыхали от пота и белели от выступившей на них соли.
В один из таких жарких дней, незадолго до конца работы, на «Брусчатке» появилась легковая машина «газик», или «козел», как назывались тогда эти машины.
— Платов с Саблиным приехали!
Но ни Платов, ни Саблин не подошли к бригаде Жернакова. Когда же прозвенел рельс — сигнал к окончанию рабочего дня, к Захару прибежал посыльный из конторки.
— Жернаков, на производственное совещание! Собирают всех десятников и бригадиров.
— Слушай, Захар, ты обязательно выступи, — напутствовал его Харламов. — Скажи, что если так дело и дальше пойдет, особенно если нам и наперед таскать брусья за версту, то мы скоро потеряем свои книжки ударников.
Возле конторки прорабства собралось уже довольно много народу, когда туда подошел Захар.
Совещание проходило под открытым небом, его участники сидели на бревнах, на пнях.
Первым выступал Саблин.
— Это будет всего-навсего окраинный ансамбль, — говорил он, — который в будущем мы заменим каменными зданиями. Но для вас, друзья мои, привыкших строить шалаши да бараки, «Брусчатка» должна стать школой строительной культуры. Тут уже нельзя допускать такой работы, которая называется «тяп-ляп». Вы строите себе новое, настоящее жилье, со всеми бытовыми удобствами, и надлежит позаботиться о том, чтобы вам же было во всех отношениях удобно.
Потом докладывал Прозоров. Он говорил о состоянии дел на участке. Захару показалось, что он либо плохо знает обстановку, либо скрывает от начальства собственные недостатки, объяснял все «организационным периодом».
«Ну, нет! — думал Захар, слушая слишком складную речь прораба. — Из этого у тебя ничего не выйдет!»
Как всегда, горячую речь закатил Аниканов и, как всегда, закончил ее лозунгами: «Ни одного строителя не должно быть не охваченным соцсоревнованием! Да здравствует славный отряд строителей «Брусчатки»!» Аплодисментов, на которые — это было видно по всему — рассчитывал оратор, не последовало. Неискренний, дежурный пафос речей Аниканова никого не волновал.
— Неужели у вас здесь все так хорошо, что никто не говорит о недостатках? — спокойно спросил Платов, ни к кому не обращаясь.
— Не совсем, Федор Андреевич, — ответил Каргополов. — Разрешите мне?
Его речь была неторопливой, раздумчивой.
— У меня сложилось такое впечатление, — говорил он, — что на участке еще нет настоящего хозяина. Товарищ Прозоров отсиживается в конторке, товарища Липского вообще трудно найти, он появляется здесь как молодой месяц, техник Жернакова ходит как неприкаянная, ей попросту делать нечего, так как планировку ребята и сами хорошо знают… И дело тут вовсе не в «организационном периоде», Игорь Платонович. По-моему, руководство почти не занимается снабжением участка необходимыми строительными материалами и плохо распределяет их по строительным объектам.
Потом выступал Захар.
— Я вижу тут, на столе, карту. Разрешите, Викентий Иванович, показать по карте, как ведут пути к нашему участку.
— Пожалуйста! — воскликнул инженер и сам помог Захару держать карту.
— По схеме подъездные пути, — продолжал Захар, — вот видите, перерезают «Брусчатку» в трех местах между будущими домами, а одна дорога окольцовывает весь поселок. А что есть на самом деле? Только кольцевая дорога и одна средняя, внутри участка. И получается, что половина домов находится в стороне от путей. И нам приходится на своем горбу таскать бревна!
— Так ведь это же вредительство! — возмутился Платов.
— Об этом не раз говорили технику Жернаковой и прорабу Прозорову, — продолжал Захар. — Все об этом говорят, а дело не делается.
Поднялся шум.
— Правильно!
— Не обращают внимания!
— Я еще не закончил, товарищи, — продолжал Захар. — Если говорить по правде, то я считаю неверной и ту схему дорог, которая предложена проектировщиками. Мне кажется, что не нужна была ни кольцевая дорога, ни поперечные. Вместо них лучше провести две продольные дороги, которые бы соответствовали проезжим улицам и проходили бы вблизи всех домов.
— А ведь верно! — Платов уткнулся в карту. — Как вы думаете, Викентий Иванович?
— Да, идея верная, — подтвердил старый инженер, — абсолютно верная!
Совещание закончилось в сумерки, но люди не расходились, продолжая спорить. На фоне догорающего заката пластами висела пелена дыма над строительной площадкой.
Из тайги тянуло вечерним холодком. Покой и тишина спустились на стройку из-под темно-синего купола неба.
Захар, усталый, поджидал в стороне Настеньку. Ее, Прозорова и Липского распекал Саблин. Потом инженер подозвал к себе Захара.
— А скажите, мой старый приятель, — шутя обратился он, — товарищ Жернакова — ваша однофамилица, родственница или…
Он многозначительно умолк.
— Жена, — смущенно, баском, ответил Захар.
— Вот как! Ну что ж, хорошо! Кстати, вы по-прежнему бригадир? Учитесь? Жену догоняете? Обязательно догоните, иначе она вас будет под каблучком держать. — Саблин весело взглянул на Настеньку, лицо которой заливал румянец. И уже серьезно добавил, обращаясь к Прозорову: — Игорь Платонович, я знаю этого молодого человека с первых дней строительства, еще с шалашей. Это хороший строитель. Так вот, я назначаю его техником-десятником участка. Выделите ему целиком один дом, и пусть он будет на нем хозяином. Как вы смотрите на это, товарищ Жернаков?
— Трудно мне придется, Викентий Иванович, — сказал Захар, — но постараюсь справиться.
— Трудно было и с первого шалаша начинать, мой друг. Я ведь хорошо помню, как вас распекали на собрании. — Саблин хитруще улыбнулся. — Помните рогожное знамя?
По пути домой, держа Настеньку под руку, Захар говорил с горечью:
— Мало учусь, за лето все запустил.
— Ну, так это же каникулы, — возражала Настенька. — Начнется учебный год, и тогда наверстаешь. Мне ведь тоже надо учиться.
— А давай, знаешь, что сделаем? — Захар так и загорелся. — Давай составим расписание и будем заниматься хотя бы по часу, но каждый день, а?
— А кто нам будет обеды готовить да белье стирать, когда я буду учиться?
— Оба вместе! А что, разве я не делал все это, пока не было тебя?
Они уже подходили к бараку, как вдруг Настенька остановилась, ойкнула.
— Что с тобой, Настенька? — Захар встревоженно уставился на нее.
— Ворохнулся…
— Ворохнулся? — Захар ничего не понимал.
— Ребеночек…
— Больно тебе, Настенька? — Захар, потрясенный, осторожно обнял ее за плечи, сочувственно заглянул в глаза. Он решительно не знал, чем может помочь.
— Не беспокойся, дурачок… — Настенька прижала его голову к груди, поцеловала. — Вот тебе и «расписание»!..
— А скоро он появится?
— Скоро, Зоренька, теперь скоро.
В конце октября в семье Жернакова произошло сразу два больших события: Настенька родила дочку, и они получили комнату в новом рубленом доме.
— Мне тоже дают комнату, — сказал Каргополов. — Поскольку квартиры двухкомнатные, с общей кухней, давай на пару займем одну квартиру, а?
— Так это замечательно! — воскликнул Захар. — В каком доме?
— А вон, в двадцать шестом, который ты строил.
