помнится, стоял регламент на заседаниях и различных совещаниях. Вот и спросил он, как они проходят в Чулиабаде.
— Как везде, — пожал плечами Разыков. — Бывало, что бюро до полуночи затягивалось. Начиналось утром в десять.
— Нам нужно изменить такой порядок, — сказал Ильхом. — Попробуем ленинский стиль применить на практике. Докладчику на заседании бюро дадим три минуты, как делал Владимир Ильич на заседаниях Совнаркома. Две минуты — содокладчику. Минуты четыре тем, кто будет выступать с трибун совещаний и собраний активов. Принимается?
— А что можно сказать за три минуты? — удивилась Каримова.
— Наверно, не меньше, чем говорили в свое время наркомы. Самое важное.
— Если бы люди знали, где оно, это важное! — сказал Разыков.
— А вот этому их нужно учить, Ахмат-ака. Выбирать самое главное. Учить будем личным примером, так, я думаю, будет лучше.
— Ох, и трудно нам будет! — воскликнула Гульбека.
— Легкого хлеба не бывает, — ответил Ильхом и вдруг почувствовал, что тон его обретает жестокость. Он смутился: — Извините, пожалуйста, вы эту истину и без меня знаете. Но мне хочется, чтобы мы сами относились ко времени с огромным уважением и научили это делать других. Тогда и дисциплина подтянется.
— Разве мы против, — сказал Разыков, — понимаем, что пустая болтовня только расслабляет, а потом это и на работе сказывается.
— В принципе вы не против моего предложения? — переспросил Ильхом. На то было основание. Ему показалось, что второй секретарь произнес свою фразу неуверенно, даже с некоторым скептицизмом, мол, ничего из этой затеи не выйдет, но поскольку новый веник… хозяин-барин. «Начинать, видно, мне придется на свой страх и риск, — подумал Ильхом. — И ответственность, значит, брать на себя. Ну, что ж, пусть будет так». Он нажал кнопку вызова секретарши. Когда она появилась в дверях, попросил: — Пригласите ко мне всех заведующих отделами и их заместителей.
Вскоре они собрались, устроились на стульях вдоль стен. Ильхом вкратце объяснил им, как отныне будут проходить заседания бюро, всякие собрания и совещания. Потом у каждого в отдельности выяснил, за каким хозяйством или отделением он закреплен уполномоченным района. Оказалось, что все они являются таковыми.
— С сегодняшнего дня, товарищи, — сказал он, — институт уполномоченных в районе отменяется. Попробуем обойтись без них, тем более, что в управлении сельского хозяйства есть кому этим заниматься. Прошу отозвать руководителей районных организаций и учреждений, которые курируют ваши отделы. Я думаю, что, если каждый из нас на своем месте будет хорошо работать, то есть добросовестно исполнять возложенные на него обязанности, дело двинется. Может, я неправ?
— Правы, Ильхом Пулатович, — произнес, привстав, заведующий отделом пропаганды и агитации Саломджан Менглиев, невысокий коренастый мужчина лет сорока. — В каждом колхозе и совхозе сегодня работают по сорок — пятьдесят специалистов с высшим образованием. Хвалимся этим с высокой трибуны, а на самом деле… выходит, что мы им же и не доверяем, посадив в том хозяйстве уполномоченного.
— Мы вас правильно поняли, Ильхом Пулатович, — сказал Менглиев.
Настроение сидящих заметно улучшилось. Ильхом видел, как они довольно переглядывались друг с другом, улыбались. И он их понимал. Как человек, которому осточертела упряжка уполномоченного еще в совхозе, где он был главным инженером. Случалось, его посылали в отделение, где он никакой пользы не мог принести. И он вспомнил, как в минувшую зиму был в этом же районе уполномоченным обкома. Его направили в колхоз «Аланга».
Тогда все вокруг было бело от снега. Дул, — случайное, конечно, совпадение, — «афганец», колючий и злой, наметая под чахлыми кустами янтака, у обочин дорог и насыпей каналов и коллекторов рыже-белые — снег с песком — сугробы и сугробики, нес поземку по ровным пространствам степи. Ильхом спешил попасть в район задолго до начала рабочего дня, чтобы поставить в известность первого секретаря о своем прибытии, только Таиров не принял его, а передал через дежурного, что он в курсе. Он все еще помнил инцидент с орденом для чабана и теперь вновь показал ему свой характер.
От райцентра до «Аланги» километров десять, его угодья лежат у самого подножия Кугитанга. Другой на месте Таирова обязательно бы поинтересовался у гостя, мол, как у тебя с транспортом, может, сказал бы ему, на что следует обратить внимание. Ильхом пожалел, что заехал в райком. Из приемной он позвонил в колхоз, там председательствовал его давний, еще со студенческой скамьи приятель Уракджан Бердыев. Правда учились они в разных институтах. Уракджан в сельскохозяйственном, а Ильхом в ТИИМСХ. Но Бердыев был негласным руководителем землячества сурхандарьинских студентов в Ташкенте. Парень он был не по годам мудрый и своими здравыми суждениями внушал доверие, вызывал уважение остальных ребят. Он мог дать дельный совет, организовать помощь тому, кто не получал стипендию. Вернувшись, Уракджан некоторое время работал участковым агрономом, потом главным, и вот уже несколько лет председательствует. При нем «Аланга» полностью перешла на производство тонковолокнистого хлопка, доходы стали ощутимыми, и колхоз быстро пошел в гору.
Услышав голос Ильхома в трубке, Уракджан обрадовался и тут же прислал за ним свой новенький «уазик». Встретил его достойным образом, показал все стойбища колхоза, где зимовали отары. Животные, как увидел Ильхом, были в тепле и сыты. И если в целом по району их падеж катастрофически рос, то в «Аланге» расход был естественным — на нужды детских учреждений и больницы.
— Лучше бы подыхали эти овцы, — произнес тогда с горечью Уракджан за ужином в жарко натопленной колхозной гостинице.
— Что это ты?! — удивился Ильхом.
— В сложившейся ситуации я выгляжу белой вороной, тем самым фельдфебелем, что шагал в ногу. Как, говорят, во всех хозяйствах овцы дохнут, а у него — нет. Почему? Значит, тут что-то не то, ясно! Комиссии райкома следуют одна за другой якобы для изучения опыта, а на самом деле…. найти подвох, мол, не скрыл ли председатель ягнят в период окота, а теперь за счет их выкручивается. Да к тому же во время заготовки кормов мы показывали то, что есть, не приписывали. Вот и получается, что в колхозе вроде бы и кормов мало, и овцы не гибнут. А там, где было заготовлено, на бумаге, конечно, по два плана, половина скота пала. Наш пример — бельмо на глазу Таирова. За нас ему достается на каждом разборе животноводческих дел.
— Выходит, что
