— Мы получим сорок центнеров с гектара, — сказал он, — а соседи только по двадцать два. Даже если мы в среднем на укрупненную бригаду, а это триста пятьдесят гектаров, сумеем дать по тридцать, и то будет огромная прибавка.
— А что вас, немолодого уже человека, привело на целину, — спросил Ильхом. — Там у себя вы наверняка имели лучшие условия жизни, а?
— Разумеется. Там у меня добротный дом, огород, сад, друзья. Но у меня растут сыновья. Я хочу, чтобы они закалились на настоящей работе, на настоящих трудностях. Потом им легче будет.
— Значит, ради детей?
— Я ведь и сам еще вправе мечтать о заметном следе на земле, райком-бобо. Полвека не так уж много, верно?
— Нет. Самая пора зрелости, — ответил Ильхом и спросил: — Ну, а как вы относитесь к тонковолокнистому? Насколько мне известно, в ваших краях предпочитают средневолокнистые сорта.
— Положительно, хотя к нему нужно приспособиться. Получаем ведь по сорок центнеров. И весь урожай собираем машинами.
— Значит, можно весь район переводить на производство тонковолокнистого?
— Чем быстрее, тем лучше. Я считаю преступлением эти земли отдавать средневолокнистому хлопку. Но нужно преодолеть инерцию у людей. Белый хлопок легче поддается уборке машинами, а с тонковолокнистым много канители. Машины пока несовершенны. По-моему, уборку этого хлопка нужно разделить на два этапа.
— То есть? — Ильхом всю жизнь прожил в республике хлопка, но ни разу не слышал, чтобы уборку можно было делить на этапы.
— После дефолиации нужно раза три пройти по полям, подобрать осыпавшиеся хлопья. Тут как раз можно обратиться за помощью к студентам. На недельку или две. А потом ждать, пока не ударят заморозки и полностью не раскроются коробочки. Тогда еще раз пройти машинами, а потом пускать куракоуборочные агрегаты.
— Беспокойный человек, — сказал о нем директор совхоза, когда возвращались обратно, — все ищет чего-то, пробует, экспериментирует.
— Хорошо это или плохо? — спросил Ильхом.
— Черт его знает! Я в его возрасте не рисковал бы…
Ильхом шел утром на работу и думал об этом человеке. В сущности мир держится на них, беспокойных и ищущих. Но и директор прав, с него тонны требуют, а не эксперименты.
Оксана уже была на месте. Ильхом поздоровался с ней и прошел в кабинет. Сел за стол и, развернув папку, которую еще вчера занес заведующий общим отделом, стал просматривать бумаги. Минут через десять она принесла чай. Ильхом, как всегда, поблагодарил ее, одарив улыбкой, и углубился в чтение бумаг. Оксана перелила первые две пиалы в чайник, чтобы чай заварился покрепче, и, налив третью, поставила перед ним:
— Пейте, пока не остыл, Ильхом-ака.
— Спасибо, Оксана! — Ему показалось, что голос женщины дрогнул, и он, после того как она вышла за дверь, вдруг поймал себя на мысли, что это неспроста. Он вспомнил, какой он увидел ее в первый раз. Тогда это была красивая, поразившая его своей естественностью, женщина. Он не любил особ напудренных и накрашенных, особенно из числа молодых, считая, что сама молодость прекрасна и не нуждается в красках. А сейчас чувствовалось, что она чем-то изменилась. Чем? Он выпил чай, налил еще одну пиалу, выпил и ее, обжигая губы, точно это должно было дать ответ на вопрос, но ничего из этого не получилось. Вошел Разыков. Он поздоровался и сел напротив. И, словно бы подслушав его мысли, произнес:
— Оксана наша хорошеет с каждым днем!
— Разве? — спросил Ильхом, тут же поняв, что вопрос его прозвучал фальшиво.
— Да!
— Может, оттого, Ахмат-ака, что мы меняем климат в районе?
— Может. — Разыков помолчал и продолжал сожалеющим тоном: — Мне ее просто по-человечески жалко. Рано осталась без матери, когда выросла, отдали замуж за двоюродного брата. Не захотели, чтобы такой нежный цветок рос в чужом саду, даже на свои строгие обычаи плюнули! Живет она с ним десять лет, а детей нет. Как вот тут быть?
— А вы, Ахмат-ака, отлично знаете свои кадры, — рассмеялся Ильхом.
— Поневоле узнаешь, если собственная жена ревнует. Насилу доказал, что я слишком стар для Оксаны.
— Кстати, кем ее муж работает?
— Шофером-киномехаником на передвижке… Как вы вчера съездили?
— Ничего. Побеседовал с очень умным человеком.
— С Атамурадом?
— Да.
— Голова! Сегодня куда хотите?
— Договорился с начальником ПМК «Чулиабадводстроя» Трошкиным, хочет познакомить со своими объектами, зону отдыха показать. Он ее где-то в горах строит.
— Ясно. ТТТ.
— Что значит «ТТТ»? — спросил Ильхом.
— У нас в районе все его так называют. Трошкин Тихон Тимофеевич, три «Т». Он не обижается. Сегодня очередь Гульбеки оставаться в райкоме, поэтому я хочу съездить на котлован насосной станции канала «Искра». Там второй секретарь обкома партии Свиридов планерку проводит. К слову, до перехода в обком он и возглавлял ПМК Трошкина.
— Тогда мы ему, как своему, вправе предъявлять повышенные требования, — произнес в шутливом тоне Ильхом.
— Он и так половину своего времени проводит у нас, столько вопросов помог решить!
Позвонил председатель райисполкома Уразов. Ильхом выслушал его и сказал Разыкову:
— Советская власть увеличила заготовку масла и молока в индивидуальном секторе. Сегодня хочет побывать на базарах района, подумать, как сбить цены.
— Наконец-то он в своей стихии, — кивнул Разыков.
— В стихии?
— Ну, да. Когда его избрали председателем РИКа, он сразу и взялся было за эти дела, но Джурабай-ака одернул его, мол есть задачи поважнее. Посадил его уполномоченным в совхоз имени ВЛКСМ и вся любовь!
— Здравствуйте, товарищи! — Каримова вошла улыбаясь. Ильхом и Разыков привстали и кивнули. — Сегодня я остаюсь, оказывается, здесь?
— Да.
— Ничего, — с досадой произнесла она. — Пошлю в «Чегарачи» заврайоно и главного врача, там все уже, можно сказать, на мази, вечером сама выберусь и проверю.
— Большое дело затеяли? — поинтересовался Ильхом.
— Обновляем всю наглядную агитацию, а еще — устраиваем детей начальников в детский сад. Туго идет!
— Но все же идет?
— Ну. Сначала коммунисты отвели свои чада, а жен вывели в поле, потом и беспартийные бригадиры и табельщики. Человек сто прибавится.
— Там особенно трудно с
