Поужинав, инженеры легли отдыхать: Беридзе на нижней полке, Алексей над ним. Силин что-то обтачивал и подгонял на верстаке и выспрашивал у главного инженера новости с фронта. Обрадовать его было нечем, и Силин, не стесняясь, тяжело вздыхал, будто захлебывался.
— Пока работаешь изо всех сил — ничего, — говорил он. — Как остановился, передышку сделал — нехорошо на душе становится, совесть мучает: «Сидишь, сукин сын, а немец к Москве прорывается». Все мои родные на фронт ушли. До стройки я в леспромхозе работал, трактором лес возил. Вызвали однажды — обрадовался: думаю, моему заявлению дали ход, пошлют теперь воевать, сменю трактор на танк. Однако по-другому решили — сюда направили. У меня и жена тракторист, в леспромхозе осталась. Я, товарищ Беридзе, хочу посоветоваться с вами. Алексею Николаевичу я уже говорил. Мысль одна есть, покою не дает.
Ковшов, разомлев от жары, лежал на верхней полке. Лицо его, исхлестанное ветром и снегом, горело. Глазам было больно смотреть, но спать не хотелось. Над утлым домиком, прямо над головой, выла на разные голоса пурга, будто рядом где-то сцепились два огромных зверя, терзая друг друга. Силин возбужденно говорил: у него с женой есть сбережения, люди они молодые и бездетные — надумал он купить на собственные деньги танк и в нем отправиться на фронт, вместе с женой. Здесь, наверное, этого дела не решишь. Что если написать товарищу Сталину?
— Мой совет такой, — отозвался Беридзе, и Алексей по голосу, по особой задушевности и мягкости его понял, что Силин удивил и растрогал Георгия Давыдовича. — Стройку бросать не надо. А танк купите. Это благородная мысль, всякий вам скажет.
Беридзе помолчал, раскуривая трубку — в ней что-то похрустывало.
— Не знаю уж, как вернее, — вздохнул Силин.
— Я вам как товарищ говорю, не как главный инженер, в интересах которого удержать хорошего тракториста. Вдруг товарищ Сталин ответит: неверно вы придумали, нам нужно, чтобы вы строили нефтепровод. Ведь вы же не сомневаетесь, что стройка тоже боевое дело, и каждый строитель — тот же солдат...
Алексей слушал разговор, думая о своем. Издавна, с детства, он любил узнавать новые места и новых людей. Началось это со школьных уроков географии, с книг о путешествиях. Представление о невиданных местах оставалось тогда еще умозрительным, поэтому нереальным. И ему всегда немножко странно было думать, что где-то, скажем, на реке Волге или на реке Адуне, отдельно от него, Алексея Ковшова, кто-то существует, чем-то занят. Потом привелось побывать на Волге, а теперь и на Адуне — и он увидел своими глазами эти новые места, убедился, что и здесь живут люди. Конечно, он не ждал встретить безлюдье. Подтверждалось именно то, что знал он умом, и это приносило удовлетворение. Отныне картина жила в памяти полная красок и звучаний, отныне он знал — там-то живут такие-то люди, они делают то-то. Вот и ушедший рыбак оставил по себе глубокий след в душе, теплое ощущение товарищества. Теперь Алексей знал: на Адуне живет и работает сильный, смелый человек — Карпов Иван Лукич... И комсомолец Махов... И этот тракторист с его передвижным домиком...
Прикрыв воспаленные глаза, Алексей перебирал в уме впечатления последних дней. Адун — огромная русская река — представлялся теперь в живых, осязаемых картинах. Множество людей — каждый со своим лицом, фигурой, голосом и уменьем — заселяли его. Теперь легко было вообразить и прошлое Адуна, и недалекое будущее, хотя бы в прямой связи с нефтепроводом. Побывав на участке Рогова, он воочию представлял себе то, о чем говорил Беридзе, — бесчисленные огни стройки на обоих берегах реки.
Силин, которого мучило бездействие, взял лопату и опять пошел раскидывать снег у входа. Беридзе лежал на спине, закинув руки за голову и подняв лицо так, что борода его стояла торчком. Он удовлетворенно говорил:
— Мы теперь, Алеша, сильные с тобой. Народ за нас, за левый берег. И рабочие на участках, и рыбак Карпов, и нанайцы — все за нас. Слышал, как мне Силин сказал: «Теперь трассу никак уж обратно не перетащить, приросла она на этом берегу...» Мы с тобой окончательно убедились, что самое главное возражение наших противников о затопляемости левого берега — преувеличено. Испугавшись возможности затопления, они допустили ошибочную предпосылку в изысканиях и проекте, а затем привыкли к этой ошибке, возвели ее в непререкаемый закон. Затопляются раз в десять лет, скажем, только седьмой и восьмой участки, но нас это не пугает.
Он подробно развивал свои мысли об изъянах старого проекта и преимуществах нового.
— Я вижу, у тебя уже готова речь для выступления в Рубежанске, — засмеялся Алексей.
— Да, готова! Пусть начальство обругает нас там за самовольные действия, но оно не сможет не признать нашей правоты!.. Нас, советских инженеров, учили не бояться риска. Мы пошли на риск и согласны отвечать за него. Правильно я рассуждаю, Алеша?
— Правильно, — не сразу ответил Алексей. — Сейчас поскорей бы вернуться в Новинск, кончить проект. Надо нам совсем выбираться из города на участки... Знаешь, Георгий, у меня душа почему-то болит, когда я думаю о проливе и об острове. Ведь мы туда еще и не добрались!
— Интересно, был ли на проливе Батманов? Вот бы хорошо! — вздохнул Беридзе. — По-видимому, он пока посылает туда одного Панкова.
Они попытались прикинуть, где сейчас начальник строительства. Последние вести о нем передала Таня Васильченко — Батманов опередил их на два дня.
— Ох, и тяжело сейчас Татьяне! — сказал вдруг Беридзе и заворочался так, что деревянная стойка с нарами заскрипела. — Напрасно мы ушли от нее, очень пригодилась бы ей наша помощь.
— Она не кисейная барышня и не одна, с коллективом, — возразил Алексей.— Буран здесь не редкость, нельзя же ей всегда рассчитывать на стороннюю опеку.
— Я уверен, Татьяна не сидит и не выжидает, а изо всех сил держит связь. И вот представь себе обстановочку: буран срывает провод — она его снова вешает, буран валит деревья — она не отступает... Только бы все обошлось без жертв!
Беридзе не успел закончить: снаружи раздался шум, весь домик содрогнулся. Послышались громкие восклицания Силина.
— Что-то случилось! — Георгий Давыдович торопливо стал натягивать валенки.
Распахнулась дверь, и в облаке мороза Силин все с тем же Карповым с трудом втащили неподвижного человека.
— Кого ты еще приволок! — возмущался тракторист, а сам бережно держал нового гостя, высматривая, куда бы его уложить. — У меня булавку, и ту некуда воткнуть. Втроем размещаемся еле-еле. Гостиницу нашел! Кто тебя звал с этакой ношей?..
— Куда же теперь деваться, паря? Ты единственный населенный пункт на несколько километров вокруг, — оправдывался Карпов. — До участка вашего далеко, до Сазанки еще дальше. А бросать его, паря, немыслимо. Человек ведь! Крик я услыхал. А когда поднял и потащил — он и кричать перестал, бедолага.
Переговариваясь наскоро, они осторожно положили человека на полушубок и бушлат, раскинутые Алексеем на полу.
— Смотри, как он руками голову обхватил! Да так и застыл! — прошептал Беридзе.
Силин нагнулся, развел руки замерзшего и отшатнулся:
— Батюшки, Федор!
Он узнал в замерзшем своего напарника, посланного им к Шмелеву. В растерянности Силин стал бестолково тормошить его, причитая:
— Федор! Федя! Что с тобой? Да что же это? Паршин, Федя!..
— Ну-ка, пустите! — отодвинул его Алексей и нагнулся к лицу замерзшего.
Беридзе, Карпов и Силин почти в обнимку стояли над ним, с тревогой рассматривая белое лицо Паршина.
— Жив! — с облегчением приподнялся Алексей и крикнул: — Карпов, снегу! Силин, помогите его раздеть! Георгий, открой дверцу в печке и, пожалуйста, пожарче ее растопи !
Через полчаса растертый снегом и спиртом, весь пылающий Паршин пришел в чувство. Его завернули в три тулупа и пододвинули к самой печке. Обрадованный до слез Силин, как за малым ребенком, ухаживал за ним — неловко и бережно поил из железной кружки горячим чаем, пытался покормить и ласково приговаривал, что все будет в порядке...
— Семен Ильич, — слабым голосом сказал ему Паршин, — Шмелев обещал раздобыть запчасти и прислать... Говорит, помогу во всем...
Вскоре он заснул. Обитатели «улитки» успокоились. Карпов собрался уходить, Силин его задерживал:
— Не торопись, пережди буран. У нас места хватит на всех. В тесноте, да не в обиде. Я еще тебя поблагодарить должен. И век буду благодарить. Товарища ты мне спас... И Алексею Николаевичу спасибо по гроб — выходил его, оживил...
— Пустое говоришь, паря, — сказал Карпов. — Твой товарищ, он и нам не чужой. Ну, будьте здоровы, спокойной ночи. Больше уж теперь не потревожу.
Он завернулся в тулуп, поклонился и ушел в буран. Силин, посидев возле спящего напарника, улегся рядом с ним. В домике под снегом все стихло, слышалось лишь прерывистое дыхание спасенного тракториста, негромкое похрапывание Силина и вой, улюлюканье пурги над крышей.
