На меньшее он был не согласен.
Ему было двадцать пять лет, он имел диплом с отличием, любимую жену, дочь, обостренное чувство собственного достоинства и был уверен, что справедливость всегда торжествует, даже в самых безнадежных ситуациях. В данном же случае она должна восторжествовать немедленно…
Все началось с пустяка. В начале смены пришел водитель «скорой помощи» и пожаловался, что у них с машинами плохо, он вторые сутки дожидается, а ремонтники все тянут.
Гусев отправился на участок. «Скорая помощь» со снятым кузовом стояла в углу, а на яме слесарь Чуев копался в недрах «Волги».
— «Волга» могла бы подождать, — заметил Гусев.
— Не может она подождать, — сказал Чуев. — Не тех она кровей. Вы на номер поглядите.
— Зачем мне номер?
— Номера надо знать, — не поднимая головы, произнес Чуев. — Чтобы невзначай впросак не угодить.
— Уберите машину, — приказал Гусев. — Поставьте «скорую», а этой потом займетесь. В порядке очереди.
К Гусеву подошел незнакомый человек в тужурке: лицо у него было скучное, глаза с прищуром.
— Не безобразничайте, — сказал он.
— Да ладно, Всеволод Семенович, — вмешался Чуев. — Владимир Васильевич еще не в курсе, первый день сегодня. К вечеру все будет в ажуре.
— Вы кто? — спросил Гусев. — Вы почему в цехе?
— Это Всеволод Семенович, из объединения, — сказал Чуев, взявший на себя посредничество в общении Гусева с важным человеком. — Шофер товарища Курагина. Машина нуждается в срочном ремонте.
— В объединении нет больше машин? — спросил Гусев. — Объединение простаивает? — Он кивнул в сторону «скорой помощи». — А за этот простой кто-то, может, жизнью заплатит… Уберите машину!
— Вы что, с ума сошли? — несказанно удивился Всеволод Семенович. Он посмотрел на Чуева. — Первый день, говоришь? А шустрый!!
— Выйдите из помещения! Сейчас же! — Он вырвал у Чуева из рук гаечный ключ и отбросил его в сторону. — Убирайтесь!
Персональный шофер смерил Гусева взглядом, от которого впору было превратиться в соляной столб, постоял секунду, блюдя достоинство, потом повернулся и пошел к выходу.
— Сейчас чего-то будет, — засмеялся сварщик, вылезая из-под машины. — Что-то произойдет… А «Волга», между прочим, не из объединения. Я тоже в номерах разбираюсь. Это личная машина товарища Курагина, он в прошлом году на ней даже в отпуск ездил. Все говорили: какой совестливый человек, казенную машину не гоняет… Сейчас, товарищ Гусев, тебе отвинтят голову!
— Отвинтят, думаешь? — с веселой злостью спросил Гусев. — Тогда вот что. Раз это вообще частная машина, приказываю ее удалить за пределы завода. Быстро!
— Силен, — усмехнулся сварщик. — Когда тебя выгонят, иди ко мне учеником. На хлеб всегда будешь иметь…
Машину, под удивленные взгляды рабочих, выволокли за ворота, где, размышляя над случившимся, все еще стоял Всеволод Семенович. Лицо у него при виде происходящего стало землистым.
Вечером Гусева уволили…
В Москве Гусев неожиданно легко устроился в гостиницу: как раз перед ним сняли бронь, и он очутился в роскошном двухместном номере. Сосед попался хороший: толстый добродушный дядька в больших заграничных очках. Выслушав Гусева, сказал:
— Не порите горячку! Конечно, можно и к Генеральному прокурору, можно даже в международный арбитраж, но я вам рекомендую обратиться в приемную «Правды». Очень авторитетное учреждение. Я вам и телефон дам, приходилось обращаться…
Как ни был Гусев уверен в своей правоте и правоте дела, которое он отстаивал, но быстрота и натиск, с которым газета взялась за восстановление попранной справедливости, его ошеломили. Уже на другой день его принял заместитель начальника главка, выслушал, вызвал еще какого-то начальника, оба они даже позволили себе рассмеяться, когда он рассказал о Всеволоде Семеновиче, после чего его отпустили, сказав, что он может спокойно лететь домой. Правда, когда он уже открывал дверь, его спросили:
— А почему вы не обратились в местные вышестоящие органы? В Москву, знаете, каждый раз летать накладно.
— Сам не знаю, — окончательно осмелев, ответил Гусев. — Разозлился очень. Кровь взыграла…
Когда он вернулся домой, жена сказала, что ему дважды звонили из объединения.
— Позвонят еще, — сказал Гусев.
И случилось неправдоподобное. Ему позвонил начальник объединения — сам, не через секретаршу, и сказал, что произошло недоразумение, досадный случай, от которого никто не застрахован, его неправильно, ложно информировали. Шофер наказан. А вы, товарищ Гусев, поступили, — он секунду подыскивал слово, — хоть и несколько по-мальчишески, но справедливо. Желаю удачи!
Гусева в должности восстановили, указав, правда, на излишнюю горячность, но он подал заявление об уходе: ему не понравились ни директор, ни главный инженер, а он хотел, чтобы начальство ему нравилось. Он устроился на завод топливной аппаратуры, где собирался модернизировать производство, искоренить брак и, самое главное, значительно снизить количество рационализаторских предложений. Последнее было его заветным желанием, целью, к которой он стремился со студенческой скамьи…
Однажды, еще школьником, он заметил, что мать каждый раз, провернув мясо на котлеты, долго протыкает гвоздем забитую фаршем решетку. Он взял деревяшку, вырезал кругляк, вбил в него мелкие гвозди точно по рисунку отверстий, и все: достаточно было один раз прижать деревяшку к решетке, как остатки фарша тут же вываливались.
— Чего же на заводе-то не додумались? — удивилась мать. — Надо соседку надоумить…
Это было лет двадцать назад, а решетки на мясорубках до сих пор по всей стране протыкают гвоздем: конструктор до мясорубки не опустится, а рационализаторы заняты усовершенствованием того, что изготовили конструкторы.
В классическом, хрестоматийном виде это выглядит так: на завод поступает какой-то механизм, скажем, поточная линия, плод многолетней работы целого коллектива; ее устанавливают и в первую же неделю улучшают целый ряд узлов, во вторую неделю — еще; в конце квартала за выплаченные вознаграждения можно купить половину новой поточной линии, а неугомонные умельцы снова что-то доводят, улучшают, а то и переделывают заново… «Какого черта! — должны кричать заказчики, потрясая кулаками в адрес проектного института. — Какого дьявола! Что вы нам подсунули, ученые-переученые специалисты, если средней квалификации токарь запросто улучшает ваши мудреные приспособления?!» — но никто не кричит, все довольны, потому что рационализаторская мысль, а значит, и руководство этой мыслью на заводе не замирает ни на минуту…
А что как представить себе: получили автомат, сунулись к нему, чтобы заставить его работать еще более автоматически, а он, голубчик, до того продуман, до того весь обласкан последними достижениями передовой конструкторской мысли, что рука с отверткой замирает в недоумении: нечего тут делать, по крайней мере в обозримый отрезок времени, все уже сделано.
Утопия, конечно, милая сердцу сказка, но уж больно заманчиво…
Не будем замахиваться на суперавтоматы, начнем с мясорубки, или, в данном случае, с разработки более совершенной топливной аппаратуры. Но так, снова повторял он себе, чтобы утихомирить безудержно лезущую вверх кривую рационализации.
Программа была еретическая, не укладывалась ни в какие рамки, и Гусев не торопился ее декларировать: надо сперва заставить и научить конструкторов не оставлять после себя широкое поле деятельности для и без того занятых по горло производственников, а уж если что и оставлять, то чуть-чуть, чтобы рационализаторов совсем не занесли в Красную книгу…
В отделе, которым он руководил, было семь человек: все молодые, энергичные, работали спокойно, не потея, но дело шло.
Потом случилось так, что один сотрудник ушел в отпуск, вторая — в декрет, третий неожиданно заболел, а отделу между тем был поручен сложный узел, и руководство решило оказать помощь. «Не надо варягов, — сказал кто-то, — сами с усами, справимся». — «Придется поднапрячься», — предупредил Гусев. — «Это можно». Но особенно напрягаться не пришлось, разве что перекуры стали реже да информация о хоккее скудней; по звонку с места не срывались, более того, осмысленное выражение лица оставалось даже в буфете — человек думал, потому что думать было необходимо; поджимало время, заговорило честолюбие, любопытство: справимся вчетвером или не справимся? Они справились, сделали в срок, и сделали отлично. «По высшей категории», — удовлетворенно сказал ведущий конструктор и выписал премию — по двадцатке.
«А ведь могли бы и дальше так», — сказал Гусев. — «Вряд ли, — возразили ему товарищи. — Не забывай про психологический фактор и экономический расчет, сиречь корысть. В соседнем отделе восемь человек, у нас четверо, зарплата одна и та же, а ковры, между прочим, опять подорожали…»
