распахнутого окна. Он курил с напускным безразличием. Во время разговора Берта принималась поправлять волосы и при этом не упускала возможности из-под руки стрельнуть глазами в сторону окна.
Аркадий догадался, что каждое слово, произнесенное Бертой, предназначалось не столько ему, сколько Грише. Между ними как бы продолжался начатый раньше спор. И сейчас даже интонация голоса приобретала определенный смысл. Для чего это делалось, понять было нетрудно. Так всегда бывает, когда подчеркнутым невниманием хотят кого-то уязвить, но, встречая вместо предполагаемой ревности снисходительную улыбку, раздражаются сами. Так случилось и с Бертой, когда Гриша повернулся к ней и, ехидно сморщившись, дал понять, что на кухне что-то пригорело. Берта рассерженно фыркнула, будто во всем виновато его равнодушие, и выбежала из комнаты.
Некоторое время все трое, и каждый по-своему, молчали: Гриша насвистывал мотив «Не брани меня, родная», Берта непобежденно стучала кастрюлями, Аркадий откровенно думал: «Скорей бы к столу». Было ясно, что кого-то еще поджидали.
На дворе сердито гавкнула собака, послышался успокаивавший ее женский голос. В прихожей зацокали каблучки. Аркадий выжидающе глянул на дверь. В следующее мгновение он перестал понимать происходящее: в комнату вошла Роксана. С выражением заведомой победы на красивом властном лице она прошла к Берте на кухню, мимоходом поздоровавшись с мужчинами кивком и обезоружив обоих улыбкой. Гриша ободряюще подмигнул, Аркадий же безвольно и недоверчиво улыбнулся.
Из кухни послышались поцелуи, женская болтовня, смех. Аркадий подумал, что такие теплые отношения бывают, видимо, только между очень близкими людьми. Но вот обе они вышли торжественно притихшие, как перед свершением какого-то языческого обряда, о котором они за дверью успели договориться и который мужчинам надлежало принять с покорностью и страхом.
Роксана подошла к Заварову с таким видом, будто не знает его. Аркадий назвался и осторожно пожал протянутую ему руку. Он сказал что-то невпопад и скорчил глупую гримасу. Роксана подавляла, сковывала его зрелой красотой тридцатилетней незамужней женщины, точно это и впрямь была всесильная богиня Диана. Держалась она прямо и свободно. Зеленоватого оттенка ситцевое платье выгодно облегало стройную, начавшую немного полнеть фигуру. В каждом движении сквозила удивительная, почти девическая легкость.
Но впечатление от Роксаны у Аркадия было странным. «Что-то есть в ней необыкновенно цыганское, танцующее… — невольно думалось ему. Ей известно нечто такое, о чем я и понятия не имею…» И оттого, что невозможно было разгадать эту женщину, Аркадий окончательно стушевался под ее насмешливым и любопытным взглядом. Когда же Роксана отвернулась, чтобы сесть на услужливо пододвинутый Гришей стул, Аркадий обреченно решил, что для него все в жизни безнадежно потеряно.
— Гриша, твой друг всегда такой стеснительный? — сказала Роксана, уже не глядя на Аркадия, точно он ее теперь мало интересовал.
— Что? — рассеянно спросил Гриша, по-хозяйски сосредоточенно оглядывая стол и протягивая руку к шампанскому. — А, нет. Это он просто так. У него привычка перед бутылкой вставать по стойке «смирно». Вот сейчас вышибу пробку — и он сядет.
Женщины из вежливости улыбнулись. Аркадий понял наконец, что он и вправду зачем-то стоит, в то время как все сидят за столом и ждут его.
— Садитесь же, Аркадий, — капризно потребовала Роксана, отодвигая для него стул.
Аркадий повиновался. В тот самый момент Гриша хлопнул пробкой и сказал, кивнув на друга:
— Убедились? Аркаша — человек твердых правил.
Все засмеялись, и Аркадий с вдруг нахлынувшим на него весельем принялся хохотать сам над собой громче других. Смеясь, Роксана доверительно коснулась рукой плеча Аркадия, как бы снимая между ними все условности. И в следующую минуту Аркадий был уже счастлив в предчувствии чего-то необычного, что непременно должно случиться с ним в этот вечер. Он вызвался произнести первый тост в честь новорожденной. И ему кстати на память пришли самые нужные, красивые стихи. Он их прочел с таким воодушевлением, что за столом принялись аплодировать и уже потом потянулись чокаться фужерами с именинницей.
— Это ваши стихи? — спросила Роксана интимно-сдержанным голосом, как бы выключая Аркадия из общего разговора.
Когда Аркадий пододвинул свой стул поближе к Роксане, чтобы обстоятельно рассказать, что для него значит поэзия, Гриша как-то непонятно улыбнулся. И улыбка эта прошла тенью. Но Аркадий о ней скоро забыл. Роксана слушала его с тем покровительственным вниманием, с каким молодая красивая учительница выслушивает у доски ответ ученика, тайно в нее влюбленного. Аркадий без умолку говорил и все больше воодушевлялся. Он с доверчивой грустью нараспев читал Есенина и Лермонтова, которых особенно любил, потом декламировал собственные стихи. Ему хотелось завладеть инициативой в их отношениях. Но ее взор был настолько непокорным, сильным, что невольно подчинял себе Аркадия.
А Гриша, посматривая на них со стороны, опять улыбался, как если бы он знал что-то такое, о чем никто, кроме него, не догадывался.
«Да он просто завидует или ревнует», — подумал Аркадий.
— Расскажите что-нибудь о себе, — попросил из приличия Роксану, хотя говорить ему хотелось больше самому.
— Ничего интересного, — ответила она, поводя рукой с отогнутой кверху ладонью, — градусники, шприцы да больничные карты. Вы разве не успели заметить?
Приятно пристыженный, Аркадий догадался, что его тайные посещения городской больницы не остались незамеченными. И вдруг по-мальчишески запальчиво подсказал ей:
— Но у вас же есть заветные мечты! Не так ли?
— О, об этом я вслух предпочитаю не говорить.
— Но почему?
— Боюсь. Не спугнуть бы…
Гриша, верховодивший за столом, поднял руку, требуя внимания.
— Предлагаю выпить на «ты»! — И многозначительно добавил: — Полагается с поцелуем.
Аркадий, опорожнив свой фужер, вопросительно глянул на Роксану. Она решительно встала, не оставляя ему никакой надежды на завершение Гришиного тоста:
— Давайте танцевать, — и потянула Аркадия за рукав.
Включили радиолу. Поплыла какая-то нежная, плавная, качающаяся мелодия. Погасив свет люстры, зажгли три свечи в старых настенных подсвечниках. На ковер посреди комнаты легли длинные тени. Аркадий положил руку на талию Роксаны. Через ткань платья он ощущал тепло ее тела и видел ее глаза, казавшиеся неестественно огромными. Аркадий будто растворялся в этом непонятном для него и страшно манящем женском существе. Его начинала охватывать мелкая дрожь, с которой никак нельзя было совладать. И власть над ним этой женщины была уже безгранична…
Они танцевали долго. В углу комнаты, где развернуться мешал громоздкий
