Валентине показалось неловким праздно расхаживать по школе в то время, как сам директор занят совсем не педагогической работой, когда учителя и ученики моют, чистят, прихорашивают школу. Она тоже могла бы взять в руки и веник, и половую тряпку, и малярную кисть, и щетку для побелки, но, как на грех, была одета совсем не по-рабочему. Идя в школу, она принарядилась, надела новое специально сшитое платье и туфли на высоких тоненьких каблучках — подарок мастерового дяди Гриши. Сейчас платье и туфли мешали ей.
«Побегу переоденусь», — решила она.
Надежда Алексеевна жаловалась директору:
— Вот молодежь пошла. Я об этой Майоровой говорю. Нет, чтобы взять тряпку да помочь… Мы-то с вами трудимся, а Валентина Петровна…
— Вильнула хвостом и поминай, как звали, — вмешалась другая учительница, биолог Валерия Анатольевна Каваргина — высокая блондинка с чуть вытянутым лицом.
— Вы уж слишком строго судите, — неуверенно возразил директор.
— Ах, Николай Сергеевич, и рады бы судить иначе, а примеров накопилось порядочно, — отвечала Каваргина. — Приедет вот такая, годик с горем пополам поработает, потом смотрит, как бы в город упорхнуть.
— Встречаются подобные, — согласился директор. — Но мне кажется, Валентина Петровна…
— Такая же, — перебила Каваргина. — Видели, какой она пришла? Нарядилась, как на свадьбу.
— Да что вы, Валерия Анатольевна, откуда же ей было знать, что мы уборкой заняты, — стала оправдывать новую учительницу Надежда Алексеевна.
— Оно, конечно, незнайкам легче жить, — усмехнулась Каваргина.
— Нельзя так, нельзя всех мерить на один аршин, — упрекнула Надежда Алексеевна.
— Ах, боже мой, вы же сами затеяли разговор, — ответила Каваргина, настороженно поглядывая на директора.
Валентина вернулась минут через двадцать в шароварах, в голубой футболке, в старых ботинках на микропорке. Она отыскала Надежду Алексеевну, мывшую с двумя ученицами пол в классе, попросилась:
— Разрешите присоединиться к вам.
— Пожалуйста, Валентина Петровна! — обрадовалась учительница и сказала ученицам: — Идите мойте соседний, а мы тут управимся сами.
Валентина сбегала за водой, потом с привычной ловкостью стала орудовать половой тряпкой.
Надежда Алексеевна одобрительно поглядывала на бойко работавшую девушку и не удержалась, виновато сказала:
— Вы уж извините меня.
Валентина в недоумении смотрела на учительницу.
— За что извинить?
— Да я сперва о вас нехорошо подумала, а некоторые даже белоручкой назвали, а вы вон какая старательная…
— Полы мыть — не хитрое дело.
— Каждое дело, Валентина Петровна, имеет свою хитрость, по каждому делу о человеке судить можно, — серьезно заметила Надежда Алексеевна. — Сразу видно, что в хорошей семье воспитывались.
— Вы правы. Я в хорошей семье росла, в детском доме.
— В детском доме? — Надежда Алексеевна часто-часто заморгала глазами. — Да как же это? А родители?
— Нет у меня родителей. Говорят, на войне погибли, когда мне было не больше двух лет.
Надежда Алексеевна, порывисто обнимая девушку, виноватым голосом говорила:
— Простите, милая. Мы порой бываем непозволительно грубыми.
Валентина улыбнулась.
— Ну что вы, Надежда Алексеевна, вы ничего плохого не сделали мне.
— Ну вот, спасибо, спасибо, что не обиделись. Я ведь тоже, вроде вас, без отца, без матери выросла, знаю, почем фунт лиха…
Валентина опять побежала с ведром к колодцу. Во дворе ее остановила Каваргина.
— Работаете, Валентина Петровна? Это хорошо. Да, мы с вами не знакомы. — Валерия Анатольевна назвала себя, сообщила, что она в школе председатель местного комитета. — Приносите профсоюзный билет, возьму вас на учет. Надеюсь, членские взносы у вас уплачены?
— Конечно.
— Ну вот и отлично. Не буду задерживать вас.
В этот же день Валентина познакомилась еще с одним учителем — Василием Васильевичем Борисовым — преподавателем русского языка и литературы. Василий Васильевич — невысокий, подвижный человек лет тридцати пяти с заметной ранней лысиной. За стеклами очков задорно и весело поблескивали его синие глаза. Он с группой учеников привез новенькие парты, остро пахнувшие лесом и краской.
Николай Сергеевич распорядился, чтобы парты сразу вносили в классы. Валентина тоже вызвалась помогать. Подбежав к Василию Васильевичу, она сказала:
— Давайте вместе!
— Давай, давай, девочка, помогай, самой сидеть придется, для себя стараешься, — весело ответил он и вдруг, поверх очков глянув на помощницу, удивленно спросил: — А ты кто же будешь? Новая ученица?
— Ага, вы угадали, новая… учительница.
— Учительница? — ошеломленно переспросил Василий Васильевич, а потом, когда они познакомились, он раскатисто хохотал и, хлопая себя ладонями по бедрам, говорил: — Вот не подумал бы, что вы учительница. А я, представьте себе, принял вас за ученицу. Конечно, из старшего класса…
— Спасибо, что хоть из старшего.
— Нет, вы только подумайте, какая приятная ошибка! Не обижайтесь, Валентина Петровна, всему виной ваша комплекция и очень юный вид. — Он смотрел на нее веселыми синими глазами. — Ну что, взяли, понесли! — Они вдвоем подхватили парту.
Пока все нравилось Валентине в Михайловке: и небольшая быстрая речушка, куда утром она бегала умываться, и широкая зеленая улица, и красивый Дом культуры, и школа, и учителя, с которыми уже успела познакомиться. Больше всех, конечно, ей понравился веселый и смешливый Василий Васильевич. Он тоже словесник, значит, работать им вместе. Она почему-то сразу решила, что Борисов — хороший, опытный учитель.
За работой Василий Васильевич успел рассказать свою несложную историю. После службы в армии он окончил тот же, что и Валентина, педагогический институт. (Это сразу сблизило их, они вспоминали общих знакомых, преподавателей, профессоров.) Так же, как и Валентина, он был направлен в сельскую школу. В Михайловке женился. Жена его тоже учительница, из местных жителей. Она-то, по словам Василия Васильевича, и явилась виновницей его постоянной михайловской прописки.
— Мне порой кажется, что на всей необъятной земле нет лучшего уголка, чем наша Михайловка, — признался он.
Валентина иронически улыбнулась:
— Вы, оказывается, настроены патриотично…
— Что, думаете, похож на того кулика, который хвалит свое болото? — серьезно спросил он и тут же сам ответил: — Уж если говорить о куликах, то мне лично больше по душе, который все-таки хвалит. Презираю тех, кто всячески поносит свое место пребывания.
— Но только хвалить — значит все видать в розовом цвете.
— Это конечно, — согласился учитель. — Но край наш, ей же богу, не лишен очарования. И если вы побываете на рыбалке, увидите, как восходит солнце, какие здесь бывают вечера, сколько весной в степи тюльпанов, бесповоротно влюбитесь в наши чудесные места.
— Вполне возможно. Все это я люблю. Даже охоту.
— И охоту! — воскликнул учитель. — Валентина Петровна, если вы правду сказали, что любите охоту, значит, у нашего директора будете на хорошем счету, и он может простить вам ошибки на уроках. Николай Сергеевич, заядлый охотник и неравнодушен к собратьям по ружью…
— Приятно слышать, но я охочусь без ружья.
— То есть как без ружья? Силками? Капканами?
— Нет, с блокнотом и карандашом.
— Постойте, постойте, о какой охоте вы говорите?
— За народной мудростью. Люблю собирать частушки, пословицы…
— Ну, купили! — захохотал Василий Васильевич. — Ай да Валентина Петровна! Старого воробья на мякине провели… Нет, наш хозяин охотится на настоящую живность. Правда, в Михайловке не было и нет свидетелей его охотничьих удач, потому что он, говорят, охотник в иносказательном смысле…
— Я понимаю: вы шутите, на самом же деле, наверное, совсем другого мнения о директоре.
— Тоже верно, — согласился Борисов. — Вы прозорливы. Между прочим, скажу вам откровенно: к нашему Николаю Сергеевичу Зоричу нельзя относиться безразлично.
— Можно подумать, будто он — личность исключительная.
— В своем роде — да, исключительная! — подхватил Василий Васильевич.
— Ну что, работнички, пора обедать, — сказала подошедшая к ним Надежда Алексеевна и стала приглашать: — Идемте ко мне, Валентина Петровна.
Она попробовала отказаться, но учительница стояла на своем:
— Для вас никто обеда не приготовил, да и порядков вы еще не знаете, в селе столовых нет… Идемте.
Дня через три Валентина увидела в школе завуча, Марфу Степановну Зайкину. Это была высокая, не потерявшая стройности женщина лет сорока пяти. У нее энергичное привлекательное лицо с чуть заостренным подбородком, тонким прямым носом, большими голубовато-серыми глазами, которые смотрели строго и по-учительски внимательно. У Марфы Степановны легкая пружинящая походка.
