— Верно, очень верно, — поддакнул Каратаев, а сам посматривал на холм, уже почти слившийся с тьмой. — Полностью с тобой согласен… А не знаешь ли, кто разрушил ее?
— Не знаю, не знаю, — досадливо проговорил Сувхан. — Не видел, как рушили… Что было, то прошло.
С каждым словом становилось яснее, что ничего больше не вытянуть из старика. Каратаев встал, поблагодарил за чай. Сувхан проводил его до дороги, вернулся во двор. Странно: ученый человек, вдруг явился, вдруг сорвался — и нет… Чем его здесь обидели?
…Усадьба Ярнепеса вечером выглядела светящимся островком среди темных полей.
На голос Тагана отозвалась Айнабат и мигом выскочила навстречу. Она слышала о ссоре на поле. По словам Айнабат, дедушка обычно летом воевал с Ярнепесом, а зимой ходил к нему в мастерскую, выяснял, какие машины лучше в работе, и все затем, чтобы вот так, как сегодня, отстаивать права своей бригады перед ним же, перед механиком.
В ожидания Ярнепеса они сидели у поднятого высокой стенкой виноградника. На груди Айнабат переливалось таинственным блеском золото ордена. Она призналась:
— Орден я приколола, чтобы ты увидел… Я только в праздники надеваю да на совещания. Я сниму, пока людей нет.
— Не надо. Спасибо, спасибо! — Таган был тронут. — А помнишь, как я отшлепал тебя, когда мы играли в огороде и ты мешала, тебя не принимали в игру — маленькая… Дедушка мне пророчил славу, я у него был и первый грамотей, и полководец, и бог знает кто. На тебя только рукой махал. И плохим пророком оказался.
— Я дедушке Сувхану никто — дальняя-предальняя родственница, правда ведь? — сказала Анкабат. — А когда меня наградили, никому проходу не давал: «Слышали, вы слышали?»
У ворот остановилась машина. С Ярнепесом и председателем Чарыяром приехала девушка.
— Какими судьбами? — улыбаясь ей, воскликнул Таган. — Мама, Айнабат, — это Ольга!.. Мама, я говорил… Но как вы здесь оказались?
— Захотела и приехала! — весело отвечала Ольга, здороваясь с женщинами.
Через полчаса явился Каратаев и, окинув взглядом живописную группу, расположившуюся на ковре, сказал Тагану:
— Ну, джигит, рад гостям? А ты говоришь, чудес не бывает. Бывают! Мы полмесяца уговаривали уважаемую Ольгу Ивановну поехать сюда — и все попусту, а сегодня о чудо! — сама звонит: «Когда же на джар?»
Вы, кажется, намерены смутить меня, Акмурад-ага? — задорно спросила Ольга. — Но я уже призналась тут без вас. Вот видите!..
Слушая отповедь девушки, Каратаев хлопал себя по коленям и приговаривал:
— Ай, извиняюсь! Ай, молодец!
Во время ужина Айнабат посадила Лугину рядом с собой и ухаживала за ней. Она не могла не заметить то затаенной, то откровенной и бурной восторженности Тагана по отношению к русской девушке и была к ней по-особому внимательна.
— Слушай-ка, хозяин, — наклоняясь к Чарыяру, вполголоса говорил Каратаев, и Таган невольно тоже слушал его. Непонятное с Каратаевым, морочит он голову председателю. — Тот холм срыть надо, и ты сразу увеличишь площадь под посевами. Земля — чистое золото, а в поселке ведь каждый клочок дорог. Внести бы в план? — На всякий случай Чарыяр кивнул, не вполне уразумев пока, к чему им эта затея. — У меня, видишь ли, еще и своя цель. — Каратаев повернулся к Тагану. — Я знаю, ты запротестуешь, но тут могут обнаружиться ценнейшие предметы, которые сразу обогатят наши представления об истории края. Значит двойная польза. Крепость, как я и предполагал, а сегодня узнал доподлинно, построена во времена Каушут-хана. Времена кровавых битв!..
— Не понимаю, — угрюмо возразил Таган.
— Да вот… Серебряный холм.
— А зачем? Зачем?
Увеличим площадь плодородной земли. Я уже говорил сейчас: земля — золото, в поселке…
— Клочок в полгектара, а сколько грунта снимать! Стоит ли овчинка выделки?
— Ну, конечно, надо еще обмозговать…
Э, черт бы их всех побрал, новоявленных археологов. Не затем же Таган пришел сюда, чтобы полемику разводить в такой вечер. Вон женщины перебрались в дом, Айнабат хвастается убранством комнат. Теперь мать объясняет гостье, как выкармливают шелкопряда. Они опять вышли в сад, вот поднялись на веранду. Ольга держит в руках ветку тутовника с едва наметившимися листьями и рассказывает о своей работе. Мать несмело трогает ее за плечо и приговаривает по-туркменски: «Ай, доченька моя!..» Женщины подружились.
Чарыяр между тем, улучив минуту, выпрашивает у водхоза какие-то рекомендации насчет поливов. И Тагана, не впервые уже, удивляет то, что Каратаев точно помнит, где и как проходит любой канал. И он, Акмурад, не скупится дать дельный совет. Только на воду скупится. Наконец Чарыяр зевает и достает из кармана часы.
— Пора бы по домам. Ты не против, Акмурад?
— А разве вы не ко мне? — спросил Таган Каратаева.
— Нет, нет, — решительно сказал Чарыяр. — Нам еще посоветоваться надо. Ночевать ко мне.
Простившись с ними, Таган подошел к женщинам. Увлеченные разговорами, они, казалось, забыли о его существовании.
Вот мои самые близкие! Дедушку вы тоже видели утром. Вот мои сосны! — Он указал Ольге на кусты лоха, за ними расстилались поля, а дальше — пустыня. — Мне везет. Неслыханно везет! Я ведь не чаял, когда мы там по снегу бродили, совсем не чаял с вами встретиться здесь, у меня на родине…
— Знаете, я теперь вот соберусь и напишу длинное письмо папе, — перебила Ольга. — Папа вас любит…
— Ах, доченька моя! — опять вырвалось у Джемал-эдже. — Устала с дороги-то. Пойдем, Таган-джан. Пусть тут девчонки как хотят. — Она говорила по-туркменски, сын перевел ее слова и прибавил, что всем рано вставать. Ему до смерти не хотелось уходить. Он жалел еще, что завтра не удастся помочь Ольге и Каратаеву: условился о встрече с работниками Каракумстроя на том берегу канала.
Был уже поздний час, когда мать с сыном возвращались домой знакомой дорогой. Из низин тянуло свежестью. Кутаясь в платок, Джемал быстро шла впереди. Таган шагал за нею и смотрел на россыпь звезд, и ему хотелось петь песни.
Сувхан босиком слонялся по двору. Вечер без невестки и внука показался ему бесконечным.
— Ну как гостили? — спросил он, завидев их.
— Тебя там не хватало, — непонятно, шутя или всерьез, сказала невестка. Таган думал, что старик начнет сейчас бранить Ярнепеса, а он вдруг стал его расхваливать:
— Видел, какая усадьба? Хозяин. И в колхозе — полюбуйся, какую мастерскую оборудовал!
Таган не очень удивился такой перемене, он знал отходчивое дедово сердце.
Когда уже улеглись спать, Сувхан осторожно кашлянул и сообщил вполголоса:
— Я в городе-то передал все честь честью. Видная! С такими, знаешь, брат!.. С ними не шути. Таким, должно быть, атаманы снятся…
К вечеру Таган вернулся из-за канала и едва успел умыться, как прибыл с джара водхозовский грузовик. Каратаев обмахивал платком потное лицо, жаловался: ради общего блага он потерял по крайней мере пять килограммов веса.
— Зато, надеюсь, у нас есть теперь все данные и можно начинать стройку. Спасибо, Оля, вы оказали нам большую услугу. Умывайтесь и — обедать! — приглашал Таган, а мать уже гремела посудой, накрывая на стол.
Прошлую ночь плохо спали. Чарыяр с Акмурадом далеко за полночь выверяли свои планы, и теперь, пообедав, Каратаев пытался, правда довольно вяло, защищать идею превращения Мертвой пади в водохранилище, мычал о мудрых хозяевах, приберегающих воду впрок, но потом заторопился в город.
— Прощай, хозяин. Честное слово, на ходу засыпаю.
— Ни в коем случае! — остановил его Таган. — От нас так скоро не отделаетесь. — Он заранее сочинил довод, чтоб задержать гостей, а у Каратаева уже сил не хватало спорить, и он в отчаянии сдался.
— Ну вот, всегда так: заедешь в село и увязнешь по уши. Ладно, если позволите, я прилягу вон там, на кошме, сосну часок, а вы как хотите.
Подходя к кошме, раскинутой в тени дерева, он вдруг вспомнил, что именно здесь беседовал вчера с патриархальным стариком, и в недоумении оглянулся; но сейчас же лег и мгновенно заснул.
Ольга сказала, что она чувствует себя как нельзя лучше, только в городе у нее много дел. Скобелев отпустил ее с условием закончить подсчеты по своему топографическому отряду. Надо возвращаться. И все же она просила Тагана показать ей любимые его кумыш-тепинские места, если они недалеко.
Мурадов не заставил ждать себя. Метнулся в комнаты, принес два халата: один, дедушкин, — себе; другой, женский шелковый, накинул на плечи Ольги.
Минуя огороды, они свернули с дороги в поле, поднялись на Серебряный холм. Солнце садилось, в воздухе начинало свежеть.
— Как легко дышится! И это ваше небо… — посмотрев вокруг, сказала Ольга. — Так и манит вдаль. Жалко, скамейку не догадались поставить.
— Скоро мы тут беседку соорудим, — пообещал Таган, задумчиво растягивая слова. — И парк придвинем сюда вплотную. Холм опояшется зеленью виноградников, к вершине вскинется лестница. Тогда вот так же вместе поднимемся и будем вспоминать…
