— Тетя, ты меня заставишь застрелиться! — выкрикнул Хорхой, выбегая на улицу.
— Кто бы застрелился, да не ты! Ишь, напугал. Застрелится. Ружье-то забыл как держать, поржавело так, что не выстрелишь. Бездельник!
— Стоите вы друг друга, — засмеялся Калпе, потом спросил сына: — Как же ты будешь роды принимать, разве тебе разрешается?
— Когда человеку трудно, — разрешений не спрашивают.
— Тебя не пустят к ней.
— Это другое дело. Если не пустят, ничего не смогу сделать.
Кирка не поехал с бригадой отца на рыбалку. После завтрака он пришел в контору сельсовета. Шатохин поздоровался и спросил:
— Кирилл тебя не звал?
— Нет.
— А шамана приглашал, всю ночь шаманили.
— Что же ты разрешил? Ты же должен бороться с шаманами, так я слышал.
Шатохин вздохнул тяжело.
— Не знаем, с какого конца начать эту борьбу. Сидим, не трогаем этих шаманов, а они плодятся. Не трогаем их, а народ все равно уже ворчит, знает, что тронем.
— Не все же ворчат.
— Самые уважаемые, почитаемые люди — старики. Попробуй подними на них голос, все стойбище обрушится на тебя. А шаманы — старики.
— Бубны будем отбирать и сжигать, — заявил Хорхой.
— Надо с чего-то начинать, — опять вздохнул Шатохин и предложил: — Пока тишь да благодать, партишку, что ли?
Он вытащил шахматную доску, стал расставлять фигурки.
— Скоро дед вернется, — не обращаясь ни к кому, сказал Хррхой. — Коров привезет…
— Паутов проклятых соберется, — в тон ему продолжал Шатохин. — По стойбищу будут ходить коровы, бык будет реветь, собаки гам подымут…
— Ты что, Шатохин, правда, не любишь скот? — спросил Кирка.
— Правда.
— Родители занимались, а ты почему не любишь?
— Они привязывают человека к дому, к хозяйству, а мне люба свобода, чтоб я мог охотиться, рыбачить.
— Сейчас мог бы завести коровенку.
— В молодости не имел, сейчас не хочу. Давай начнем…
Кирка сделал с десяток ходов и вдруг заметил красивую жертву — ферзя. Рассмотрев этот вариант, он отдал ферзя за коня. Шатохин охнул и мигом схватил ферзя.
— Зевнул! Ну, теперь берегись, Кирка!
Кирка молча сделал тихий ход пешкой, потом пожертвовал коня за пешку, и тут только Шатохин заметил неизбежный мат.
— Как же так, Кирка, неужели нет выхода?
— Мне кажется, нет. Давай разберем…
В это время в контору вошел побледневший, осунувшийся Кирилл. Он мельком взглянул на доску и сел. — Кирилл, шамана позвал, почему не хочешь доктора звать? — спросил Хорхой.
— Старики все решают, — устало проговорил Кирилл.
— Может, Кирка посмотрит?
— Не хотят. Она слышать даже не хочет.
— Болонского доктора позовем.
— Болонского тоже не пустят. Дверь на крючок закроют.
— Только шаману верят?
— Да. Только ему…
— Я арестую этого шамана, на ночь здесь запру, — сказал Хорхой.
— Если с роженицей что случится, тогда что тебе скажут? — спросил Шатохин. — Ты это подумал?
— Чего думать? Шаман будет арестован, не к кому будет обратиться, они согласятся на помощь доктора.
— Пока шаман для них единственный помощник, если арестуешь его, лишишь помощника, а с роженицей произойдет беда — тебе плохо будет, хуже чем жену свою…
Шатохин, не закончив своей мысли, замолк.
— Хватит о жене! — закричал Хорхой. — Когда это кончится? Жена да жена, жена да жена…
— Не кричи, Кириллу самому надо думать. Очень плохо с ней? — спросил Кирка Кирилла.
— Плохо, — пробормотал Кирилл, — криком кричит. Чертей гоняли ночью. Она сильная, терпеливая, а стерпеть не может, сильно плохо. Позвал бы я тебя, да отец с матерью, сам понимаешь…
Кирилл ушел. В сельсовете воцарилась тишина. В шахматы играть никому больше не хотелось. Вечером, когда шаман, рыбачивший в колхозной бригаде, вернулся в стойбище, Хорхой пригласил его в сельсовет. Шаман пришел усталый, невыспавшийся и злой.
— Если ты пойдешь еще раз к Кириллу, — сказал Хорхой, — я тебя арестую и отправлю в район. Судить будут тебя.
— Разве я виноват? Пусть судят. Ты не пошел бы, если бы тебя на помощь позвали?
— Чем ты помогаешь? Почему она не рожает?
— Как могу, так и помогаю, тебе не стану рассказывать.
— Не ходи, сказал я.
— Как же не пойду, если позовут? Думаешь, мне легко? Всю ночь шаманить, потом день рыбу ловить, легко?
— Никто тебя не заставляет.
— Говорю тебе, зовут.
— Не ходи, откажись, позовут доктора.
— Если меня зовут, выходит, я нужнее доктора.
— Хватит! Если пойдешь еще раз, отберем у тебя бубен, все отберем и арестуем, — сказал Хорхой. — Умрет роженица, тюрьмы тебе не избежать.
— Чего ты меня пугаешь? Из-за людей я мучаюсь, сна не знаю. В тюрьму пойду. Не пугай.
Шаман зло сверкнул глазами, плюнул на пол и вышел.
— Собака! — выругался Хорхой. — Еще плюется.
— Неужели он сам верит так в свою силу? — удивился Шатохин.
— Верит, конечно! Надо за доктором послать. Сейчас же надо отправить сильных молодых гребцов.
Через час от няргинского берега отошел легкий трехвесельный неводник и стрелой устремился по течению. После полуночи он возвратился с болонским фельдшером. Хорхой с Шатохиным и Киркой не ложились спать, пошли к дому Кирилла, откуда доносился звух бубна. Дверь фанзы была заперта изнутри. На стук вышел отец Кирилла.
— Я шамана позвал, — заявил он, — не хотел он, я его умолил. Он не виноват, если хотите его арестовать, то прежде возьмите меня.
— Доктор приехал из Болони, женщину надо спасать, — перебил его Хорхой. — С шаманом мы успеем поговорить.
— Чего ее спасать? Отпустят злые духи — сама родит. Не отпустят, тогда кто спасет?
— Пропускай, доктор осмотрит.
— В темноте как осмотрит? В темноте одни шаманы могут, доктора ничего не сделают.
— У тебя лампы нет? — спросил Шатохин.
— Нет, мы жирником пользуемся.
— Я из сельсовета принесу лампу, — сказал Шатохин и исчез в темноте.
В фанзе не разговаривали, шаман не камлал, слышны были только стоны роженицы. Кирка будто видел ее прикушенные, побелевшие губы, расширенные от боли зрачки.
— Коллега, поможете мне ее осмотреть, — сказал фельдшер Бурнакин, человек уже в возрасте, предрасположенный к полноте. Он добродушно глядел в темноте на Кирку и чуть улыбался.
— Согласен, — ответил Кирка.
— Видно, тяжелый случай, коллега. Которые сутки мучается?
— Третьи, кажется.
— Боюсь, запоздали мы или такой тяжелый случай, когда мы с вами бессильны.
— Что, шаман один сильный? — беззастенчиво спросил Хорхой.
— Зачем так полярно противоположно ставить вопросы? Мы всегда считали шаманов и считаем своими врагами, они мешают нам работать.
— Я им покажу, как мешать, — пообещал Хорхой.
Возвратился Шатохин с большой десятилинейной лампой. Все вошли в фанзу, зажгли лампу. В фанзе находилось около десятка мужчин и женщин — родственников и соседей. Люди зажмурились от яркого света. Роженица лежала у двери на наскоро сколоченном топчане. Одета как все роженицы, в лохмотья, под ней охапка сухой травы. Шаман сидел на нарах и курил трубку, не обращая внимания на поднявшуюся суету. Доктор попросил всех покинуть фанзу, надел белый халат, вымыл руки и подошел к топчану. Женщина смотрела на него широко открытыми, усталыми и влажными глазами, губы ее были слегка приоткрыты, но не обкусаны, как представлял Кирка. Она тяжело дышала. Бурнакин долго осматривал и ощупывал ее, дал выпить какой-то порошок и отошел. Он не промолвил ни слова. «Хоть бы успокоил», — подумал Кирка. Он с первого взгляда на роженицу понял, что это то самое, о чем говорил Бурнакин, когда фельдшер не в силах что-либо сделать. Бурнакин вымыл руки, снял халат и положил его в портфель. Все он делал медленно, будто нарочно для чего-то растягивая время. Наконец открыл дверь и пригласил в дом Кирилла и его родителей.
— Осмотрели мы, можете шаманить, — сказал он.
Удивленный Кирилл уставился на него застывшими глазами и переспросил хриплым голосом:
— Ты сказал, шаманить можно?
— Да.
Бурнакин перешагнул порог. Кирилл взял за руку Кирку, спросил:
— Что это такое? Почему разрешает?
— Это его спроси. Он доктор…
— Скажи, Кирка, ответь…
Кирка шагнул за порог вслед за Бурнакиным. За ним вышел Кирилл и захлопнул дверь.
— Чего молчите? Говорите!
— Ты охотник, Кирилл, — сказал Бурнакин. — Сам знаешь, когда люди молчанием отвечают.
Бурнакин отвернулся от него и закурил. Кирилл застонал, как тяжелораненый, закрыл лицо обеими ладонями и побрел на берег Амура. Куда он мог пойти со своим горем, если не на Амур?
— Доктор, зачем разрешил шаманить? — спросил Хорхой.
— Молчи, Хорхой, — попросил Кирка.
