— Да что я должна объяснить-то?
— Что дядя Вася — не мой отец…
— А почему же дядя Вася сам не скажет?
— Его нет нигде, — печально опустил Саша голову. — Я ждал, ждал… И машины нет… Он, наверно, опять… белок в лесу считает!
— Ну, эти сказочки я уже слышала! — почему-то рассердилась учительница. — И когда только, Сергеев, ты перестанешь нести чушь! Сочиняешь! Сочиняешь! То бабочка. Уши всем с ней прожужжал! То теперь белки… Да что это такое? Пора уже и посерьезней быть! Между прочим, вот из таких, как ты, безобидных вроде бы лгунишек, и вырастают потом, вырастают… Ведь откуда-то они берутся, нелюди разные! Всякие… Всякие…
И Наталья Юрьевна, больше ни разу не взглянув на Сашу, вышла из класса.
Саша долго сидел на скамейке в своем дворе. Идти домой он боялся.
— Сергеев? — услышал над собой голос учительницы. — Так и не был дома? — кивнула она на портфель.
— Нет, — опустил он голову.
— Ладно, Саша, — пообещала она. — Я поговорю с твоими родителями, успокойся. Иди домой, вечер уже, уроки пора делать… И есть, наверно, хочешь…
Учительница ушла, и Саша вдруг понял, что голодный он — просто умирает. «Придется идти домой», — вздохнул он и крепко зажмурился перед тем, как решиться. И вдруг почувствовал: кто-то коснулся его руки ласковым чем-то, теплым, влажным, будто мыльной мочалкой. Открыл глаза, а это пудель из соседней квартиры.
— Капи! — погладил Саша его косматую голову, — Капи!
Пудель положил голову на колени мальчика и стал смотреть в его лицо большими грустными и все-все понимающими глазами. И тут Саша опять как расплачется.
— Ты что, Сашок? — сел рядом хозяин Капи Иван Тимофеевич. — В школе кто обидел?
— Нет, — сказал Саша. А потом спросил: — Иван Тимофеевич, вы моего папу помните? Не дядю Валеру, а моего папу?
— Значит, дядя Валера тебе отчим? — внимательно посмотрел на Сашу Иван Тимофеевич. — Я и не знал, малыш…
— Мой папа погиб на посту, — сказал Саша. — Мне моя бабуля сказала. Он выполнил свой долг. А дядя Валера не выполнил, вот… Кричит, кричит: «Свекровь моей жены — моя теща! Свекровь моей жены — моя теща! Так этого мало! Так этого мало! Первый встречный вместо меня идет на родительское собрание!»
Глаза Ивана Тимофеевича стали такие же большие и печальные, как у его пуделя Капи:
— Что-то мало мне пока понятно все это, малыш…
— Я… я все вам расскажу!
И Саша стал рассказывать про бабочку, которая живет у него на окне. Про Серую Шейку, которую он почему-то называл Серой Уткой. Про Наталью Юрьевну, которая не любит, когда ей задают много вопросов. И про дядю Васю, который согласился на один вечер стать Сашиным отцом, а потом куда-то уехал…
— А кто-то возьми и расскажи дяде Валере, что этот самый дядя Вася пришел в школу на родительское собрание отцов, как будто что мой родной папа, понимаете? Теперь понимаете? — заглядывал с надеждой в глаза Ивана Тимофеевича Саша.
— Теперь мне все понятно, — задумался тот и спросил: — И отчим твой, дядя Валера, обиделся, так?
— Так, — вздохнул Саша. — В том-то вся и беда: потому что… потому что он Иринку любит, а меня нет… Она ему родная, а я — нет. А моя мама и Иринку любит, и меня, и бабулю. И она без меня, и без бабули никуда переезжать не хочет. Тогда дядя Валера говорит: «Я один уеду!» Тогда мама как заплачет! Тогда бабуля говорит: «Уезжайте без меня, я одна проживу!» Тогда мама еще громче заплакала: «Как же я вас оставлю: вы мне по утрам морковь трете, вы мне родная…» Тогда я понял, что надо сделать, и стал рассказывать дяде Валере про сочинение, чтобы он умнее стал…
— Какое сочинение? — спросил Иван Тимофеевич.
И Саша, закрыв глаза, чтобы не сбиться, застрочил:
— «Выпускное сочинение пишут сначала на черновиках, а потом уже на чистовик. А вот жизнь свою мы пишем сразу и навсегда на чистовик. В ней ничего не исправишь, не вычеркнешь, не перепишешь…» И тогда дядя Валера как ударит меня: «Ах ты, щенок, ты еще учить меня будешь!» И тогда я сказал, что развожусь с ним. Дядя Вася вот приедет на своей машине и возьмет меня к себе.
— Послушай-ка мой совет, малыш, — сказал Иван Тимофеевич. — Хочешь послушать совета одинокого человека?
— Хочу…
— А совет мой тебе вот какой: ты маму любишь?
— Ну так вот: если хочешь им всем добра, то поезжай-ка с мамой. Слушайся ее и отчима тоже. В жизни, брат, мно-ого терпеть приходится. А к бабушке в гости станешь приезжать. Тогда все будут довольны и счастливы. Ты только подумай: ты, один, маленький мальчик, сделаешь счастливыми сразу всех. Неужели не сможешь? Ну-ка, подумай хорошенько?
— Смо-о-о-гу-у! — разрыдался Саша.
Капи тут же слизнул с его щек слезы: он совершенно не мог переносить, если кто-то при нем плакал, особенно дети.
— Ну, договорились? — положил Иван Тимофеевич на голову Саши свою большую теплую руку.
— Да-а, — всхлипнул Саша. — Только я бабочку с собой не возьму. Она спит в коробочке. Пусть у бабули поспит… а то дядя Валера еще выбросит коробочку…
В это время вышла на улицу Елена Егоровна с ковриком, и Иван Тимофеевич начал этот коврик трясти.
— Здравствуйте! — сказал вежливо Елене Егоровне Саша. — А Наталья Юрьевна дома? — у него еще была надежда, что учительница поговорит с дядей Валерой и они все помирятся и никто никуда не переедет.
— Дома. Да только спит твоя учительница, отдыхает…
И Саша поплелся домой. А Елена Егоровна объяснила Ивану Тимофеевичу:
— Так устает она с ними, так устает: свалилась как подкошенная… А что это Сашок невеселый?
— Да неладно у них в семье… Елена Егоровна, что с отцом этого мальчишки? Оказывается, с отчимом он живет, ну и…
— Ой, это такая беда, такая беда, — вздохнула Елена Егоровна. — Когда это произошло, мы всем домом переживали. А уж Татьяну Михайловну как жалко! Давно ли, кажется, по двору бегал сын ее, Андрюшка, родной отец Саши. Таким хорошим мальчиком рос. Воспитанный, начитанный… Погиб. Там, — кивнула Елена Егоровна в ту сторону, где разгорался закат. — Выполняя интернациональный долг…
Разговаривая, они не заметили, как мимо них прошмыгнул, надвинув капюшон куртки на зареванные глаза, Саша.
Капи кинулся было за ним, но хозяин окликнул строго:
— Капи! На место! Ты куда это на ночь глядя? Сиди рядом!
Пудель, конечно, послушно сел рядом с хозяином, но тоскливо поскуливал: он чуял, что с этим добрым мальчиком беда. А уж он-то, Капи, знал, что это такое…
…Хоть Саша и обещал Ивану Тимофеевичу, хоть и послушался его совета, но ему совсем не хотелось переезжать от бабушки неизвестно куда. Да еще с дядей Валерой. И у него все время в голове был вопрос: где же дядя Вася? Где же дядя Вася? Будто он задачу решал и никак не мог решить. С нерешенной этой задачей он и пришел домой.
В квартире было тихо. Никто не разговаривал, не плакал, не кричал.
Бабушка Таня лежала с мокрым полотенцем на голове и даже не увидела, как в комнату вошел внук. А может, не хотела никого видеть. Мама кормила маленькую Иринку и смотрела на Сашу так, будто он и не пришел. Смотрела, а его будто и не видела. А дядя Валера собирал чемодан: недошитые мамины платья, свои рубашки и, наверно, сто разноцветных катушек ниток.
Саша прошел в кухню — он очень хотел есть. Он жевал бутерброд с колбасой и смотрел туда, где недавно стояла новенькая машина дяди Васи.
А небо над домом разукрасилось, как в цветном телевизоре, который недавно купил дядя Валера.
«Солнце садится!» — догадался Саша. И тут-то его и осенило! «Так ведь дядя Вася сейчас во-он там, в том лесу, где солнце садится! Он мне сам говорил! Урра! Сейчас оденусь потеплее, возьму бутерброды и поеду туда! Приеду, спрошу кого-нибудь: скажите, пожалуйста, где в этом лесу домик лесника? Мне и покажут! Я приду — а там дядя Вася!..»
У Саши сердце заколотилось от радости и даже немножко закружилась голова. Правда, ему чуть-чуть стало стыдно: а вдруг мама с бабулей потеряют его? Не-ет! Они даже не заметят. Они подумают, что он просто загулялся. Он ведь не останется в лесу. Они с дядей Васей сядут на его «Жигуленка» и приедут домой! Мигом примчатся!
Из двора ему удалось убежать благополучно. Никто, кроме Капи, не видел его.
На трамвайной остановке Саша растерялся: на каком трамвае ехать туда? — посмотрел он в даль все еще алого неба. Наконец осмелился:
— Дядя, скажите, пожалуйста, на каком номере можно уехать во-он туда, где солнце закатывается?
— А зачем на трамвае? На метро! Туда лучше всего на метро!
— На метро? — растерялся Саша.
— Аха! Вот построят лет через… когда рак на горе свистнет, и покатишь в свой лес! — развеселился дядя.
Саша нахмурился: тоже незнайка, как дядя Валера.
Он потоптался, потоптался, присматриваясь к людям: у кого бы спросить?
— Дядя, — спросил у молодого, похожего чем-то на дядю Васю. — На каком трамвае можно уехать во-он туда, где солнце закатывается?
